Условности - Теодор Драйзер

не нашлось для встречи с ним другого времени, он увидел на Бергли-плейс тот злополучный автомобиль. И рядом с ним Берил.

Бергли-плейс пересекала главную улицу города через два дома от Уинтон, где жили они с Берил. Сразу за поворотом на Бергли стоял пустующий старый дом, заросший со всех сторон кустарником. Прямо перед входом на участок возвышались четыре дерева, ветви которых переплелись наподобие арки, отчего по вечерам здесь было очень темно. В тот вечер он возвращался домой от мистера Харриса Кона (Берил он сказал, что отправился на собрание клуба, чтобы усыпить ее бдительность, а сам вернулся домой пораньше, чтобы застать ее врасплох, если она задумает что-то в его отсутствие). Он как раз выходил из трамвая, следующего по Натли-авеню и затем сворачивающего на Марко-стрит, и кого бы, вы думали, увидел примерно за полквартала от их дома? Впрочем, нет, скажем иначе. Как раз в тот момент или мгновение спустя, когда он направился в сторону дома, автомобиль, ехавший в том же направлении по Уинтон, свернул на Бергли-плейс и осветил необычно яркими фарами большую закрытую машину, стоявшую перед вышеупомянутым заброшенным домом. На углу Бергли и Уинтон, как раз напротив этого дома, было два свободных участка, и поэтому он прекрасно видел все, что происходило на противоположной стороне. Рядом с задней частью автомобиля, как если бы она только что вышла из него и собиралась уходить, стояла Берил – во всяком случае, ему показалось, что это именно она, – и разговаривала с кем-то сидящим в машине, прежде чем попрощаться и отправиться домой. На ней был плащ с капюшоном, который она надевала довольно редко. С некоторых пор плащи с капюшоном ей разонравились, поскольку вышли из моды. И все же он был настолько уверен, что видит перед собой Берил, которую наконец застиг на месте преступления, что поспешил к дому (или, скорее, к стоявшей перед ним машине). Но как раз в тот момент, когда он приблизился к углу улицы, фары стоявшего без света автомобиля на мгновение ярко вспыхнули, потом погасли, и он умчал прочь. И все же этого света оказалось недостаточно, чтобы понять, кто же там стоял – Берил или кто-то другой. Равно как и для того, чтобы разглядеть номерной знак. Машина исчезла, а вместе с ней и Берил. Наверняка успела ускользнуть по переулку и вернуться в дом через заднюю дверь. Во всяком случае, он так предположил. Он был настолько уверен, что она попала домой именно таким образом, что последовал этим же путем. И все же, когда он добрался до задней двери, она была заперта, и свет на кухне не горел. Ему пришлось колотить в дверь до тех пор, пока жена ему не открыла. При этом она выглядела так, словно вовсе никуда не уходила: в ночной сорочке, готовая лечь спать, удивленная, что он решил войти через заднюю дверь! К тому же она попросила его не шуметь, чтобы не разбудить Шалуна!

Подумать только. Ни тени беспокойства на лице. И никакого плаща с капюшоном. В столовой горит свет, а на столе раскрытая книга, как если бы она сидела и читала один из романов этого новомодного писателя Баркли. Словом, никаких признаков того, что она вообще уходила из дому. И это его озадачило. К тому же Берил клялась, что не покидала дома и не видела никакой машины. Ну и что ему теперь обо всем этом думать?

И все же он не выдержал и взорвался. Терзавшие его душу подозрения и гнев вырвались наружу, и он принялся обвинять Берил не только в том, что видел ее возле машины на Бергли-плейс, но и потребовал объяснений относительно ее появления у входа в парк Бриско и у отеля «Деминг», где с ней столкнулся Нейгли, и забросал вопросами о сожженных в камине письмах и ее обращении к Раскоффскому с просьбой прислать ей фотографию. Ведь если у нее и был кто-то, то, конечно же, Раскоффский. Он ничуть в этом не сомневался. Ну а кто еще? Он без колебаний настаивал, что знает, с кем Берил закрутила роман – с Раскоффским, естественно, – и что видел его собственными глазами и узнал по фотографии. Но Берил все горячо отрицала и даже смеялась над ним, утверждая, что он обознался и что никто ее не привозил ни на какой машине. К тому же неделю спустя она показала ему газетную вырезку, в которой говорилось, что Раскоффский гастролирует по Италии.

Но если это был не Раскоффский, то тогда кто? Если вообще кто-то был. «Ради всего святого, Гил, – воскликнула она тогда и примерно так же восклицала потом, – я не встречалась ни с Раскоффским, ни с кем бы то ни было другим! И мне кажется, тебе не стоит вот так врываться в дом и вести себя подобным образом. Мне начинает казаться, что ты сходишь с ума. Я не видела никакой машины и ничего об этом не слышала. Неужели ты думаешь, что я стояла бы сейчас перед тобой и нагло лгала тебе в глаза? Мне не нравится, что последнее время ты постоянно обвиняешь меня в том, чего я не делала. Какие у тебя основания полагать, что я поступила дурно? Сначала ты учинил скандал из-за этой дурацкой фотографии Раскоффского, о которой его попросила Элис. Потом заявил, что якобы видел меня в какой-то машине. Если ты не прекратишь себя так вести и не оставишь меня в покое, я от тебя уйду, слышишь? Уйду, и на этом все закончится. Я не собираюсь терпеть подобное отношение, тем более что все твои обвинения абсолютно безосновательны». Он выслушивал подобные тирады всякий раз, когда пытался припереть Берил к стене.

Кроме того, в тот вечер, когда, как ему показалось, он видел ее на Бергли-плейс, словно в подтверждение ее слов Шалун проснулся и начал кричать: «Мама, мама». Она ушла в детскую, а потом вернулась с ребенком на руках, не переставая говорить. Берил была настроена очень серьезно и упорно защищалась, как и любой другой человек, которого незаслуженно обидели и загнали в угол. И тогда его вновь охватили сомнения – вот уже в который раз, – и он вернулся в столовую. Там все еще горел свет, а на столе лежала книга, которую она читала. К тому же, вешая собственное пальто в шкаф, он увидел ее плащ с капюшоном, как и всегда, висевший на гвоздике в дальнем углу.

И все-таки как он мог так ошибаться? Наверняка хоть что-то такое