Что знают мои кости. Когда небо падает на тебя, сделай из него одеяло - Стефани Фу

Я ощущала любовь к нему в своих руках. Казалось, это нечто огромное, что я не могу обнять и что вот-вот выскочит из моей груди. Мы несколько минут сидели, ощущая чувства любви, и каждый из нас превратился в сияющее любовью существо, излучающее радость.

– А теперь попробуйте ощутить то же чувство. Теплое, чудесное чувство любви. Почувствуйте его в своей груди, стопах, на лице, в животе. Ощутите его фактуру. Форму. Радость. А теперь приложите это чувство к себе. Поймите, что человек, которого вы любите… должен испытывать такие же чувства по отношению к вам.

Это оказалось сложнее. Но Джоуи ждал меня дома. Он четко дал понять, что всегда будет ждать меня дома. Это должно быть правдой. Я пыталась почувствовать, что он должен испытывать по отношению ко мне. Пыталась увидеть то хорошее, что он наверняка во мне видит. Пыталась почувствовать, как он любит мои недостатки. Но это упражнение мне не давалось. Из глаз потекли слезы. В конце концов, я перестала искать мотивы. Я просто знала, что он сильно меня любит. Что это чертовски драгоценный дар. Я чувствовала, как меня захлестывает волна благодарности. Как мне повезло найти такую любовь. Я счастливица, счастливица, счастливица…

Через какое‑то время инструктор заговорил в третий раз.

– А теперь сосредоточьтесь на этом теплом и чудесном чувстве любви. И направьте его на себя.

Год назад мне так и не удалось сделать это. Это было слишком трудно. Но уроки ДПДГ не прошли даром.

Во время сеансов ДПДГ я сумела ощутить две различные, но существующие одновременно стороны моей личности – ребенка и взрослого. Я смогла почувствовать эмоции ребенка и взрослого. Смогла утешить ребенка мудростью взрослого. Я смогла одновременно и дарить любовь, и принимать ее.

И теперь я прибегла к той же визуализации, что и во время ДПДГ. Я вызвала в памяти образ самой себя – девять месяцев назад. Стефани, которая поначалу не принимала свой диагноз. Сейчас у меня были фиолетовые волосы, но я представила женщину в зимней куртке и с иссиня-пепельными волосами, как были у меня в то время. И когда я ее увидела и направила на нее всю свою любовь, я не испытала отвращения. Я почувствовала эмпатию, жалость, печаль. А главное – я видела, что она старается изо всех сил. Всеми силами старается стать лучше.

– Ты так стараешься, – сказала я ей. – Ты страдаешь. Но ты стараешься изо всех сил. Ты делаешь все, что, как тебе кажется, должна делать.

А потом я увидела другие стороны самой себя. Словно перебирала колоду карт, и каждая из них была стороной моей личности… маленькая двенадцатилетняя девочка, маленькая студентка, я в свои двадцать. Перебирая этих Стефани, я снова и снова твердила одно: «Ты страдаешь, но ты стараешься изо всех сил».

Инструктор прервал мой монолог.

– Прими же ее! – торжественным, трубным голосом провозгласил он. – Прими ее! Прими, несмотря на все недостатки! Прими такой, какая она есть!

Я сморщилась, как сушеный изюм, потому что это было очень трудно. Но я сделала глубокий вдох, сглотнула и ринулась вперед. Я приняла себя февральскую. А потом попыталась принять себя сегодняшнюю, что оказалось еще труднее. Трудно ощущать объятие собственного сознания. Я пробилась сквозь стену. Я чувствовала себя тугим бутоном тюльпана. Мне казалось, я прошла сквозь игольное ушко и получила приз, о котором всегда мечтала. Чуждая. Цельная. Хорошая.

Другие участники медитации вздыхали, судорожно переводили дух. Похоже, медитация помогла и им тоже.

Любить саму себя. Именно! Впервые в жизни без помощи галлюциногенов: абсолютная любовь к себе.

Выходя из центра, я ощущала беспокойство, но еще и свежеобретенную определенность – у меня появился новый долг: я должна лучше заботиться о себе в эмоциональном плане. Весь день я вспоминала, что мне в себе нравится, и это было просто, потому что я буквально составляла список комплиментов подруге.

Но лучшим в этой медитации было знакомое лицо, которое я могла видеть каждый раз, когда начинала медитировать. Пару минут я просто грелась на солнышке и дышала, а потом обращалась к самой себе в будущем, где я стану старше на год. Я представляла, что эта Стефани сидит рядом со мной и крепко меня обнимает. У нее появились новые морщинки. И новые веснушки. На ней мягкая, свободная одежда.

– Привет, – сказала я.

– Привет, – ответила она.

– Сегодня мне грустно, – призналась я.

– Это совершенно нормально. Через неделю грусть пройдет. Я люблю тебя, и ты стараешься изо всех сил.

Я знала, что она права. Я откинулась назад, в ее объятия. Я почти чувствовала, как она прижимается ко мне, и чувствовала, что не одинока. Ей удалось заглушить мамин голос в моих ушах. Изгнать ее не только из моего тела, но и из разума.

Она сделала это, потому что это ее право – ведь она мой третий родитель.

Эта терапия научила меня медленно выстраивать здоровый внутренний диалог. Но должна сказать: хоть я и знала, что этот прием помог десяткам моих друзей и знакомых, почти все говорили, что это мучительно. Требует времени, сосредоточенности и спокойствия. Это требует интеллектуальных и физических усилий – ведь нужно нарушить комфортные нейронные пути и придать им иное направление. И хотя эти усилия будут вознаграждены, порой приходит печаль. Потому что проявление доброты к самой себе, той доброты, что ты заслуживаешь, часто напоминает о том, чего ты не получила.

Травма – это не просто тоска от избиений, пренебрежения и оскорблений. Это всего лишь один слой. Травма – это оплакивание детства, которое у тебя могло бы быть. Детства других детей. Того, что у тебя могла быть мама, которая обнимала бы и целовала тебя, когда ты разбивала коленку. И отец, который пришел бы на твой выпускной с огромным букетом. Травма – это оплакивание того, что во взрослой жизни тебе пришлось стать родителем самой себе. Тебе пришлось стоять на кухне голодной, обливаться слезами при виде сгоревшей в духовке курицы, и ты не смогла позвонить маме, рассказать ей об этом, услышать, как она успокаивает тебя и приглашает к себе пообедать. Вместо этого тебе приходится собираться с силами и самой решать болезненную загадку своей жизни. А что еще тебе остается делать? Никто не решит ее за тебя.

Эта печаль – печаль утраты – отличается от печали расплаты. Печаль расплаты – это животный гнев, она пропитана насилием. Нам кажется, что ее можно исцелить местью или восстановлением справедливости.

Но печаль от потерянного детства – это тайное, неисполнимое желание.