Трудный переход - Иван Машуков

— А если какао?

— Это чего?

— Ну, то же самое, только слаще. Ну и дороже, конечно..

— Во-во, это по нас! — оживился Тереха.

Мужики хлебали какао, как щи, кроша в чашки хлеб, чавкая и причмокивая.

А Демьян, которого это сильно ударило по тощему карману, поглядывал на бороду Терехи, усеянную липкими крошками, и уже не сомневался, что это беглый кулак, удравший от раскулачиванья.

"Ведь, экая, паря, жулябия, на всём нашего брата обдует", — думал он про себя.

Насилу выманил мужиков из кафе, так им понравилось сладко поесть за чужой счёт. Всегда ему доставка вербованных обходится, как говорится, "себе дороже".

По дороге к конторке, где Демьян рассчитывал на попутную подводу, они вышли на оживлённый перекрёсток. У газетного киоска толпились люди. Стояла длинная очередь. По деревянным тротуарам шла городская публика — так же неторопливо, как и в любом другом маленьком городке. Никита даже находил, что Иман чем-то напоминает ему Каменск — небольшой городок в Сибири, откуда они только что приехали.

— Гляди-ка, — сказал Никита, — сколько народу за газетой стоит. Чего такое? — Он подошёл к очереди, потолкался и быстро вернулся обратно. — Говорят, важная газета. Сам Сталин в ней написал, — сообщил Никита.

— Может, война? — сказал Тереха, но видно было, что он и сам мало верил своим словам.

Наконец им удалось узнать, что это статья Сталина о коллективизации. Тереха заволновался.

— Купить надо газету-то, — повторял он.

Они встали в очередь, но она быстро разошлась: газеты не хватило.

— Эх ты, жалость! — сокрушался Тереха.

Он предлагал сначала рубль, потом два, потом три рубля горожанам, у которых видел в руках газету. На него удивлённо смотрели и проходили мимо.

Насилу стронул его Демьян с места, чтоб идти дальше.

"Экой народ, то кофеем их, то какао ублажай. Теперь с него ещё и газету требуют!"

— Ладно, — успокоил наконец мужиков Демьян. — Пойдём мы сейчас с вами на лесобиржу, там будем ночевать. Глядишь, найдётся и газета…

— А где у вас ещё один? — спросил он, придя на место.

— Это Влас-то? — отозвался Никита. — Там он остался, в кафе!

Покинутый всеми, Влас спал в укромном уголке кафе. Он привалился к самой стенке, подложив под себя мешок, и, задремав, не заметил, как все ушли. А буфетчица обнаружила его только тогда, когда он так захрапел, что, казалось, плиты дрожали.

— Слышь-ка, ваши-то давно ушли! — принялась она трясти Милованова. — Вставай, догоняй!

С минуту Влас сидел озираясь, словно соображая, где он и что с ним происходит, затем улёгся поудобней.

— Где уж догнать, — сказал он, — у меня нога хромая… Да и незнамо, куда пошли…

— Так и будешь здесь спать?!

— А чего же зря время-то терять? Вот вернутся за мной, тогда и разбуди!

— Когда же они вернутся?!

— А когда встрянутся… Чай-ко человек не иголка!

И снова всхрапнул, лишь только закрыл глаза.

Прибежал за ним сам Демьян, выручив буфетчицу от необыкновенного постояльца.

На лесобирже Иманского леспромхоза стояли длинные деревянные бараки, где жили семейные рабочие, но было там две комнаты также и для приезжающих. Сибиряки пришли туда с котомками, а Егор и со своим зелёным сундучком. В одной из комнат с узкой железной кровати навстречу им поднялся старик, которого Демьян вежливо назвал Авдеем Пахомовичем. Старик оглядел сибиряков, не здороваясь, и ворчливо проговорил:

— Из деревни небось удули? Ну, ну… Тайга по вас соскучилась… Раздевайтесь, однако, жители, будьте как дома, — и он указал рукой на свободные койки.

Сибиряки побросали мешки и стали раздеваться. А Демьян, устроив их, ушёл. Вернулся он лишь к вечеру. С ним был Сергей Широков.

Сергей только что съездил в Хабаровск по срочному вызову редакции. Корреспондентов ориентировали в свете новых указаний. Но Широков и без того знал, что ему надо делать. "Раскатаю я теперь Стукалова с его гигантом, — думал он. — Да и Марченко заодно". Сергею было известно, что Трухина убрали из райкома неправильно. "Надо копнуть это дело поглубже". Сергей оглядывал комнату для приезжих, куда его привёл Демьян.

— Вы газету просили, — говорил между тем сибирякам Лопатин, — а я вам привёл человека, который сам газеты пишет, — Демьян кивнул на Широкова. — Он вам прочитает и как есть всё пояснит. Вы слушайте, а чего не поймёте — спрашивайте. Он всё знает.

Сибиряки с почтением разглядывали Широкова.

Сергей достал из кармана пальто газету, сел на койку. Мужики подсели поближе.

— "Головокружение от успехов", — начал Сергей.

Мужики слушали. Подошёл Авдей Пахомович, потом Демьян. Сергей читал.

По глубоким вздохам, по нечаянным охам, Сергей понял, что перед ним сибиряки, уехавшие из своих деревень неспроста… Он видел их внимательные лица, суровые глаза. Прослушав чтение один раз, они заставили его читать вторично… В комнату зашли жильцы из коридора. Потом появились ещё какие-то мужики, бабы. Лампу вынесли в коридор. Туда же повалили и все слушатели. Сергей снова читал — в который раз! — словно читал всем этим людям про их судьбу.

"Как-то у нас в Крутихе теперь это читают? — думал Егор. — Каково-то это будет Гришке? Ведь это он допускал перегиб!"

"Зря я не дождался этой газеты дома, — скрёб бороду Тереха… — Дойдёт ли она до Крутихи-то? А может, это только в городах? Не должно этого быть, до всех дойдёт!"

"Дальний Восток! Матушки, где же это? Наверно, шибко уж далеко, потому так и прозывается, — думала Аннушка, получив первое известие от Егора. — И чего они туда заехали? Что за причина была мужику туда тащиться?"

Аннушка очень хорошо помнила раннее утро на рассвете, когда уезжал Егор, и то острое чувство тревоги и страха, что овладело ею тогда. Постояв на улице, пока не затих и последний звук дребезжавшей по дороге телеги, с которой ушёл Егор, она с сиротливой тоской подумала о себе и своих детях. С этим чувством Аннушка вернулась тогда с улицы, села на лавку и просидела неизвестно сколько неподвижно. Вот она и осталась одна в своей избе — теперь уж подлинно полной хозяйкой! Все эти годы в замужестве Аннушка ничего другого не знала, кроме своих чисто женских забот. Мужские дела её не касались. А теперь ей придётся самой во всё вникать и за всё отвечать. И пашню вспахать, и хлебы испечь, и починить ребятишкам обутки — всё самой, всё одной. Было отчего пасть духом. Но она и это преодолела. В конце концов, ведь она была крестьянкой крепкой сибирской породы. Умела при необходимости быть и пахарем и могла с лошадьми управляться. Во всяком случае учиться ей тому, как навить воз сена или поле заборонить, не требовалось; она всё это знала ещё с девичества. Да, наконец, не она первая и не она последняя осталась в таком положении! Сидя на лавке, она уже прикидывала мысленно, что будет делать завтра и в ближайшую неделю. Потом бросила взгляд на спящего Ваську — вихрастого, с упрямым лбом.

— Помощник мой, — прошептала Аннушка, и слёзы навернулись на глаза.

С первым лучом солнца Васька проснулся. Об отце он даже не спросил: как и всегда, он всё понял, но как-то по-особому был ласков с матерью и в этот и в последующие дни. Хмурился по-взрослому, когда уговаривал маленькую свою сестрёнку и требовал, чтобы она слушалась матери.

— Мы теперь одни — поняла? У, непонятливая! — сердился Васька.

Зойка таращила на него голубые свои глазёнки.

Через неделю после отъезда мужа Аннушка зашла к Парфёновым. Жена Терехи Агафья, пожилая женщина в широкой чёрной юбке и в повойнике, под которым не видно было её седых волос, сучила пряжу. Мишка починял хомуты. В избе у порога, между стеной и спинкой кровати, копошился на брошенной тут соломе недавно родившийся ягнёнок. Иногда он нежно блеял или, мотнув головой, становился на нетвёрдые ещё ноги и, уставив на Агафью выпуклые глаза, шёл на стук веретена.

— Бря! Куда ты, кшш! — махала на него рукой Агафья.

Мишка смеялся. Парень был весь в отца — такой же большой, широкоплечий, чуть сутулый, с мощными кистями рук, только шея у него была по-юношески гибкая, но смуглое лицо начало уже приобретать черты мужественности. Мишке шёл девятнадцатый год.

Аннушке хотелось расспросить его, как доехали мужики до города.

— Ничего, — ответил парень односложно, как отец.

На Аннушку повеяло тишиной и покоем. С таким молодцом хорошо матери… "Скорей бы уже мой вырастал".

— А ты видал, как они на паровоз-то садились? — спросила она, чтобы завязать разговор.

— Не на паровоз, а на поезд, — поправил Мишка и, взглянув на Аннушку, усмехнулся. "Чудачка! Не знает, что люди ездят не на паровозе, а на поезде, в вагонах".

Аннушка воскликнула:

— Ой, Миша, ты пошто меня переговариваешь? Я и верно не знаю, какие поезда бывают. Сроду не видала.