Трудный переход - Иван Машуков

— Вот же чёрт! Кажись, это я загремел? — сказал Влас, протирая глаза и потирая бока. — Никого я не зашиб, братцы? Лучше уж я досплю на низу!

Забрался под скамейку и проспал до самого Имана.

На Трухина готовилась расправа. Да, он был кругом виноват. Разве не его пришлось отзывать из Кедровского куста и в разгар хлебозаготовок посылать в другое место? Разве не он, ни с кем не согласовав, провёл в Кедровке досрочные перевыборы сельсовета и посадил там управлять всеми делами своих друзей?

Но всё это ещё простительно.

А вот факты последнего времени. Трухин выступил против принятых темпов коллективизации в районе; через своих друзей в сёлах вёл линию на подрыв колхозного строительства. Наконец, похождения Трухина завершились уже совсем безобразно. В пограничной деревне антисоветские элементы организовали провокацию. Требовалось железной рукой навести там порядок. Трухин не только этого не сделал. Он устроил драку и обезоружил перед глазами беспартийных ответственного работника райкома, которого секретарь райкома послал в эту деревню с особым поручением.

Что Трухина исключат из партии, в этом никаких сомнений не было. Ему грозило худшее.

Иман — городок небольшой. Полина Фёдоровна была на базаре — в месте, где чаще всего можно увидеть почти всё женское население городка. Там случайно встретившаяся малознакомая женщина сказала ей:

— Милочка, здравствуйте! Как вы живёте? У вас всё благополучно?

— А что такое?

— Я слыхала, что вашего мужа арестовали…

Полина Фёдоровна едва дошла тогда домой. Она была мужественной женщиной, но услышать такое оказалось выше её сил. Она подумала, что злые и коварные враги окружают её мужа. Но это было минутной слабостью. Когда Трухин пришёл, она не подала и виду, что тревожится за него.

Степан Игнатьевич, казалось, не замечал, какая гроза собралась над ним. Между тем он ясно понимал, что после столкновения в Смирновке с ним расправятся круто. Он тоже приготовился к самому худшему. Ни на миг не сомневаясь в своей правоте, он всё же думал, что у врагов его сильные козыри. А главное — они вели игру бесчестно.

Вот Стукалов арестовал в Кедровке Ивана Спиридоновича. Старик отказался говорить против Трухина, но могут найтись такие, что и покажут..

Вероятно, не сдобровать бы Трухину, если бы всё пошло так, как замыслили его враги. Кто его мог защитить в райкоме? Клюшникова с её догматически понятой партийной дисциплиной? Кушнарёв, который лучше всех понимал Трухина, а в последний раз тоже заколебался. Что же говорить о Яськове с его обывательским предостережением! Председатель райисполкома, по примеру Марченко, даже ввёл у себя ночные заседания, чтобы выдерживать с секретарём райкома единый стиль. Но если тот заседал ночами из-за болезни, то этот решил заседать из простого усердия.

Да, мало было у Трухина надежд на чью-либо защиту..

Наконец одно обстоятельство ускорило развязку.

Как — то в одну холодную, сырую весеннюю ночь фельдъегерь из Хабаровска привёз в Иман два секретных пакета. Фельдъегерь, сдержанный и даже суровый человек в брезентовом плаще, с кожаной сумкой в руках, думал: где он будет сейчас искать райком? В весеннюю пору, по грязи, среди ночи в незнакомом городе он должен не только райком найти. Один из пакетов следует вручить лично секретарю райкома. Обязательно только ему, и никому другому — так было сказано фельдъегерю в Хабаровске. Это означало, что если почему-либо секретаря райкома не окажется в городе, тогда придётся ехать к нему туда, где он находится. Он может быть в самом дальнем селе своего района, — ничего не поделаешь, такова служба фельдъегеря. Да и секретарь райкома обязан выполнить то, что ему необходимо при получении секретного пакета. Он может быть в больнице, на операционном столе, наконец при смерти. Но от обязанности принять от фельдъегеря пакет его ничто не освободит. Разве если он сам, опять же лично, доверит кому-либо из работников райкома сделать это. Фельдъегерь благополучно вручил уже три пакета. Везде секретари райкомов оказывались на месте. Три часа тому назад, в начале ночи, в соседнем районе он поднял секретаря райкома с постели. Пришлось тому одеваться, идти в райком.

— Не завидую я вам, товарищ, — сказал секретарь райкома фельдъегерю. — Присядьте, выпейте хоть чаю. Вы, наверно, промокли, озябли.

Фельдъегерь от чаю отказался: следовало спешить дальше. А на замечание насчёт своей должности сказал, что любой труд требует усилий и беспокойства — это уж так и есть, и с этим ничего не поделаешь. В конце концов, должен же кто-нибудь выполнять и эту беспокойную и даже опасную работу — развозить секретную почту, вручать адресатам пакеты в любой час дня и ночи, независимо от того, стоит ли на улице зима или лето, льёт дождь или воет пурга.

Сейчас, правда, только весенняя грязь на улицах, но и то мало приятного месить её, разыскивая райком. К счастью, все маленькие городки похожи один на другой. У каждого есть центр, где обычно располагаются самые важные учреждения, он обозначается несколькими каменными или высокими деревянными домами. Поэтому фельдъегерь, приехав в Иман, уже через несколько минут безошибочно вышел к центру города. Тут он увидел среди тёмных домов одно ярко освещённое деревянное здание. Во всех его окнах горел свет. Ещё не доходя до этого здания, фельдъегерь подумал, что, вероятно, тут и есть райком, и не ошибся в своём предположении. "Но почему свет? Неужели заседание?" Фельдъегерь завернул рукав брезента, посмотрел на ручные часы. Шёл четвёртый час ночи. "Что за оказия!" В окнах не замечалось людей. Потом как будто какой-то силуэт мелькнул. Фельдъегерь вошёл в райком, поднялся на второй этаж. Всюду было светло и стояла тишина. Фельдъегерь ещё больше удивился. Но тут он заметил дремавшего у двери старика.

— Эй, дед, — окликнул он негромко, — райком-то здесь ли?

— Здеся, — с готовностью ответил старик, открывая глаза и делаясь сразу преувеличенно бодрым, как будто он вовсе и не думал дремать.

— Ты что, спал? — спросил фельдъегерь.

— Зачем спать? — сказал старик. — Мы при райкоме состоим, понимаем. Я один только глаз закрыл, а другим кругом посматриваю. Вот ты пришёл, я тебя сразу увидел..

— У вас что, заседание? Почему везде огонь горит?

— Порядок такой, — строго ответил сторож. — У нас завсегда огонь, когда они приходят. "Ты, говорят, Фёдор, давай полную люминацию". Конечно дело, шутют. До них был секретарь, так тот этого не спрашивал. Горит — и ладно. Да и электрики тогда не было, а керосиновые лампы. Вечерком все разойдутся, погасишь лампы — и будь здоров до утра. А нынче, брат, нет. Я даже при свете спать выучился. А как же? Они приходят, должно гореть во всю ивановскую! И скажи, чего оно такое? — сторож перешёл на доверительный полушёпот. — К примеру, заседание, я понимаю! А то ведь одни! Одни сидят — и чтоб кругом светло! Не любят в темноте. Как приехали, помню, так сразу с железной дороги начальника и сейчас ему приказ: "Проводи электрику!" Вот провели теперь, мы и жгем!

Сторож, лукавый старик, рассказывал и смотрел, как относится к рассказу его слушатель — одобряет или порицает. Но фельдъегерю было не до разговоров.

— Где секретарь райкома? — спросил он.

— А там… вон за той дверью, — указал рукой старик. — Только ты, парень, сперва постучи.

Фельдъегерь постучался.

— Да, да, — громко сказали за дверью.

Фельдъегерь открыл её и оказался в обширном, ярко освещённом кабинете. Стояли вдоль стен ряды стульев. Большой стол секретаря, обитый зелёным сукном, был массивен; на нём лежали какие-то бумаги. В стекле письменного прибора отражались огни люстры. Марченко, в полувоенном костюме, большой, важный, с гладко зачёсанными тёмными волосами, которые хорошо оттеняли его бледное лицо, встал с высокого кресла за столом и мягким баритоном строго спросил:

— Что угодно, товарищ?

— Секретная почта, — проговорил фельдъегерь, подошёл к столу и стал открывать свою кожаную сумку.

— Одну минуту, — сказал Марченко.

Он направился к стоявшему в углу, за письменным столом, железному сейфу. Открыл его, достал печать, вернулся к столу. Движения его были неторопливыми. Марченко любил, по воспитанной в нём с детства привычке, придавать некоторым предметам и явлениям особую значительность. Сейчас он просто секретарь райкома, а совсем недавно был в столичном городе на такой работе, которая, по его мнению, могла бы привести его прямой дорогой в "высшие сферы". С ним считались, его мнение было небезразлично некоторым весьма влиятельным людям. К сожалению, с двумя-тремя из этих поддерживавших его людей в последнее время произошли серьёзные неприятности. Но Марченко считал, что всё это временное, как временно то, что он стал секретарём райкома. По-настоящему-то ему следовало бы быть не здесь, а в другом месте, на работе, как он думал, "более масштабной". Но пока он и тут не должен ни в чём себе изменять, даже в мелочах. А именно эти мелочи и доставляют ему иногда высокое удовлетворение.