Муля, не нервируй… Книга 3 - А. Фонд

Все явно обрадовались и даже похлопали, правда невнимательно. Потому что ожидали последнего вопроса.

Даже я, если честно, похлопал. От облегчения.

Я взглянул влево — Попов сидел с победной улыбкой. Час его триумфа наступил.

— Итак, товарищи! Переходим к вопросу о выдвижении кандидатуры товарища Попова для присвоения ему звания «Заслуженный деятель науки» и выдвижения на Сталинскую премию за новаторскую разработку метода синтеза вермикулитовых соединений. Прошу вас!

Модест Фёдорович, уже не пряча тревожный взгляд, не отрываясь, пристально смотрел на дверь.

Попов, не скрывая ликующей улыбки, поднялся к трибуне. Он был счастлив.

И тут дверь скрипнула — я повернул голову: в зал тихо, почти на цыпочках, вошел Фёдор Фёдорович. Под мышкой он нёс пухлую папку. В нарушение всех приличий, он прошел через весь зал, игнорируя недоумённые и возмущённые взгляды учёных, и сел рядом с Мулиным отчимом.

Они переглянулись, и папка тут же перекочевала в руки Модеста Фёдоровича.

Тем временем Попов делал доклад. Он был краток и напыщен: бесконечное упоминание «передовых идей», «трудового коллектива» и даже намёк на «поддержку Партии». Зал аплодировал сдержанно — многие знали о скверном характере Попова, и возражать не решались.

— Благодарю, — важно кивнул Попов, уже поворачиваясь к своему месту, но председатель поднял руку:

— Есть вопросы по кандидатуре докладчика? Или к самому докладу?

Все молчали.

И тут, в звенящей тишине встал Модест Фёдорович. В зале замерли — и его тихий, чуть хрипловатый голос, прозвучал как гром:

— Разрешите прокомментировать, товарищ председатель. Под протокол.

Попов замер, бледнея.

Председатель, нахмурившись, нехотя кивнул: даже он не посмел нарушать протокол.

— Товарищ Попов, — Мулин отчим вышел к трибуне, не глядя на оппонента, — в своём докладе вы упомянули, что начали исследования вермикулита в 1949 году. Однако… — он открыл папку и достал исписанный листок, — вот мои записи от марта 1948-го, где подробно описана вся методика синтеза. Здесь же подпись лаборантки Анны Петровны Швецовой, подтверждающей, что черновики хранились в моём кабинете. Она вела у меня все лабораторные журналы. Они пропечатанные и подшитые, кстати. Печати заверены Учёным секретарём.

Шёпот пробежал по залу. Попов вскочил:

— Это клевета! Вы пытаетесь…

— Кроме того, — Модест Фёдорович перебил его, повысив голос, — ваш «новаторский подход» основан на данных, которые уже внедрены в работу нового Научно-исследовательского института химических технологий. — Он положил на стол устав НИИХТ с визой Госплана. — Здесь, в разделе «Перспективные разработки», указан расширенный метод экстракции лития, включающий ваш… то есть мой вермикулитовый синтез. С поправками, разумеется. Согласовано лично Президентом Академии наук СССР Сергеем Ивановичем Вавиловым.

Он обвёл взглядом притихший от таких новостей зал и добавил:

— И ещё. У меня на руках есть докладная записка лаборанта Ирины Барановой. Она заменяла у нас заболевшую уборщицу и работала ещё и по вечерам, — он вытащил листок бумаги из папки и показал всем, — так вот, она утверждает, что в ноябре застала вас, товарищ Попов, в моём кабинете. Это было поздно вечером. На вопрос, что вы делаете, вы ей ответили, что я попросил взять там у меня справочник по коллоидным растворам. Но, во-первых, вы сами знаете, что я никогда вас об этом не просил, и вообще не пускаю никого в свой кабинет. А во вторых, справочник по коллоидным растворам всегда есть в библиотеке в свободном доступе. Зачем же вы там были, а, товарищ Попов? Что искали?

Зал взорвался. Кто-то крикнул: «Позор!», кто-то требовал проверки.

Председатель, стуча линейкой по графину, пытался восстановить порядок.

Попов, обхватив голову руками, бормотал: «Это провокация…», но его голос тонул в гуле. Фёдор Фёдорович, сидевший с каменным лицом, вдруг встал и добавил:

— Товарищи! Раз уж речь зашла о новом институте, то я, как его директор, предлагаю проголосовать за включение разработок Модеста Фёдоровича в государственный план на следующий год. Это, несомненно, укрепит оборонную мощь нашей державы.

— Поддерживаю! — раздался голос с задних рядов.

Я оглянулся — Зинаида Валерьяновна.

— Голосуем! — председатель, поняв, куда дует ветер, резко махнул рукой.

Когда подсчитали голоса, Попов, не дожидаясь конца заседания, выбежал из зала, хлопнув дверью так, что задрожали стёкла. Его триумф обернулся крахом: вместо почётного звания и премии — публичный скандал, а в протоколе появилась запись о передаче всех материалов по вермикулиту в новый НИИХТ.

После заседания Модеста Фёдоровича окружили коллеги. Пожимали руки, хлопали по плечу, а председатель даже пробормотал: «Надо же, Бубнов, а я считал вас тихоней…».

Фёдор Фёдорович, стоя в стороне, держал папиросу, но в уголках его глаз светились редкие искорки удовлетворения.

— Ну что, Муля, — сказал он позже, когда мы втроём вышли на воздух, — теперь твой отец не в Киргизскую ССР сбежит, а будет научным руководителем целого института. И Попову хоть в Заполярье подавайся — здесь его больше не потерпят. Такой скандал славный вышел.

Модест Фёдорович, вдруг улыбнулся:

— Знаете, Фёдор Фёдорович, наука — она как химическая реакция. Иногда нужно добавить катализатор, чтобы всё завертелось…

— Или хорошего пинка под зад, — фыркнул тот, закуривая новую папиросу.

— Я так боялся, что вы не успеете, — выдохнул дым Модест Фёдорович.

— Если честно, я тоже боялся, — признался Фёдор Фёдорович. — Я сегодня вообще не спал. За ночь сделал устав и остальные документы. А с утра уже дядя Гриша из Госплана пустил их на согласование. Кому надо, позвонили. Всё нормально, в общем. Институт создан. Это, наверное, первый на планете институт, который был создан за одно утро. Пока коллектив там состоит из двух человек.

Модест Фёдорович и Фёдор Фёдорович переглянулись и громко расхохотались.

Мы курили, думая каждый о своём. Я смотрел на них и думал: впереди их ждут лаборатории, бессонные ночи у реактивов и новые битвы, но сегодня, под синим апрельским небом 1951 года, победа была за ними.

— Ну что, отец, поздравляю! — тихо сказал я Модесту Фёдоровичу, — ты победил. А мне пора бежать. У меня сегодня тоже битва.

Мулин отчим крепко обнял меня и улыбнулся:

— Спасибо тебе за всё, сынок! Всегда помни, что бы ни случилось, а ты мой сын!

Я шел к начальству, прижимая к груди папку со сценарием и сметой, и почему-то чувствовал, как под воротником рубахи проступает пот. Странно, давно так не волновался. Словно семиклассник перед первым свиданием. Мысленно повторял аргументы, которые готовил всю ночь. Югославия. Тито. Комедия. Декамерон. Риск.

— Муля, заходи, — сказал Козляткин, и просимафорил мне взглядом.

Я посмотрел в ту сторону и удивился. За столом Козляткина сидел Большаков и что-то писал.

— Садись, Муля, как там успехи? — не отрываясь от писанины, кивнул на стул Большаков. — Рассказывай. Получилось ли