Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

«Шикарная». В ближайшем будущем предполагается отправить в Россию человек десять «работников». Я надеюсь, что буду знать об отъезде этих лиц, а также «Шикарной» и постараюсь своевременно предупредить...

Чиновник Особых Поручений Ратаев».

К сожалению, Эссен — не единственная, кто играет заглавную роль в среде большевиков. Беда в том, что таких, как Эссен, в партии много. И тут уважаемый Ратаев ошибается. И не десяток «работников», которых он в донесении взял в кавычки, нет, не десятки, а сотни и тысячи их в революционном движении. И как ни старался ретивый Ратаев предупредить охранное отделение о выезде в Россию этих людей, желая их обезвреживания на границе, все равно они просачиваются и с транспортом литературы, и с бомбами, и с револьверами, и с вредоносными идеями. Обезвредят одного — его место займет десяток других. Сила, грозная сила противостоит царскому престолу, и нужно предпринять глобальные меры, чтобы уничтожить инакомыслящих. И сделать это нужно скорее... Сегодня. Завтра будет поздно. Но что сделать, как истребить революционный дух в России, полковник не знал. И оттого так неприятен был предстоящий допрос Марии Эссен.

От горьких мыслей отвлек его дежурный ротмистр. Он бесшумно отворил дверь и, стараясь не стучать сапогами, мягко прошел по ковровой дорожке. Худой. С узкими плечами. С заостренным лицом. В отутюженном мундире, с кожаной папкой. Осторожно кашлянул, стараясь привлечь внимание полковника.

Полковник стоял у окна и тоскливо раздумывал, с чего начать разговор с Эссен... Уличать ее в присвоении чужих фамилий, в проживании по фальшивым паспортам не имело смысла. Он повернул, голову и спросил не без раздражения:

— Доставили?..

— Доставили, Павел Ефимович! — Ротмистр наклонил голову, ожидая дальнейших распоряжений.

— Прекрасно... — Полковник досадливо поморщился. Сказал по привычке, ничего прекрасного не было в доставке преступницы. Предстоял тяжелый и, скорее всего, бесполезный разговор, который, кроме неудовлетворенности, ничего не мог вызвать. — Доставили... Распорядитесь, чтобы провели в кабинет, и вызовите писаря для ведения протокола... Как заключенная?

— У господ большевиков ничего не узнаешь наперед. Держится спокойной, будто вины за собой не знает... Правда, пыталась заговорить с конвоем, и я приказал его сменить... Дамочка из тех, кто разом конвой распропагандирует и побег учинит... С нее этого станет...

В голосе ротмистра озабоченность. Полковник невольно усмехнулся — значит, и ротмистру не сладко приходится.

Эссен вошла быстрым шагом. Наклонила голову и выжидательно смотрела на полковника. У дверей застыл солдат. Высокого роста, с сердитым и тяжелым лицом. Полковник жестом его отпустил. Конечно, разговор наедине внушает больше надежды. Скупым жестом показал на стул, поставленный на середине комнаты. В углу за маленьким столиком писарь.

— Вас взяли на границе, в Александровске, под фамилией Уварова... Паспорт не ваш, о чем следствию хорошо известно. Ваша настоящая фамилия?

— Разумеется, Уварова, и только излишней ретивостью полиции можно объяснить мое задержание на границе, — отпарировала дама, поправляя рукой волосы.

— Послушайте, Мария Моисеевна, я не хочу унижать ни себя, ни вас длительным выяснением имен и фамилий, перечисленных в делах. Насчитал их скуки ради не менее двадцати... Поразительно, как разбираетесь в них, как не запутались. И все же вы напоминаете гребца, попавшего в шторм, которому не суждено доплыть до берега.

— Столь поэтичный образ делает вам честь. Непонятно, что только понимаете под берегом, — учтиво наклонив голову, не без приятности ответила Эссен. — Надеюсь, не самодержавие?!

— Нет, социализм...

— Ошибаетесь, господин полковник, безусловно, ошибаетесь: до берега, символизирующего новый социальный строй, я доплыву... И непременно! — На щеках ее проступил легкий румянец.

Полковник смотрел на женщину с удивлением: единственный раз вывел ее из себя и заставил волноваться. Как свято верит! Безумие какое-то...

— Хотя мы с вами явно веруем в разные социальные устои, предстоит разговор, о важности которого нет нужды напоминать. Вы сидите в доме предварительного заключения не первый месяц. И я, как начальник отдела жандармского управления, пригласил для весьма обстоятельного разговора. Я не льщу себя надеждой на откровения с вашей стороны, но уповаю на элементарную разумность. Долгое время вы скитались по России по паспорту Дешиной Зинаиды Васильевны, потом Инны Христофоровны Гобби, потом Уваровой, потом... Впрочем, не будем заниматься пустым препирательством: Дешина, Гобби, Уварова... Суть одна: ваше непримиримое и враждебное отношение к существующему строю. Конечно, коли вы будете упорствовать, что вытекает из докладной записки следователя, то для суда будет достаточно и факта проживания под разными паспортами. Действие уголовно наказуемо... Как известно, обвинение в бродяжничестве несет наказание каторгой до пяти лет.

— Важный разговор не начинают с угроз тюремного заключения. Не правда ли, в устах жандармского полковника угроза — лучшее доказательство демократии и свободы! — прищурила синие глаза Эссен.— Кстати, зачем угрожать тюрьмой, когда я нахожусь в заключении?! И допрос устрашающий! В Сибири бытует пословица: «Бродяги угрожают, тем и держат всех в страхе». Не хочу сравнивать вас с бродягой, но согласитесь — метод весьма недостойный.

Часы отбили пять ударов. Гири скрипя поползли вниз. Медные. Блестящие в солнечных лучах.

Стоял ясный сентябрьский день, которыми так богата ранняя осень. Солнечный. Без единого дуновения ветра. С голубым до синевы небом, когда покоем окутана вся природа.

Эссен ощущала тепло солнечных лучей, которыми был залит кабинет, — такой разительный контраст с камерой. Сырой и убогой. Она взглянула на полураспахнутое окно и увидала решетки. Решетки! Те же самые, что и в камере. Погас торжествующий день, а благообразный полковник стал обычным тюремщиком, в силу давнего знакомства претендующим на доверительный разговор. Эта мысль показалась Эссен столь забавной и смешной, что она улыбнулась.

— В доме предварительного заключения установили подложность паспорта. Вас опознали по карточкам, заведенным на Дешину. Кстати, в тот раз вы просидели в тюрьме несколько месяцев и усердно занимались пением. — Полковник радовался возможности нанести женщине удар. — И надзиратели узнали вас, назвав Зиной и певуньей.

— Ну и что следует из этого факта? Вы говорите об этом с возмущением, словно я обманула чье-то доверие. Разве до этого случая вы мне симпатизировали?.. — И опять она усмехнулась краем губ.

— Следствие отличает точность и необходимость выяснения обстоятельств дела: Дешина, Гобби, Уварова, Эссен...

— Полноте, господин полковник, факт обычный в подполье и не столь редко встречающийся... Обвинение строится на песке, все складывается как и в истории с Дешиной... Да, ездила по городам... И что? Меня отличает любовь к путешествиям. Ездила под чужим паспортом... И что? Подумайте о сложности выправить паспорт для незамужней