Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

женщины... Женщина вписана то в паспорт отца, то мужа... Возможно ли женщине получить собственный паспорт? Тысячи сложностей на пути. Это одно из безобразий, которое наталкивает на понимание неблагополучия общественного строя. Вот и приходится женщине, испытывающей страсть к путешествиям, идти на маленькие хитрости.

— Маленькие хитрости?! — возмутился полковник, и щеки его затряслись от негодования. — В качестве агента газеты «Искра» вы объездили чуть ли не все городские комитеты и как член Центрального Комитета партии делали информацию о расколе на Втором съезде. И везде боролись за принятие большевистской резолюции, поддерживающей Ленина. Кстати, к чужим фамилиям, которыми вы пользовались, можно прибавить новую — Соболева. — Полковник водрузил очки и, покопавшись в бумагах, прочитал донесение: — «...Департамент полиции был уверен, что «Шикарная» есть на самом деле Соболева. Прописывалась она по паспорту Инны Гобби. Однако по агентурным данным департамент полиции установил 11/XII идентичность «Шикарной» с Дешиной. По разосланным фотокарточкам Дешину признали Саратов и Ростов. Екатеринославские агенты не признали, но агент, — полковник проглотил фамилию, — видевший «Шикарную» на собрании в Екатеринославе, признал. В Саратове было произведено 19 обысков и были арестованы Лебедев, Смидович, Калашников и Четвериков. В Ростове — 21 обыск и 6 арестов».

Полковник закончил чтение и многозначительно замолчал.

— Нашли чему удивляться — обыскам и арестам! — не без ехидства отпарировала Эссен, не отрывая глаз от лица полковника Маслова. — В России обыски и аресты следуют безо всякой причины, берут правых и невиновных, лишь бы числом поболее. Обыски следуют, как и аресты, профилактические. Вы можете объяснить значение этого слова: «профилактический обыск», «профилактический арест»... И это практика департамента полиции, правительства. Вы хотите взвалить на меня ответственность за обыски и аресты? Очень странно. Полиция найдет повод для безобразия, найдет повод проявить над человеком насилие. Кстати, в прошлый арест несуразность первоначального обвинения против меня вынуждено было признать и следствие. Не от хорошей жизни полиция выдала проходное свидетельство в Одессу, а грозились долгой ссылкой в Архангельскую губернию.

— И до Одессы вы не добрались... Исчезли, как водится... Исчезли, чтобы объявиться за границей. Кстати, все резолюции, которые под вашим давлением принимались на собраниях, зашифровывались и пересылались Ленину Владимиру Ильичу. И делали это именно вы, Мария Моисеевна. Факт сомнению не подлежит... Вы принадлежите к ленинскому окружению, убежденному и опасному. — Полковник поднял глаза и, не уловив на лице заключенной растерянности, подумал: «Чего от нее ждать?!» И все же продолжал: — В тот раз исчезли вы из поля зрения наблюдения в Екатеринославе... И на вокзал не пришли, след был утерян...

Эссен молчала. И действительно, в Екатеринославе она решила бежать. Наблюдение велось столь открыто, что никакие хитрости не помогали. И ей, не пугливой, все чаще приходила мысль, как бы не навела шпиков на организацию социал-демократов. Мысль столь тягостная, что реветь хотелось. Выявляли связи — вот почему она оставалась на свободе. И решилась. Вечером поздно ввалилась в дом товарища и попросила отвезти на маленькую станцию, чтобы шпиками там и не пахло. Ранним утром ее, закутанную шалью, отвезли на полустанок на лошаденке. Вещи Шикарной сложила в узел до лучших времен. Время было такое тревожное. Ленин вышел из редакции газеты «Искра». «Искра», которую неоднократно доставляла в Россию то в чемоданах с двойным дном, то через контрабандистов, стала меньшевистской. Нужен был новый съезд...

И Эссен включилась в борьбу за его созыв. Мелькали города Сибири, Урала, Кавказа... Сколько верст она исколесила, сколько городов повидала, скольких людей повстречала! И вновь уезжала в Женеву к Ленину. Нужно было отчитаться о проведенной работе, рассказать, чем живет партия.

— Ваша встреча в апреле 1904 года с Плехановым произошла в Париже? Кстати, в Париж вы были посланы Лениным? Объясните цель поездки... — Полковник говорил вкрадчиво, осторожно, словно экономил слова. — Каково ваше впечатление о Георгии Валентиновиче?.. Заодно уточните и дату своего приезда в Париж.

— Я такого эпизода не припомню... Не имею чести быть знакомой с Георгием Валентиновичем.

Эссен отказалась от ответа, да и вообще отвечать по существу не следовало. Никаких конкретных данных не должен содержать ответ. Это единственная правильная тактика во время следствия.

— Разве речь не шла о практике рабочего движения в России? Не касалась руководящей роли Ульянова-Ленина в партии?!

Полковник ставил вопросы и терпеливо ждал ответа.

— Коли не было встречи, так не было и разговоров! — недоуменно ответила Эссен, посмеиваясь синими глазами. — Очень трудно вести разговор, когда собеседник руководствуется одному ему известными и, в общем-то, ошибочными понятиями.

— Хорошо... С какой целью вы были направлены Лениным в Россию?

Полковник не замечал выпадов Эссен. Внимательно смотрел на ее лицо и думал: что удерживает эту женщину в рядах социал-демократии, что придает силы переносить тяготы подполья? Сколько возможностей она, обаятельная и образованная, имела бы, если бы распорядилась жизнью по-другому... И все же предпочитает скитания, каторгу, невзгоды. Пожал недоуменно плечами и сказал:

— Напрасно упорствуете. Известно, цель была поставлена немалая — подготовка к Третьему съезду партии. Третий съезд... Данные, какими вы располагаете относительно подготовки съезда, были бы бесценными для охранного отделения... Подумайте...

— Не трудитесь продолжать, полковник. — В голосе Эссен такое пренебрежение, будто обращается к половому в трактире. — И не забывайтесь, милостивый государь...

Полковник с трудом сдержал гнев. Глаза потемнели, он достал портсигар и закурил, стараясь скрыть волнение. Удивительно трудно вести допрос! И какая открытая насмешка! И так ведет себя женщина, о которой полиция располагает исчерпывающими сведениями! На что она надеется? О чем думает? И так унижает его, полковника министерства внутренних дел!

Подумав, раскрыл папку и просмотрел письмо, перехваченное полицией. Помедлил и протянул его для прочтения Эссен.

И опять тягуче звонили часы. Вой, как в кладбищенской церкви при отпевании покойника. Эссен устала и от допроса, и от нечеловеческого напряжения. Была искренне расстроена: многое известно полковнику, и причем из первых рук. Значит, в партии провокатор. Как горестно об этом думать!.. Провокатор! И опять какой-то бумагой размахивает полковник, и опять немалый подвох...

— Потрудитесь дать объяснение следствию по поводу вашего письма. — Полковник положил на столик под зеленым сукном бумагу и встал, боясь за ее сохранность. От этих социалисток жди беды!

Эссен наклонилась и, зная о запрещении брать бумагу руками, прищурив глаза принялась читать:

«Химический текст. 14 августа 1904 года.

19 июля. Мои дорогие, спешу послать весточку о себе. Как вам уже известно, я взята в Александровске с