Рассказы о Розе. Side A - Никки Каллен

– Ты понимаешь, между чем и чем я выбираю?

– Между славой и богатством и честью и долгом? хороший коньяк, бархатный такой… с карамелью и корицей?

– Ох, не все так по-римски… между одной жизнью и вечностью.

– Ну, Битлз – это вечность… а большую часть Пап никто не знает, только историки; ночью имена повторяют, в хронологическом порядке, чтобы заснуть, вместо овечек…

– Изерли… в тебе явно проступает что-то Визановское… ну-ка повернись… профилем… точно… даже нос заострился…

– Йорик, если бы ты хотел выбирать, ты бы уже выбрал… это не галстук и не йогурт. Ты уже выбрал, я прав? Так спи, милый принц, спокойно.

– Но ведь так принято?

– Как?

– Поговорить с кем-нибудь… порефлексировать… тем более, ты тоже…

– Провинившийся?

– Решившийся.

– Не нужно это никому, разговоры, рассуждения. Нужно только сказать Богу.

– Я сказал… аргументировал… все коленки протер.

– И что Он?

– Сказал «Да»… Когда Визано спас тебя… мы все услышали Бога… будто проснулись – как ты сказал про себя – да, правильно – мы все проснулись. Будто ты был запланирован; будто ты был детонатором…

– Так и есть. Это всё золотая цепь.

– Почему ты смеешься? Пафосные вещи говорим…

– Думаю о своем послушнике, о Тео. Я не представляю его разговаривающим с Богом.

– Ну… Он разговаривал с розами. Рассказал, что видел свой сад: каким он будет много лет спустя после его смерти… Звучало очень красиво.

– Я злой…

– Дааа, ты стал злой. Это непривычно, но привлекательно.

– Я не верю в Тео.

– Ты его наставник, скажи ему честно.

– Какой из меня наставник. Он так хотел к тебе или к Грину. Чему я могу научить? Готовить…

– Прощать, любить, терпеть, помогать. Сам Бог спас тебя – это урок для всех нас. У Визано оказалась не душа, а сокровище, Янтарная комната – после этого я спокойно представляю Тео с тонзурой. Как у Кристиана Слейтера в «Имени розы»…

– Сейчас не стригут.

– Жаль.

– Нет, не жаль.

– Эй, полегче. Ты уже напился. Ты меня ногой пнул почти туда.

– Мне всё прощается. Я тяжело болен. У меня пневмония, ты вообще в курсе?

– Тсс… ван Хельсинг шевельнулся, – и два его сына срочно притворились спящими. Ван Хельсинг повернулся на другой бок, подложил ладонь под щеку, и стал совсем юным, восхитительным, как аромат апельсинов. – Изерли?

– Йорик?

– Ты думаешь, я правильно выбрал?

Уставший от перелетов, терзаний, разговоров, напившийся Йорик заснул, как загипнотизированный – проснетесь утром полным сил; а Изерли не спалось; все бурлило внутри, как перед вечеринкой в большом доме; суета и готовка; Изерли встал еле слышно, как листья падают в парке осенью; чтобы не разбудить Йорика; закутался в один из пледов – в горошек; вышел в коридор; за стойкой сидела медсестра; и лампы уже не гудели – их выключили – в окне поднимался рассветный туман; бледно-голубой; с жемчужными отливами; «простите» сказал Изерли, медсестра подняла на него глаза; какое счастье, что ее не было, когда мы с Йориком выяснили отношения на полу тут, у пластмассовых кресел; обнимались, рыдали, рвали друг на друге рубашки и волосы; со стороны это было что-то среднее между «Горбатой горой» и религиозным безумием; Изерли улыбнулся – он был очень бледен, серые тени под глазами, губы синие, будто работал всю ночь, писал пьесу или задачу; но такая сила жила в нем, страсть, будто он Шерлок Холмс, идущий по следу; что медсестра не отправила его в палату; отозвалась «да?».

– У вас есть телефон и телефонный справочник?

– Конечно, – она подала ему все: трубку и не очень толстую книгу, с «Робинзона Крузо» толщиной – можно за все выходные прочесть, можно за три часа, можно растянуть на все летние каникулы; «ну да, подумал Изерли, город же небольшой»; нашел фамилию Беннет.

Трубку взял мужчина. Голос был приятный, удивленный звонком в такую рань, но не разъяренный.

– Здравствуйте, могу я услышать Изобель?

– А кто ее спрашивает?

– Изерли Флери.

– А это срочно? Она… занята немного…

– Боюсь, что у меня не будет больше возможности позвонить… в ближайшее время…

– А, ну тогда да… конечно…

Изерли думал, что человек сейчас заорет куда-то вглубь дома «Изобель! Эй! Тебя к телефону!», как в фильмах про простых людей; но он, видимо, просто положил трубку на столик; а через полминуты ее взяла девушка.

– Да?

– Это Изерли…

– Да… папа сказал…

– А почему вы не спите? Он сказал, что ты чем-то занята…

– Завтрак готовлю. Они рано встают на работу; в семь завтракают; я же рассказывала, помнишь?

– Ох, извини.

– Ничего.

– А что готовишь?

– Яичницу с беконом, горошек, жареные помидоры, ветчину, бутерброды с плавленым сыром, оладьи с медом… самое простое…

– Ох, как есть захотелось. Ну, ладно, беги, раз нужно.

– Нет. Скажи, что хотел.

– Ты, наверное, обиделась на меня тогда… и сегодня…

– Нет.

– Да.

– Немного.

– Я понял. Извини. Я хотел сказать – ты была такая красивая… нет, другое – ты всегда такая красивая.

Она прижала ладонь к щеке; она вся пылала; за окном был туман, она стояла босиком, в розовой шелковой блестящей сорочке, на плите шкворчал бекон в скороде; Аксель отключил плиту, чтобы не бекон сгорел; и все слушали ее разговор – в полседьмого утра; ошеломленные.

– Спасибо.

– Я хотел спросить… сколько ты готова ждать меня?

– Это что, предложение?

– Ээ… ну да… я же говорил, что я неуклюжий.

– Нет, у тебя все очень хорошо получается. Но ведь мы даже еще не целовались.

– Ну, нет, целовались.

– Не по-настоящему.

– По-настоящему.

– Да… я просто не верю, что ты настоящий.

– А я не верю, что ты…

– Я люблю тебя, Изерли. Я так люблю тебя. Ради тебя я готова пройти, как в сказках, весь свет, стереть три пары железных сапог, искать замок на восток от солнца, на запад от луны; я готова ждать тебя до самой смерти, как Сольвейг.

– Не так долго…

– Сколько скажешь.

– Ну, может, год, может, два.

– Хорошо.

– У меня есть приданое – дом в Провансе.

– Даже если б только пара дырявых ботинок…

– Я знаю. Но все равно – здорово? Надо, наверное, будет познакомиться с твоими папой и братьями?

– Наверное.

– Ладно, я выздоровею, соберусь с духом. Я еще позвоню. Пока.

– Пока.

Он положил трубку, поблагодарил медсестру и пошел в пледе в палату; спать; он ожидал, что спать будет негде – что Йорик, как все прочие, захватит пространство; но Йорик лежал, будто всю жизнь спал с кем-то вместе на диване и привык, что часть места – чья-то; Изерли это тронуло; так, наверное, спят старые супруги – автоматически освобождая место половине; дрессированные; мальчик лег; мысли были прекрасны – о будущем доме, о настоящем – что готовить в Великий Пост; мысли о хозяйстве по-прежнему его увлекали; но теперь у меня есть не расписание, а будущее, подумал Изерли; я будто нашел конец радуги, под которым зарыт клад; клад этот – всё тот же – чудо Господа – воскресение из мертвых.

…Из больницы Изобель пришла в сумасшедшем, рок-н-ролльном настроении; она была в силах двигать горы; кроить течения рек; что-то из марвеловских комиксов; а потом настроение начало угасать – как закат; она подумала, что Изерли – это песенка Кейт Перри: «Ты меняешь свои решения, как девчонка облачения. ПМС у тебя, как у суки, считаю я. Ты в мыслях сидишь и загадками говоришь, наверное, ты не то, что надо мне… То холод, то зной, то да, то вдруг нет, то один, то со мной, то весёлый, то злой. Ты прав, но ошибаешься, всё время меняешься. Дерёмся и разбегаемся, целуемся и обнимаемся. Ты, ты ведь не хочешь остаться, ты, но тебе некуда деваться, то холод, то зной, то да, то вдруг нет, то один, то со мной, то весёлый, то злой. Кто-нибудь, позовите врача, приступ биполярной любви у меня. На американских горках я застряла, не могу добраться к началу… Ты меняешь свои решения, как девчонка облачения…»; сначала это её смешило, и она послушала «Hot N Cold» раз двадцать; а потом стала мучиться, что все сама нафантазировала – он и не думал влюбляться в нее; просто себя проверял – может, не Бог ему предназначен; может, попробовать с девушкой замутить; иначе как же узнаешь – только эмпирическим путем, как предполагали Бэкон и Гоббс; и спать она легла совсем угасшая; в депрессии и раздрае – как гостиная после большой вечеринки; это я будто девчонка – влюбленная в кинозвезду, вдруг узнавшая из интернета, что он женится… она его не разлюбит, но он так недосягаем – расстояние, язык, рост, слой общества – все стены мира… Отец и братья вставали рано; она еще раньше; бегала, если нужно на рынок; потом готовила им завтрак; целовала в носы и щечки; убирала, пила кофе с молоком и сахаром; читала – сейчас это был Дик Фрэнсис, «Фаворит»; потом шла и спала еще чуть-чуть; потом готовила себе обед – отец и братья обедали на работе; дом-дом-дом: стирка, уборка; если дел было немного, она ходила в библиотеку, или каталась на велосипеде – иногда очень далеко, к морю; она знала, что их замок стоит прямо на берегу; а вот городок был далековато от моря; люди ездили на пляж на машинах; потом ужин; тихая жизнь, как пруд, зарастающий белыми лилиями; и до звонка она опять уже почти смирилась со своим серым, серебристым, перламутровым одиночеством.