Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер

У входа в помещение для свиданий стояло нечто подобное будке охранника – для надзирающего сотрудника. Само помещение представляло собой большую вытянутую комнату, разделенную пополам десятью застекленными боксами. Заключенные помещались каждый в свой отдельный бокс и запирались снаружи на замок. В каждом боксе стояли маленький стол, сплошь исписанный и исцарапанный, и приваренная к полу табуретка. На столе – стационарный телефонный аппарат. На «вольной» половине комнаты также тянулись столешницы – с телефонами на них. Но боксов не было – только небольшие стеклянные перегородки, разделяющие посетителей.

Обычно сначала приводили заключенных, запирали по боксам, и только после этого заходили посетители, часто – не сразу. Их же тоже требовалось досмотреть, проверить паспорта, изъять мобильные телефоны и другую технику… Когда запускали посетителей, каждый шел к своему человеку, садился напротив и снимал телефонную трубку. И только после этого заключенный мог поднять уже свою трубку. Свидание начиналось…

В трубке все время трещало и фонило. Абсолютно не скрывалось, что разговоры прослушивались. Но не особо ретиво – кому нужно слушать эти тысячи бытовых по большому счету бесед – о родных, домашних делах, продуктах и здоровье?.. Прослушка велась, скорее, для проформы…

Но береженого бог бережет, и поэтому если требовалось обсудить что-то, о чем лучше никому не слышать, то нужно было взять лист бумаги (на свидание все приносили бумаги и ручки) и написать то, что требуется. Потом – приложить к стеклу, и собеседник все это спокойно читал. И писал ответ уже на своей бумаге.

Телефонные аппараты были такими древними и раздолбанными, что частенько просто переставали работать. И тогда приходилось ждать прихода хозника-ремонтника. А свидание прерывалось.

По правилам на свидание отводился ровно час. Но бывало так, что давали поговорить и два часа, и даже больше… Все зависело от сотрудников на посту и от их занятости. Если они были завалены разными другими поручениями, то тогда разрешали пообщаться и подольше…

То наше первое свидание стало для меня огромным потрясением. Арчи показался мне очень худеньким, бледным, испуганным. Совсем ребенком… И мое сердце просто кровью обливалось, когда я размышляла, а каково же ему – переносить весь этот кошмар?..

Потом мы не раз обсуждали с сокамерницами, кому же в итоге тяжелее проходить тюремные испытания: нам, сидящим в изоляции, или нашим близким, которые нас любят, переживают за нас? Они ведь не знают, как нам тут живется, и воображают всякое. А у страха глаза велики, и, начитавшись о тюремных кошмарах в интернете, можно потерять последний покой! Наверное, тяжело и тем, и тем… Просто по-разному. И одинаково тяжело для обеих сторон – жить с чувством полного бессилия перед тяжелым катком судебно-правовой машины, остановить который невозможно никому и ничему…

Арчи, немного помявшись, наконец сообщил мне, что мой любимый персидский кот Боно, которого я назвала в честь солиста U2, умер через несколько месяцев после моего ареста. Он жил у меня пятнадцать лет… Я ухаживала за ним каждый день – кормила, расчесывала, гладила. Всякий раз, когда я возвращалась домой, он встречал меня нежным мяуканьем. Здоровался так… Боно реально понимал человеческую речь: «Нельзя!», «Боно хороший…», «Иди сюда…» Да он сам был почти человечком!.. И вот – его хозяйка вдруг исчезает. Кот начинает тосковать и … умирает.

Это известие стало для меня раной, которая не заживет уже никогда… Услышав про Боно, я поспешно отогнала его образ подальше, так как чувствовала, что иначе разревусь и уже не смогу остановиться. А ведь свидание скоро закончится! Я с трудом, но продолжила разговор… Так потихоньку я училась переключать свои эмоции и внимание с того, что не нужно, на то, что нужно. Буквально в ручном режиме…

Как-то раз, в начале августа, дежур велел мне собираться на выход с документами. Это означало, что меня поведут на «следку». Я удивилась и обрадовалась – значит, Марк все-таки нашел время и решил навестить меня внеурочно! Я спешно собрала накопившиеся рисунки, спрятала в уже достаточно толстую собственную папочку, в один из файликов между документами, и буквально на крыльях помчалась на «следку». Дежур аж окликнул: «Погоди, куда так бежишь!»

На входе мне назвали номер кабинета, где меня ожидают. Я, улыбаясь, распахнула дверь и увидела там… следователя Ливанова, сидящего за столом.

– Здравствуйте, Людмила Владимировна!

– Здравствуйте, а где мой адвокат?

– Пока не пришел… Мы его оповестили… Но он что-то опаздывает, а может, и вообще не придет… Так что давайте без него…

– Что без него?

– Я пришел, чтобы предъявить вам новое обвинение… Вот, ознакомьтесь… Подпишите! – и достает из своей папки кипу листов.

Тут мне вспомнились слова Тамары, которые она повторяла неоднократно, описывая различные ситуации допросов и других следственных действий: «Никогда ничего нельзя говорить и подписывать без своего адвоката… Следак вообще может принести диктофон и начать тебя записывать, а ты и не узнаешь…»

Ну, думаю, ладно… Достаю листочек и пишу: «Я не буду ничего больше говорить, не буду ничего подписывать без своего адвоката…» Ливанов, и без того гиперрумяный, багровеет и сует мне бумаги чуть ли не в руки:

– Ну вы хотя бы прочитайте, а подпишете уже с вашим адвокатом!

Я демонстративно скрещиваю руки на груди и отворачиваюсь. Боковым зрением вижу, что Ливанов листает передо мной страницы. То есть, он что, так вот меня ознакамливает с документами?

И тут на меня что-то находит, и буквально какая-то сила срывает меня с места. Я встаю, подхожу к двери и выглядываю в коридор. Мимо как раз идет сотрудница «следки».

– Извините, тут пришел следователь, но нет моего адвоката. Я с ним разговаривать не буду. Вы не могли бы меня отвести обратно? – спрашиваю.

Я сама себя не узнаю. Я никогда не сопротивлялась людям в погонах. Всегда делала то, что они говорили. Надо расписаться – расписываюсь. Нарушают – не нарушают – меня это не заботило… А тут – не знаю… То ли меня вывело из состояния непротивления то, что я ожидала увидеть Марка, но не увидела и не передала ему рисунки. То ли подействовало действительно вопиющее нарушение моих прав, от которых и так остались одни обломки… Но что-то во мне взыграло…

За моей спиной появляется Ливанов. Сотрудница смотрит на него вопросительно. Он злой и красный.

– Ладно, – говорит, – мы закончили…

Через неделю меня снова вызвали на «следку». Я догадывалась, что скорее всего это снова Ливанов, и молила, чтобы на этот раз пришел и Марк.

И действительно, в кабинете меня ждали Марк и Ливанов. Я облегченно выдохнула. Марк попросил дать