Правила Мерджа - Остап Иванович Стужев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Малыш, налей папе чего-нибудь выпить, – сказал он, смиряясь с очевидностью отсутствия влечения к нему как к самцу со стороны особи, годящейся ему во внучки.
– Виски или коньяк? – спросила она, поворачиваясь к нему.
Он прикрыл глаза и подумал, что голос у нее все-таки от Бога, и если не брать в расчет, что она коротконогая конформистка, спящая с ним только в надежде обойти конкуренток, то свои призы она получила вполне заслуженно. Додолев выпил коньяк и, изобразив сожаление, что сегодня никак не сможет остаться, начал откланиваться. Молодое дарование, не зная, как скрыть свою радость, провожало его со слезами на глазах, умоляя провести с ней новогоднюю ночь. «Только этого мне не хватало», – сказал он сам себе, чувствуя нечеловеческую усталость, как будто черным саваном обволакивающую его с головы до ног. Как ни странно, но ему стало легче после выпитого алкоголя. Впереди была тяжелая, наверное, почти бессонная ночь, и допинг был необходим.
Приехав в особняк, построенный на гектаре самой дорогой в России земли, выделенной Совнаркомом за неоценимые заслуги его деду в самом начале сороковых, он, переодевшись и захватив себе бутылку коньяка, отправился в старый деревянный дом, который они с женой никак не решались снести. В нем, казалось, было холоднее, чем на улице. Дорожку почему-то забыли очистить от снега, и Анатолий Борисович похвалил себя за предусмотрительность. Переодеваясь, он сменил не только верхнюю одежду, но и обувь. К вечеру нападало еще больше снега, и валенки были покрыты им намного выше щиколоток. Он стряхнул его веником, стоявшим в прихожей, и пошел к потайной двери, ведущей в подвал, напоминавший бомбоубежище. Дед, в силу своей профессии склонный к тайнам и загадкам, выстроил на поверхности милый дачный домик, погрузив под землю тонны железобетона, о которых не могла догадаться ни одна живая душа. С первого взгляда было видно, что часть полотен исчезла. Он откровенно пожалел, что не облил их керосином и не сжег тогда, много лет назад, когда его отец перед смертью рассказал ему об их существовании. Сейчас, когда его будущее было так туманно и казалось, что любое событие могло повлиять на его дальнейшую судьбу, эти тени из прошлого появились для него так некстати. Он вышел на морозный воздух. Ночное небо, как часто случается после обильного дневного снегопада, было кристально чистым и от края до края усыпано звездами. Их бесчисленное множество притягивало взгляд, и он подумал, что, может быть, звезды с выпитых им бутылок коньяка отправляются прямиком туда, создавая новые и новые галактики. «Надо было научиться пользоваться секстантом, теперь было бы чем заняться», – размышлял Додолев, глядя на вековые сосны в белых пушистых шапках свежего снега. В эту ночь его волновали только два вопроса: догадается ли его сын-шалун приехать к нему немедленно, никуда не заезжая, прямо с аэродрома, и какой смертью умрет этой ночью Вадим Вениаминович Жомов. Ему никогда не нравились его подхалимские манеры, эта привычка держать пухлые ладошки на уровне груди, словно политрук показывал фигурку зайки, сидящего на пеньке.
За него всегда просил сын. И проблема была не в том, что Вуколов был внебрачным ребенком, проблема была в том, что он был единственным отпрыском Анатолия Борисовича. Вчерашний демарш Жомова стал последней каплей, переполнившей его терпение. «The last straw»[108], – повторил он про себя несколько раз. Как большинство современных дворян, он считал себя полиглотом, и ощущение, что он может думать на заморских языках, поднимало самооценку. Выцедив последние капли из бутылки, он кинул ее высоко вверх, облегчая по крайней мере этим пяти звездам дорогу на небо. Вернувшись в свой трехэтажный особняк с отделкой, выполненной в викторианском стиле, слегка подпорченным неизбежным российским барокко, Додолев, стараясь не спотыкнуться в царящем полумраке на лестничных ступенях, поднялся на первый этаж и прошел в сигарную, спрятанную за двойными дверями, исключающими попадание дыма в остальные помещения. Охрана была предупреждена: проводить к нему Вуколова немедленно, если только тот соизволит появиться. Humidor[109] был доверху забит сигарами из разных стран, хотя, конечно, при всей широте выбора ничего не могло быть лучше кубинского табака. Выбрав короткую, похожую на фюзеляж истребителя времен Второй мировой войны, он срезал у нее оба кончика и, чиркнув спичкой, начал раскуривать ее, попыхивая в обе стороны и наполняя комнату слоящимся пластами дымом. В дверь поскреблись. Это был Антон; он на правах посвященного в маленькие хозяйские тайны чувствовал себя немного компаньоном и сегодня исполнял роль ночного портье.
– Виктор на КПП. Говорит, срочное дело к вам, – сказал он полушепотом.
– Пропустите. Я жду его, – ответил Анатолий Борисович, придирчиво разглядывая ярко-красный ободок тлеющей сигары. Ему казалось, что он, этот ободок, был не вполне ровным, а значит, табак был подобран небрежно, и это его удручало.
– Он сильно пьян, – сменный водитель-компаньон поспешил сделать холуйское замечание, о котором его никто не просил. Анатолий Борисович оторвал взгляд от сигары и с еще большим недовольством, чем раньше, посмотрел на Антона. Поняв, что ляпнул глупость, и вдобавок невпопад, тот бесшумно ретировался исполнять приказ.
Вошедший Вуколов был не только пьян, но и, очевидно, хорошо «вкряченный» коксом. Однако это обстоятельство не мешало ему твердо держаться на ногах и, глядя все время прямо перед собой, говорить твердо и ясно. Полдела было сделано. Виновник ночного аврала был рядом, и теперь они могли вместе прикинуть план контрнаступления.
– Ты хотя бы понимаешь, что никто – я повторяю, никто – из знающих мою тайну не может быть безопасен для нас? – говорил Додолев с зажатой во рту сигарой. Они решили перейти на виски, и он, щурясь от дыма, попадавшего в глаза, тщательно уравнивал количество напитка в стоящих рядом стаканах.
– У меня есть чем им всем ответить. Нелегал. Сам вышел на связь. Пропал с радаров много лет назад. Переправляли его по
