Гайда! - Нина Николаевна Колядина

вывел что-то вроде заголовка – «Послужной список», затем по месяцам описал свой армейский путь за весь прошедший год и указал названия фронтов, на которых ему довелось сражаться с врагом: Петлюровский, Григорьевский, Деникинский, Польский…

Пробежав по строчкам глазами, Аркадий остался доволен.

«Если папочка захочет прочитать мое письмо кому-нибудь из своих товарищей, то смело может это сделать, – подумал он. – Они наверняка слышали клич нынешней молодежи: «На смену старшим, в борьбе уставшим, спешите, юные борцы!» Но я пошел на фронт раньше, чем РКСМ мобилизовал свои силы под ружье, прошел с Красной армией трудный путь и отдыхать пока не собираюсь. Так что папочка может гордиться своим сыном…»

Несколько дней в городе мело и вьюжило. Выходить на улицу в такую погоду не хотелось. Как-то Аркадий собрался пройтись хотя бы по Новоплотинной, но ветер чуть не сбил его с ног, и ему пришлось вернуться домой.

В воскресенье погода наладилась. С самого утра на чистом голубом небе сияло яркое солнце. Из окон было видно, что ни одна веточка на деревьях не колышется – ветер стих. Утром, правда, крепко морозило, но к полудню воздух прогрелся, и Аркадий, выйдя из дома, даже пожалел, что напялил под шинель – Дарья настояла! – теплую фуфайку, в которой ему было тесно и неудобно.

«А ведь скоро весна! – зажмурившись и подставив лицо солнечным лучам, подумал он. – На Украине, да и в Белоруссии тоже, небось, уже снег начал таять, скоро ручьи побегут. Как там все сложится на фронте, непонятно – никакой ясности пока нет…»

На днях Аркадий прочитал в «Известиях» обращение Совнаркома к правительству и польскому народу, в котором говорилось, что Советская Россия безоговорочно признает независимость и суверенитет Польши и что Красная армия не нарушит линии фронта, проходящей по Белоруссии и Украине. Казалось бы – чего еще надо? Так нет! Поляков такой расклад не устраивает.

– О чем задумался, герой? – раздался за спиной чей-то веселый голос.

Аркадий открыл глаза и обернулся. В двух шагах от него стоял улыбающийся Кондратьев.

– О чем-о чем… О текущих событиях, о чем же еще, – серьезно ответил Аркадий и поделился своей озабоченностью ситуацией на Западном фронте:

– Знаешь, Колька, судя по всему, эти чертовы поляки к новому наступлению готовятся. И чего им не хватает? Уж на всякие уступки гадам пошли! Видно, до Москвы хотят дойти и власть нашу народную свергнуть. С Антантой заодно, сволочи. Ну, ничего – если на нас свои войска двинут, потом ох как пожалеют! Красная армия такую силу набрала, что никакой враг ей не страшен!

– Это точно, – согласился Кондратьев, лицо которого сделалось серьезным. – Если понадобится, комсомол еще одну мобилизацию объявит. Я бы и сам хоть завтра на фронт отправился, как ты, как Петька Цыбышев, да не отпускают пока.

– Как это «не отпускают»? – удивился Аркадий. – Кто? Почему? У тебя же возраст как раз призывной, ты ведь старше меня почти на четыре года. Ведь так?

– Все верно, – подтвердил Николай. – Только меня товарищи председателем уездного комитета комсомола избрали, и уком партии из-за этого в армию не отпускает: мол, должен комсомольской организацией руководить.

Он насупился и как-то виновато, исподлобья, словно провинившийся школьник, посмотрел на Аркадия. С виду Колька и впрямь походил на школьника – худой, маленький, юркий. Плечи у него были узкими, как у подростка. Такому и шинель не подберешь…

– Но я все равно своего добьюсь! Вот увидишь! – подняв голову, твердо сказал Кондратьев. – Может, встретимся еще где-нибудь на фронте!

Он посмотрел на Аркадия умными, совсем не мальчишескими глазами.

– Может, – согласился Аркадий и спросил:

– А ты куда шел-то?

– Да так, прогуливался просто. Думал, может, к вам заскочу. С тобой хотелось поболтать. А еще хотел у Тали спросить, не надумала ли она в комсомол вступить. Ее подружки – Зинка и Клавка Субботины, Нюрка и Машка Масины, Идка Сегаль – первыми из девчонок в союз записались. А она-то что об этом думает, не знаешь?

– Да мы как-то эту тему не обсуждали, – пожал плечами Аркадий. – Спрошу как-нибудь…

Он заметил, что, заговорив о Тале, Колька покраснел – как Толик Ольшевский при виде Аркашиной сестры – и украдкой пробежался взглядом по окнам их дома, словно надеялся увидеть кого-то за занавесками.

«Да уж, – подумал Аркадий, – вряд ли тут дело в комсомоле. Дело тут кое в чем другом. Кажется, у Талки появился еще один воздыхатель…»

– А ты-то куда направляешься? – прервав его размышления, спросил Кондратьев.

– Да вот хочу по городу прошвырнуться, посмотреть, что в Арзамасе новенького.

– Так пошли вместе! – предложил Николай. – С какой улицы начнем?

– А давай с Прогонной! Я по ней столько лет в училище ходил! Пойдем к реальному.

– Так сегодня же воскресенье, там нет никого.

– Ну, и ладно.

Прогонная оказалась почти безлюдной. Лишь редкие прохожие пробирались по занесенной снегом дороге да несколько человек чистили подходы к своим домам, разгребая образовавшиеся после метели сугробы.

Идти пришлось след в след – протоптанная по середине улицы тропка была слишком узкой. Двигавшийся впереди Аркадий вдруг замер на месте. Его внимание привлекла приколоченная к стене одного из домов табличка с надписью: «Советская».

– Это что же – так теперь Прогонная называется? – повернувшись к товарищу, спросил он у Кондратьева.

– Ну да, – улыбнулся Николай. – Сейчас почти все улицы по-новому называются, по-революционному. Это ведь еще при тебе началось. Или ты забыл?

Аркадий вспомнил, что накануне первой годовщины Октябрьской революции, незадолго до того, как он ушел в армию, в городе бойко обсуждалось постановление Арзамасского Совета о переименовании большинства городских улиц и площадей. Кому-то такие перемены пришлись по душе, но многие арзамасцы были категорически против.

Сам он в то время не знал, как к этому нововведению относиться. Впрочем, когда главная городская площадь – Соборная – стала именоваться Красной, Аркадий воспринял это как само собой разумеющееся. А что такого? Если названия почти всех городских площадей происходят от стоящих на них храмов, а советским законом церковь отделена от государства, то, как говорится, сам бог велел все, что связано с религией, из новой жизни искоренять.

– Если названия улиц напоминают трудящимся об империалистическом прошлом или о каком-нибудь купце или фабриканте – угнетателях трудового народа, то их нужно обязательно сменить, – продолжал Кондратьев. – Это ведь не только у нас, это по всей стране происходит.

– А Прогонная-то кому помешала? – снова бросив взгляд на табличку, спросил Аркадий. – Ее название ни к какому купцу или фабриканту отношения не имеет. Гусей, которые по этой улице шлепали, уж никак угнетателями не назовешь.

– Каких гусей? – не понял Николай.

– Каких-каких! Арзамасских! – засмеялся Аркадий. – Никогда о них не слышал, что ли?

– Нет, – признался Кондратьев. – Что за гуси такие?

– Ладно, Колька, не переживай. Я бы и сам ничего не знал, если бы не Иван Павлович Бабайкин –