Гайда! - Нина Николаевна Колядина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мамочка…
Потом они сидели за столом под старым зеленым абажуром, пили чай из самовара и разговаривали, разговаривали. Все выглядело так, как много-много раз было раньше. Не хватало только папы. В какой-то момент Аркадию даже показалось, что вот-вот откроется дверь и он появится на пороге их уютной гостиной. Но чудо не произошло.
– Ладно, сынок, – спохватилась вдруг Наталья Аркадьевна, – ложись-ка давай в постель. Отдохнуть тебе надо, вижу, как ты устал. Наговоримся еще – будет время. А мне сейчас – прости! – на работу надо.
Уже из прихожей она крикнула Аркадию:
– Чуть не забыла! Шура просил передать тебе привет и сказал, что очень хочет с тобой повидаться.
– Да уж, без Шуры теперь никуда. Только и слышишь: «Шура, Шура, Шура…» – недовольно пробурчала Таля, когда за Натальей Аркадьевной закрылась входная дверь. – Из-за него даже в партию вступить решила, наверное, чтобы и на собраниях рядом с ним сидеть!
«Ну вот – придется, видно, с этим Шурой познакомиться поближе. Надо будет руку ему подавать, о чем-то разговаривать. А как к этому папа отнесется? Не посчитает ли меня предателем? – забеспокоился Аркадий. – Талке, пожалуй, это тоже не понравится. Она никак маму простить не может».
Сон улетучился окончательно. Аркадий вспомнил еще один совет армейского доктора: чтобы приглушить нарастающее чувство тревоги, надо подумать о чем-нибудь приятном. Он бы подумал о Лене Дорошевской – это, конечно, приятно! – но мысли о ней растревожат сердце, пожалуй, не меньше, чем все остальное.
Аркадий лежал с открытыми глазами и пристально вглядывался во тьму. До рассвета было еще очень далеко, но ему почему-то показалось, что обволакивающая его темнота начала плавно и как-то неестественно быстро рассеиваться. И вот уже от нее не осталось и следа – все вокруг стало белым и чистым, как только что выпавший снег.
На этом свежем, слепящем глаза снегу он увидел какого-то человека в красноармейской шинели. Приглядевшись, Аркадий узнал Сомова. Тот стоял посередине знакомого церковного двора и внимательно смотрел на него.
– Витек, ты живой! – хотел крикнуть товарищу Аркадий, но не успел. Сомов его опередил:
– Ну, стреляй, гад! Стреляй!
Аркадий вздрогнул всем телом и очнулся от тяжелого забытья. В один миг на него снова обрушилась ночная тьма. Сердце его бешено заколотилось, лицо покрылось каплями холодного пота.
«Ну я же не стрелял в тебя, Витек! – пронеслась в голове Аркадия мысль. – Это была шрапнель! Тебя убила шрапнель!»
Он промокнул лицо краешком одеяла, перевернул на другую сторону подушку, которая тоже стала мокрой от пробившего его пота, и снова устремил свой взор в темноту. Чувствуя, что уснуть ему больше не удастся и придется до утра ворочаться на диване, Аркадий разозлился и выплеснул свой гнев на разбудившего его кота: «Думал, хоть дома отосплюсь, а тут – нате вам с хвостиком! Ну, Фомище, получишь ты у меня пескариков!»
Фома о негодовании хозяина даже не подозревал – он крепко спал, прислонившись к еще теплой печке.
Рассвет только начал заниматься, когда на кухне вспыхнул огонек керосиновой лампы, которую зажгла поднявшаяся спозаранку Дарья. Она встала, чтобы истопить печь и приготовить для всех завтрак.
Аркадий видел, как тетя потихоньку подошла к двери в гостиную и закрыла ее, чтобы не разбудить его. Он смотрел на пробивающуюся через щель узкую полоску света и прислушивался к долетавшим из кухни звукам: звяканью носика умывальника, шуму льющейся воды, потрескиванию горящей в печи лучины…
Когда до гостиной долетели другие звуки – гулкий, беспорядочный топот нескольких пар ног, громкие голоса – в доме было уже совсем светло. Аркадий сообразил, что под утро он все-таки уснул и даже не слышал, как сестры собирались в школу. Разбудил его доносившийся из прихожей шум.
– Да спит он еще, ребятки, – раздался голос Дарьи. – Приходите позже. Что ж вы в такую рань?
– Так уже десятый час! – послышалось из-за двери. – Разве это рань? Девчонки, небось, давно уже учатся. Мы думали, он тоже проснулся.
– Да не сплю я, не сплю! – поднимаясь с дивана, закричал Аркадий. – Теть Даш, пусть заходят.
Не прошло и минуты, как человек десять-двенадцать, сняв в прихожей верхнюю одежду и смахнув с обуви остатки налипшего снега, ввалились в гостиную, где на диване уже сидел облачившийся в гимнастерку Аркадий.
– Ого, сколько вас! – удивился и обрадовался он. – Как вы узнали, что я дома? Ведь только вчера приехал!
– Так мы вчера и узнали, – улыбаясь во весь рот, сказал оказавшийся впереди всех Шурка Плеско, – но подумали, что тебе надо с родными побыть. А сегодня вот решили заявиться. Ну, здорово, друг!
Чтобы рассадить гостей, собрали все имеющиеся в доме стулья и табуретки. К Аркадию нагрянули не только его бывшие одноклассники, но и ребята повзрослее, с которыми раньше, до ухода на фронт, он общался не слишком тесно. Ванька Персонов, Колька Кондратьев, Пашка Горин-Коляда смотрели на него с уважением, а кое-кто – как ему показалось – даже с некоторой завистью. Еще бы! Такой молодой, а на нем уже военная форма, да не рядового красноармейца, а с нашивками красного командира!
Парни засыпали Аркадия вопросами.
– Ну, давай рассказывай, герой, – обратился к нему Горин-Коляда. – Ты ведь, говорят, в Белоруссии воевал?
– Про наши Пружаны что-нибудь знаешь? – поинтересовался Толик Ольшевский. – Они ведь все еще под поляками? Скоро их освободят?
– Аркаш, ты нам в газету что-нибудь напишешь? Про то, как врагов бил? – спросил Плеско.
– Давай рассказывай, рассказывай! – торопили остальные. – Как там на войне?
В установившейся тишине Аркадий смотрел на товарищей, которые с нетерпением ждали от него ответов, и молчал. Не потому, что ему нечего было сказать. Просто он не знал, какие подобрать слова, чтобы описать все то, что ему довелось увидеть и пережить за последний год. В конце концов, это ведь не киноленту пересказать!
– На войне-то? – переспросил он ребят и, так и не собравшись с мыслями, пожал плечами:
– А что на войне… На войне пряниками не кормят.
Аркадий обвел гостей взглядом и, почему-то остановив свой взор на Шурке Плеско, сказал:
– Да и вообще – что о ней говорить? О ней каждый день в газетах пишут. Лучше о себе расскажите. Как вы тут живите, чем занимаетесь? Что у вас интересного происходит? Я ведь не знаю ничего! Письма-то до фронта редко доходят.
– Ой, да у нас много чего происходит! Сейчас мы тебе все расскажем! – тут же отреагировал на его просьбу Плеско.
Проницательный белорус лучше остальных знал Аркадия и, видно, сообразив, что тот пока не настроен делиться впечатлениями о войне, обратился к товарищам:
– Давайте расскажем ему про наши комсомольские организации, про молодежную газету!
Уговаривать никого не пришлось. Тем более, что парням и самим не терпелось поведать Аркадию о том, как жил Арзамас, пока его не было в
