Бунт на «Кайне» - Герман Вук

Она придвинулась поближе к сыну и взяла его за руку. Вилли это не понравилось. В этом было что-то слишком интимное, материнское, и это заставляло его чувствовать себя ребенком, нуждающимся в опеке. Но у него не хватило духу отнять руку.

— Прежде чем твой отец женился на мне, — начала миссис Кейт, — когда он был еще студентом-медиком, а затем интерном — он три года жил с медсестрой. Я не думаю, что ты об этом знаешь.

Вилли хорошо помнил, как отец коротко и вскользь обмолвился об этой женщине во время их единственного разговора о Мэй, но ничего не сказал матери.

— Вообще-то я никогда не была с ней знакома, но я видела ее фотографию и многое о ней узнала. Ее звали Кэтрин Квинлэн, красивая высокая брюнетка с прелестными большими, немного коровьими, прости меня за такое слово, но чудесными глазами и великолепной фигурой. Я знала о ней еще до нашей свадьбы. Твой отец мне все рассказал. Это чуть не расстроило нашу помолвку. Я ужасно ревновала. — Она вздохнула, вспоминая свою жизнь. — Так вот, я взяла с него слово, что все останется в прошлом. Он сдержал свое слово. Но одно время, Вилли, он тоже хотел жениться на этой девушке. Это так естественно. Но отец убедил его не делать этого, заставил его взглянуть фактам в лицо. Твоему отцу, Вилли, всегда нравилось вращаться в лучших кругах, жить легко и беззаботно. Он часто и много говорил о спартанском образе жизни ученого, но все это была лишь мечта, которой он себя развлекал. Если бы твой отец женился на медсестре, он вел бы спартанскую жизнь и горько сожалел об этом. Вот почему он повременил с женитьбой, а потом встретил меня… Дай мне, пожалуйста, сигарету.

Она продолжала:

— У каждого мужчины есть чувство долга перед честной девушкой, с которой у него был роман. Более того, он постепенно привязывается к ней. Это неизбежно. Но дело в том, что любая девушка, если она хоть немного умна, прекрасно это знает. И если она действительно хочет привлечь мужчину и чувствует, что у нее хорошие шансы, она обязательно рискнет. И сделает последний ход.

Щеки у Вилли запылали, он начал что-то возражать. Но мать прервала его:

— Вилли, дорогой, это жизнь, естественная и неизбежная. Все было уже миллионы раз. В такое положение может попасть любой человек. Но запомни, в основе брака должны быть не угрызения совести или влечение к женской красоте, а равное происхождение и одинаковое понимание жизненных ценностей. Если ты женишься из чувства вины, ну что ж, это чувство со временем проходит и что тогда остается? Ну скажи мне честно, тебе кажется, что ты любишь эту девушку, или же чувствуешь себя перед ней обязанным?

— И то, и другое.

— Это значит, что ты чувствуешь себя обязанным ей. Конечно же, ты пытаешься убедить себя, что любишь ее, чтобы хоть как-то примириться с необходимостью женитьбы. Вилли, неужели ты хочешь иметь детей от певички из ночного кабаре? Хочешь, чтобы итальянские торговцы фруктами из Бронкса — я не сомневаюсь, что они вполне порядочные люди, — на правах тестя и тещи приходили в твой дом, когда им захочется навестить своих внуков и внучек? Ты можешь представить себе все это?

— Откуда я знаю, что встречу девушку лучше? По крайней мере я хочу быть с этой. Она единственная, кто мне нравится.

— Вилли, тебе двадцать три года. Твой отец женился в тридцать. За шесть лет ты встретишь еще тысячу девушек.

— Ты все повторяешь, что я хочу жениться на ней, потому что испытываю вину. Откуда ты знаешь, что я чувствую? Я люблю ее. Она красива, у нее хороший характер, она не глупа, и я уверен, что она будет мне хорошей женой. А если она родом из простой семьи, что из того? Мне кажется, я буду жалеть потом всю жизнь, если упущу ее…

— Дорогой, я расторгла две помолвки до того, как вышла замуж за твоего отца. И всякий раз мне казалось, что жизнь кончена.

— Что для меня происхождение жены? Если я вообще вернусь с этой проклятой войны, кем я буду? Пианистом…

— Вот тут ты неправ, и ты сам это знаешь. Ты быстро взрослеешь, Вилли. Неужели тебя все еще привлекает шоу-бизнес? Ты скоро сам поймешь, что ты способен на нечто большее, чем просто бренчать на пианино.

Удар достиг цели. Неся долгие вахты на «Кайне», Вилли все больше приходил к убеждению, что за роялем он всего лишь бездарный дилетант. Он действительно подумывал об академической карьере после войны в спокойном, престижном университете вроде Принстона. Он читал бы курс литературы, а со временем (это было его заветной мечтой, в которой он едва признавался самому себе) мог бы писать научные труды, а возможно, даже написал бы пару романов.

— Я пока не знаю, чем я собираюсь заняться. Это все так далеко в будущем…

— Зато я знаю. Ты собираешься стать видным ученым. И когда я умру, ты будешь богатым и независимым и будешь вращаться в обществе университетских профессоров и философов — Конант, Хатчинс и им подобные, люди твоего круга, и, положа руку на сердце, Вилли, разве Мэй вписывается в эту среду? Будет ли она счастлива, став женой университетского профессора? Можешь ли ты представить ее наливающей чай декану Виксу или мило беседующей с доктором Конантом?

Вилли поднялся, подошел к столу и вынул из ведерка бутылку. В ней еще оставалось с полстакана выдохшегося вина. Он налил его и выпил.

— Вилли, дорогой, я говорю тебе только то, что сказал бы отец. Бог свидетель, он был бы гораздо мягче и тактичнее, но я сделала все, что в моих силах. Если я не права, просто не обращай на меня внимания.

Она быстро подошла к сумочке, лежавшей на комоде, и, вынув платочек, приложила его к глазам. Вилли тут же подошел и обнял мать за плечи.

— Я не сержусь, мама. Я знаю, что ты делаешь то, что считаешь правильным. Это одна из тех трудных ситуаций, когда кому-то приходится причинять боль…

— Только бы не тебе, Вилли, я на все согласна.

Вилли вышел в спальню и начал прохаживаться между двумя односпальными кроватями и туалетным столиком. Занятый своими мыслями, он тем не менее заметил, как аккуратно его мать разложила свои вещи — домашние туфли, шелковый цветастый халат и серебряный туалетный прибор, который он подарил ей к пятидесятилетию.

Зыбкость его позиции становилась все очевидней, он знал, что сделал предложение Мэй из чувства вины. Да, у него были подозрения, что, идя на близость с ним, она рассчитывала на брак. Верно и то, что он стыдился ее происхождения, и в качестве жены она действительно не вписывалась в его будущую академическую среду. Он не был даже уверен, что любит ее. Та ночь в Йосемитской долине омрачила его чувство и бросила тень сомнения и неприязни на его отношения с Мэй. Кем он был — попавшим в ловушку дурачком или пылким любовником? Чувствовал он себя, уж точно, оболваненным простачком. Его уважение к себе было подорвано. Он был болезненно бледен. «Жалкий осел», — пробормотал он, глядя на себя в зеркало, и вернулся в гостиную. Мать стояла там же, где он оставил ее.

— Послушай, мама, давай не будем больше об этом говорить.

Он опустился в кресло и прикрыл глаза рукой.

— Завтра мы ничего не будем делать. Дай мне возможность подумать.

— Разве ты не собирался жениться в этот свой приезд в Штаты, дорогой?

— Не знаю, я ничего не знаю. У нас не было определенных планов. Я же говорил тебе, что она даже не дала согласия.

— Она умная девушка. Я прошу тебя, Вилли, подождать хотя бы до твоего возвращения. Было бы нечестно по отношению к любой девушке связывать ее, когда опять уходишь на войну. Обещай мне, что ты не женишься сейчас. Это все, что я прошу, и поверь мне, я прошу этого ради твоего же блага.

— Я верю тебе, мама. Возможно, я и не женюсь. Но я не могу обещать тебе, что порву с ней, потому что скорее всего я этого не сделаю.

— Этого мне достаточно, дорогой.

Она успокаивающе погладила его по плечу и прошла в спальню. Вилли с поникшим видом остался в кресле. Через несколько секунд, сидя перед туалетным столиком и пудря нос, мать окликнула его.

— Знаешь, чего бы мне сейчас хотелось, дорогой?

— Чего же?

— Пару рюмочек крепкого бренди и посмотреть какой-нибудь глупый и смешной фильм. Ты не знаешь, что идет в городе?

— Извини, мама, но у меня встреча с Мэй.

— Ничего, — сказала она оживленно. — Ты еще успеешь со мной выпить?

— Конечно.

— А где остановилась Мэй?

— В маленькой гостинице около «Святого Франциска».

— Понятно. Тогда, может, ты подвезешь меня по дороге к какому-нибудь кинотеатру?

— Конечно, мама.

Вилли подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу. Никогда еще ему не было так мерзко на душе. Губами он коснулся оконного переплета. Бессознательно его зубы вдруг впились в дерево, оставив в нем глубокий след. Рот был полон сухой оконной краски и пыли. Он вытер его платком и тоскливо уставился на два ряда отметин от зубов, оставшихся на раме. «Ну что ж, — подумал он, — некоторые вырезают свои сердца на стволах деревьев».