Бунт на «Кайне» - Герман Вук

17. Две бутылки шампанского

Марик спал неспокойно и проснулся от звука металлической дрели прямо над своей головой. Он отбросил наваленные горой одеяла, соскочил с койки и вздрогнул от прикосновения босых ног к сырой палубе. При свете электрического фонаря он оделся, натянув на себя засаленную форму.

Он нес самую неприятную из всех морских вахт, к тому же круглосуточную — был дежурным офицером на поставленном в сухой док холодном опустевшем корабле. «Кайн» сейчас был грудой железа. Тепло, свет, энергия — все покинуло его. Из котлов и главных двигателей вынули внутренности. Топливо целиком выкачали, и ровное гудение вентиляторов, это дыхание судна, смолкло. Вместо него раздавались бесконечные скрипы, треск, грохот, дребезжание и сопровождающиеся скрежетом удары. С помощью своего рода пластической операции рабочие верфи вот уже в который раз омолаживали старое израненное судно. Сырой воздух Сан-Франциско медленно просачивался в коридоры, пропитанные резким запахом плесени. В офицерских каютах и матросских кубриках царил настоящий хаос. Всюду были разбросаны книги, журналы, грязное белье.

Офицеры и команда разместились в ближайших казармах. И только дежурный офицер да вахтенный у трапа продолжали поддерживать связь между опустевшей оболочкой корабля и его прежней сущностью. Через пару часов после того, как корабль вошел в док, капитан Квиг укатил к себе домой в Аризону, передав командование Гортону. Адамс, Кармоди, Рэббит и Пейнтер сошли на берег, а команда томилась в казармах, дожидаясь пятого дня пребывания в Штатах, когда можно будет уйти в увольнение. Все пали духом и были в таком похоронном настроении, что даже Марик, который всегда был в дружеских отношениях с матросами, едва мог заставить себя пойти к ним в казармы и провести перекличку.

Он поднялся на палубу в серый утренний туман и стал осторожно пробираться между разбросанными трубами, обходя или перешагивая через шланги, детали от машин, доски, куски брезента и упаковочные ящики. На мостике он нашел дежурного боцмана Фрикадельку. В своей грязной измятой белой форме он спал на свернутом канате. Марик воспринял это совершенно спокойно. Разбудив его, он направил рулевого на пристань за кофе и пончиками.

В восемь утра с синевато-серым лицом на борту появился энсин Хардинг. Сменив старшего лейтенанта, он побрел в кают-компанию и повалился на диван прямо на груду ножей и вилок.

Марик отправился в офицерские казармы и попытался там растолкать Кифера. Однако писатель не поддавался и, промычав: «В час у „Святого Франциска“», — опять заснул. Старший лейтенант переоделся в парадную синюю форму, которая, несмотря на химчистку, все еще остро пахла нафталином, и сел на автобус, идущий в город.

В Сан-Франциско он жил еще мальчишкой, и как только «Кайн» прошел под мостом Золотые Ворота, душу его охватило острое чувство ностальгии. Но, очутившись снова на Маркет-стрит, он не знал куда себя девать. Так, пытаясь убить время в тупом бесцельном шатании, он дотянул до часу дня.

Кифер ждал его в холле ресторана «Св. Франциск». Ссутулившись в кресле, он выглядел бледным и больным. Они прошли в нарядно убранный зал и заказали дорогой обед. Писатель настоял на бутылке шампанского, чтобы отпраздновать временное освобождение от Квига. Большую часть он выпил сам. Марику шампанское показалось похожим на сладкое пиво.

— Что случилось, Стив? — спросил Кифер. — Ты жутко хандришь.

— Я знаю.

— В чем дело?

— Не могу объяснить. Том, у тебя бывают дни, когда ты чувствуешь, что-то нехорошее носится в воздухе, что в этот день с тобой обязательно случится какая-нибудь гадость?

— Конечно, бывали. Так это тебя беспокоит?

— Возможно. Мне уже с утра, как только проснулся, все почему-то показалось безрадостным и мерзким. — Он оглянулся вокруг. — Я чертовски странно чувствую себя здесь. Подумать только, Стив Марик в ресторане отеля «Святой Франциск»! В детстве мне казалось, что здесь обедают только миллионеры.

— Как тебе Фриско после стольких лет?.. Кстати, сколько лет прошло?

— Десять, кажется. Мы переехали в Педро в 1933-м. Паршиво как-то на душе. Чувствую себя здесь, словно привидение.

— Ну, тогда все дело в тебе. Вот что значит возвращаться в места своего детства. Понимаешь, как быстро течет время. Словно холодное дыхание смерти у себя на затылке.

Марик криво усмехнулся.

— Холодное дыхание смерти… Воткни это куда-нибудь в свой роман.

В окно забарабанил дождь.

— Есть идея прогуляться через мост, — сказал Марик, — если, конечно, для тебя это что-то еще значит.

— К черту! Все это романтическая чепуха. Меня иногда заносит. Мы едем в Беркли. У меня там срочное дело.

— Какое?

— Там живет один знакомый профессор, англичанин. Я ему звонил сегодня утром. Он пригласил нас на чай в литературный клуб. Но в том-то и штука, что в этом клубе девяносто процентов девушек.

— Я согласен на все.

— Но тебе придется выслушать мой доклад на тему «Роман в годы второй мировой войны». Да поможет тебе Бог.

— Ничего, как-нибудь вытерплю, — сказал Марик и закурил сигарету.

Здесь, в ресторане шикарного отеля, вдали от корабля, одетые в парадную форму, оба чувствовали себя довольно странно. Им казалось, что они никогда прежде не были знакомы. И, как это часто бывает с незнакомыми людьми, волею судеб оказавшихся вместе, они начали говорить о самых сокровенных вещах. Они рассказали друг другу о своих семьях. За эти полчаса Марик узнал о семье Кифера и его любовных делах больше, чем за целый год совместного плавания на «Кайне». Он в свою очередь рассказал писателю разные случаи из своей рыболовной практики и был приятно удивлен нетерпеливыми и серьезными вопросами, которые задавал ему Кифер.

— Чудесная у тебя жизнь, Стив.

— Да нет, я бы не сказал. Выходит, что на этом не очень-то заработаешь. Хоть весь день надрывайся, а рынку никогда не угодишь. Наловишь алозу — никто не берет. Поймаешь макрель, так ее столько кругом, этой макрели, как грязи, будь она неладна. И так все время! А эти перекупщики на берегу! Так и норовят обжулить! Нет, это работенка для туповатых иностранцев, таких как мой отец. Я тоже бессловесный, но я не иностранец. Уж как-нибудь найду, чем заняться.

— Ты имеешь в виду службу на флоте?

— Да, пусть я дурак, но мне нравится флот.

— Я не понимаю тебя, Стив. Ловля рыбы это честная и нужная работа… Здесь ни одного лишнего движения, ни капли горючего не расходуется зря. Я понимаю, работа тяжелая, но в конце концов ты получаешь улов. И после этого ты мне говоришь, что тебе нравится флот! Туфта, туфта, туфта! Ничего там нет, кроме подхалимажа, идиотской муштры, бессмысленной и ненужной. Господи! А чего стоит флот в мирное время! Проповеди каждый день, словно ходишь в воскресную школу для взрослых.

— Ты что, считаешь, что стране не нужен флот?

— Конечно.

— И кто же тогда, по-твоему, должен служить на флоте?

— Такие как Квиг, а не полезные обществу граждане.

— Это точно, пусть квиги занимаются этим делом. А потом начинается война, и над тобой ставят командовать какого-нибудь Квига, и ты кричишь караул.

— Покричишь, покричишь, глядишь, время пройдет.

— Но ведь на флоте служат не только квиги.

— Конечно, нет. Он — издержка системы. Превратился в чудовище из-за того, что его ничтожная маленькая личность не может соответствовать требованиям, предъявляемым на флоте… Отличное шампанское, между прочим, жаль, что тебе оно не нравится. Однако, Стив, настоящий флот — это сплоченная кучка людей, где все передается по наследству, от отца к сыну. Это уже традиция, что-то вроде британского правящего класса. Тебе не удастся преуспеть на флоте. Так и останешься одним из презираемых временных служак.

— Ты говоришь, что рыболовство — нужное дело. А я думаю, что служба на морских кораблях тоже дело нужное. Особенно сейчас…

— Черт побери! Да ты оказывается патриот, Стив!

— Это точно. Я знаю морское дело и лучше отдам двадцать лет жизни флоту и получу за это пенсию, чем заработаю артрит и сгорбленную спину, таская из воды рыбу. Пусть я полный осел, но я так считаю.

— В таком случае, да благословит тебя Господь. Пью за Марика, адмирала Тихоокеанского морского флота США 1973 года, — он налил Марику шампанского и заставил его выпить. — Ну, как там всякие предчувствия?

— Знаешь, когда я об этом не думаю, это проходит.

— Девочки из Беркли сейчас нам все исправят. Ну, отчаливаем.

Профессор Каррен, низенький и толстый человечек с розовым лицом и маленьким детским ртом, провел офицеров в гостиную, шумную от оживленной болтовни студенток. То тут, то там мелькали фигуры неуклюжих молодых людей с бледными, серыми лицами. Появление двух боевых офицеров, одетых в синие с золотом мундиры, сразу наэлектризовало атмосферу. С девушек слетела вся их естественная беззаботность, и вместо нее появился фальшиво невозмутимый вид. В ход пошли пуховки и губная помада.