Бунт на «Кайне» - Герман Вук

— Так себе.

— Хочу извиниться за вчерашнее, — неожиданно для себя произнес Вилли, так как вовсе не собирался просить у нее прощения.

Мэй устало улыбнулась.

— Тебе не за что извиняться, Вилли.

Вилли почувствовал внезапно головокружение, почти тошноту, как будто он стоял, пошатываясь, на самом краю палубы и, глядя на бушующие волны, испытывал желание броситься вниз головой. Во рту пересохло. Он с усилием глотнул и резко поднялся со стула.

— Мэй, как ты посмотришь на то, чтобы провести остаток своей жизни с таким чудовищем, как я? — с трудом промолвил он.

Мэй смотрела на него с забавным недоумением и легкой грустью.

— Что с тобой опять, милый?

— Не знаю. Мне кажется, может, нам стоит поговорить о женитьбе, — упрямо повторил Вилли.

Мэй положила свою руку на руку Вилли и со спокойной улыбкой сказала:

— Ты хочешь сделать из меня порядочную женщину, Вилли?

— А что нам еще остается делать? — сказал Вилли. — Если ты считаешь, что я спятил, так и скажи.

— Я не считаю, что ты спятил, — сказала Мэй. — Просто я хочу, чтобы ты не сидел с таким видом, как будто только-что проглотил горькое лекарство.

Вилли рассмеялся. В течение долгой минуты он молча смотрел на нее.

— Ну, так что ты скажешь?

Мэй отвернулась и окинула взглядом залитую солнцем столовую. Большинство столиков были не заняты. В углу у окна парочка молодоженов в ярких лыжных костюмах склонились друг к другу. Юная жена кормила мужа с ложечки кофейным тортом.

— О чем, Вилли?

— О нашей женитьбе.

— Я не слышала, чтобы ты сделал мне предложение.

— Я предлагаю тебе стать моей женой, — сказал Вилли, отчетливо произнося каждое слово.

— Я подумала об этом, — сказала Мэй. Она вынула из сумочки помаду и румяна и серьезно посмотрела на Вилли. В его взгляде было столько удивления и обиды, что она рассмеялась. — Ну что ты, дорогой, — сказала она, кладя косметику на стол, и прикасаясь к его руке. — Это ужасно мило с твоей стороны. Ты просто прелесть. Но сегодня выдалось какое-то неудачное утро. Я не думаю, что от твоих слов я должна прыгать до потолка и ловить тебя за язык только потому, что ты чувствуешь себя виноватым и решил пожалеть меня. Если нам суждено стать мужем и женой, что ж, может, когда-нибудь мы и поженимся. Не знаю. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Совершенно сбитый с толку, Вилли смотрел, как Мэй умело подкрашивает губы. Все сказанное ими словно навсегда отпечаталось в его мозгу. Перебирая в памяти весь разговор, он не мог поверить в его реальность, настолько он казался невероятным. Вилли часто представлял себе, как сделает Мэй предложение, но никогда не думал, что оно будет таким неопределенным и уклончивым, как это получилось. Ему и в голову не могло прийти, что через несколько минут после того, как произнесет роковые слова, он все еще будет оставаться свободным.

Несмотря на внешнее спокойствие и самообладание, с каким она подправляла карминовое очертание губ, Мэй была смущена и ошеломлена не меньше Вилли. Ее реакция и слова, которые она произнесла, как будто не зависели от ее воли. Она не ожидала, что Вилли сделает ей предложение, и уж совсем не ожидала, что не захочет принять его. Тем не менее слова были сказаны, и ничего не было решено.

— Неплохо бы прокатиться верхом, — сказала она, все еще смотрясь в зеркало. — На милой смирной лошадке. Как тебе моя идея?

— Блеск, — сказал Вилли. — Поскорей заканчивай свои малярные работы.

Они ехали по снегу верхом на грустных старых лошадях. Под ними были жесткие и громоздкие ковбойские седла. Каждый раз, когда кобыла делала неожиданный рывок и начинала переходить на легкую рысь, Мэй, схватившись за седельный рожок вскрикивала и заливалась счастливым смехом. Вилли был опытным наездником, и хотя в этом развлечении ему недоставало ощущения настоящего риска, он с наслаждением вдыхал чистый воздух и любовался неправдоподобным великолепием природы, но больше всего его радовало прекрасное настроение его хорошенькой подруги. К обеду они страшно проголодались и с аппетитом съели два больших антрекота. Днем они прокатились на санях, уютно устроившись под пахнущими лошадиным потом одеялами и время от времени нежно прижимаясь друг к другу, в то время как оказавшийся весьма словоохотливым пожилой кучер монотонно рассказывал им о геологических особенностях долины. Вернувшись в отель, они выпили перед ужином немного вина, и оставшийся вечер промелькнул незаметно в приятной болтовне, танцах, нежных взглядах и душевном тепле. Поздно вечером Вилли попрощался с Мэй у дверей ее комнаты. Обменявшись долгим страстным поцелуем, они пожелали друг другу спокойной ночи, и он пошел к себе, чувствуя себя влюбленным и счастливым.

Возвращались в Сан-Франциско автобусом. Поездка была долгой. Они смотрели на заснеженные, поросшие лесом вершины и ущелья Сьерры, держа друг друга за руки в молчаливом согласии. Но когда автобус спустился в долину Сан-Хоакин и плавно покатил по шоссе № 99, по обеим сторонам которого тянулись бесконечные рощи сливовых деревьев и частные огороды, неприглядные в своей зимней наготе, Вилли почувствовал, что наступило время для серьезного разговора. В конце этого длинного, покрытого щебнем шоссе его ждал не только стоявший в Сан-Франциско «Кайн», его ждал разговор с матерью.

— Дорогая, — сказал он.

Мэй с нежностью посмотрела на него.

— Ты думала о нас?

— Конечно, и очень много. — Мэй выпрямилась на сиденьи и, высвободив свою руку, закурила сигарету.

— Ну и что ты скажешь?

Пока она зажигала спичку, закуривала, и, наконец, бросила спичку в пепельницу, в голове девушки одна за другой проносились мысли. Все они свидетельствовали о неуверенности, неудовлетворенности своей жизнью и опасении, что она загнана в угол.

— Что бы ты хотел, чтобы я сказала Вилли?

— Что согласна выйти за меня замуж.

Мэй пожала плечами. Его не очень пылкое и довольно прозаическое ухаживание, а теперь предложение о браке совсем не походили на любовь и брак, какими она себе их смутно представляла. Но здравый смысл подсказывал — не лучше ли взять то, что предлагают. Ведь она хотела быть с Вилли.

— Ты меня знаешь, Вилли, со мной не просто, — сказала она со смущенной улыбкой и покраснела. — Когда, где и как ты все это себе мыслишь?

Вилли вздохнул и крепко сжал ее руку.

— Обо всем этом мы поговорим потом, — сказал он.

Мэй выпрямилась и быстро взглянула на него. В глазах ее появилась привычная настороженность.

— Знаешь, милый, давай сразу выясним одну вещь. Если ты собираешься открыть приют для падших женщин, то мне это не подходит. Я не хочу, чтобы ты женился на мне из жалости или за мой счет решил совершать поступки, достойные настоящего мужчины, и все такое прочее.

— Мэй, я люблю тебя.

— Лучше обдумай все это еще раз.

— Я не собираюсь больше об этом думать, — сказал Вилли, но в его голосе не было уверенности. Он не мог разобраться в своих чувствах, подозревая, что его предложение Мэй продиктовано его представлениями о рыцарской чести. Наивный и неопытный в житейских делах, Вилли Кейт был пленником провинциальной морали. Более того, он не был самым умным парнем на свете. После ночи в Йосемитской долине Мэй несколько упала в его глазах и тем не менее стала еще желанней. Он не знал, что ему делать, и чувствовал себя скверно, потому что рядом была такая девушка, как Мэй, и он боялся ее потерять.

— Ты собираешься поговорить с матерью?

— Да. Лучше, если она будет знать об этом, и как можно раньше.

— Хотелось бы мне услышать, как ты объяснишь ей все это.

— Я расскажу тебе о нашем разговоре сегодня же вечером, — сказал Вилли. — Во всех подробностях.

Наступила долгая пауза, после которой Вилли наконец сказал:

— Теперь такой вопрос — вероисповедание? Ты очень религиозна?

Он с большим трудом заставил себя заговорить об этом. Ему было неловко оттого, что приходится говорить глупыми и напыщенными фразами о том, что, в сущности, не имело никакого значения.

— Боюсь, Вилли, что примерной католичкой я никогда не была и не буду. Так что вопрос сам собой отпадает, — сказала Мэй.

— Ну и прекрасно.

Автобус свернул к придорожному ресторанчику и остановился. Испытывая огромное облегчение, Вилли вскочил.

— Пойдем, выпьем кофе, иначе я просто умру от голода.

На одном из передних сидений пожилая леди распаковывала корзинку с едой. Она с умилением посмотрела на хорошенькую рыжеволосую девушку в пальто из верблюжьей шерсти и юного розовощекого энсина в длинной шинели с золотыми пуговицами, белом шелковом кашне и белой офицерской фуражке.

— Посмотри, — сказала она своему спутнику, пожилому джентльмену, глаза которого были прикованы к корзинке с провизией. — Какая красивая пара.