Сталин. Кто предал вождя накануне войны? - Олег Козинкин

«Иван Васильевич Кононов

В огне

В июне 1941 года — полковник, заместитель командира 22-й танковой дивизии. Война застала его в Южном городке Бреста. Затем сражался на различных фронтах. Награждён девятью орденами, в том числе двумя иностранными, и шестью медалями. Член КПСС с июля 1918 года.

Многое забылось за двадцать с лишним лет, но главные, наиболее яркие события помнятся буквально по часам.

21 июня 1941 года. Суббота. Командир 14-го мехкорпуса генерал-майор С.И. Оборин, заканчивая проверку боевой подготовки частей дивизии, приказал генералу В.П. Пуганову:

— Немедленно постройте дивизию. Проведу строевой смотр.

— Но один полк только что вернулся с полевых занятий, — пытался возразить Пуганое.

— Вот и хорошо, посмотрим, как быстро умеете приводить себя в порядок.

— По плану сегодня нет строевого смотра.

— Проведём без плана.

Делать нечего, надо готовить дивизию к смотру. В 16.45 под звуки духового оркестра полки дивизии маршировали, как говорится, независимо от обстановки за Бугом.

Командир корпуса остался доволен. Уезжая, сказал:

— 22 июня по приказу командарма (Корсакова. — Авт.) на полигоне проведём показ боевой техники для командного состава армии. Подготовить всё как следует.

В дивизии остался начальник автобронетанковых войск армии полковник Кабанов. Вместе с ним поехали на полигон посмотреть, всё ли готово к показу новой техники. Там пришлось задержаться. То одно, то другое требовало решения командира».

Воспоминания других старших командиров о размещении этих дивизий чётко показывают, что Павловы в ЗапОВО вместо подготовки дивизий к обороне готовили их именно к победному наступлению после того, как враг вторгнется на нашу землю. По ним также видно, что командование даже корпусов не было ориентировано на скорое возможное нападение Германии… И уж тем более им не доводили тот самый «приказ ГШ от 18 июня», о котором дал в июле показания начальник связи округа генерал Григорьев. Но самое главное — приказ на изъятие снарядов, по словам офицеров штаба 22-й танковой дивизии в Бресте, точно шёл из Минска, от Павлова!! Так что и в стрелковые дивизии Бреста приказ на изъятие патронов из казарменных «оружеек» в пулемётных ротах также пришёл за несколько дней до 22 июня, возможно, именно из Минска. От Павлова! А штабы дивизий этот приказ только продублировали и исполнили… (Адвокаты Павловых, конечно, могут заявить, что приказ пришёл на изъятие патронов и снарядов прямо из Москвы, но это примерно так же, как сказать, что и прицелы в гаубичных полках изымали по команде Москвы, и ПВО запрещали вести огонь утром 22 июня по команде Москвы. И вообще Сталин сам подставил войска западных округов под разгром… А потом «дал команду организовать блокаду Ленинграда, чтобы там побольше оппозиционеров поумирало, ибо этот город тиран ненавидел»…)

«Евгений Михайлович Синковский

В Бресте

В июне 1941 года — майор, начальник оперативного отдела штаба 28-го стрелкового корпуса. Участвовал в боях в районе Бреста.

Награждён двумя орденами и двумя медалями.

Во второй половине дня 21 июня было закончено командно-штабное учение по теме: “Наступление стрелкового корпуса с преодолением речной преграды”'. Штаб 28-го стрелкового корпуса сосредоточился на командном пункте, в районе Жабинки. Меня вызвал к себе командир генерал-майор B.C. Попов. Когда я пришёл к нему в палатку, здесь был и начальник штаба полковник Г.С. Лукин.

Взглянув на меня, генерал сказал:

— Товарищ майор! Я и начальник штаба уезжаем в Брест. Штаб остаётся здесь. Дайте людям отдохнуть, а завтра с рассветом, если не получите каких-либо других указаний, ведите штаб на артполигон для участия в учении.

— Оборону штаба на ночь организуйте по боевому расписанию, — добавил начальник штаба.

Минут через десять-пятнадцать после того, как я получил эти приказания, машины генерала и полковника, сверкнув в лучах заходящего солнца, скрылись за кустами у поворота дороги на Брест. Я вернулся к себе в палатку и, вызвав нужных командиров, отдал приказания на ночь и утро следующего дня. Затем ко мне зашёл один из помощников по оперативному отделению — капитан А.А. Нехай и попросил разрешения уехать в Брест. У капитана была больна жена, и я, предупредив его, что завтра к 8.00 нужно быть на артполигоне, отпустил к семье. На командном пункте заканчивался ужин, и жизнь постепенно замирала. Мимо палатки прошло двое.

— Ты не знаешь, почему нас оставили здесь? — спросил один.

Ответа я не расслышал, но такой вопрос и у меня возникал в этот вечер уже не один раз. Почему командир корпуса и начальник штаба уехали в Брест, а штаб оставили здесь, в Жабинке? Может быть, поднимут 6-ю и 42-ю стрелковые дивизии хотя бы по учебной тревоге и выведут их в районы сосредоточения?

Но вряд ли. Ведь нас уже не раз предупреждали о недопустимости таких действий, которые немцы могли бы расценить как провокационные.

Среди многих условий, снижавших боеготовность 28-го стрелкового корпуса, вопрос о дислокации 6-й и 42-й стрелковых дивизий был наиболее важным. Части переходили на новые штаты, перевооружались, не были полностью укомплектованы, привлекались на строительство оборонительных сооружений вдоль границы. Но к началу войны из числа всех забетонированных дотов с гарнизонами, оружием и боеприпасами было около 20 процентов, а полностью готовых полевых позиций ни одна из дивизий, входивших в состав 28-го стрелкового корпуса, не имела. И всё же, несмотря на такое большое количество недостатков, сильно снижавших боеготовность корпуса, последний мог создать на километр фронта достаточную плотность обороны и оказать серьёзное сопротивление врагу при условии своевременного развёртывания 6-й и 42 й стрелковых дивизий.

Вспоминается такой случай. Вскоре после сообщения ТАСС от 14 июня я был в крепости в 333-м стрелковом полку. Вместе с командиром полка полковником Д.И. Матвеевым были в подразделениях. Шла обычная боевая учёба. Во время перерыва нас окружили бойцы, задавали вопросы. Один из них, обращаясь к Матвееву, спросил:

— Скажите, товарищ полковник, когда нас выведут из этой мышеловки?

Матвеев что-то отвечал, говорил о сообщении ТАСС, но чувствовалось, что бойцы не были удовлетворены ответом, они имели своё мнение о целесообразности размещения их полка в крепости.

Командование 28-го стрелкового корпуса учитывало всю опасность размещения двух дивизий в крепости. Учебными тревогами было установлено, что для вывода их в районы сосредоточения требуется до 6 часов времени. Возбудили ходатайство перед командованием 4-й армии и округа о разрешении вывести дивизии из крепости. Разрешения не последовало.

Подготовка штабов проходила как-то однобоко, без учёта обстановки на границе. Казалось бы, задача корпуса ясна — прикрытие границы, оборона. Конечно, это не означало, что корпус не нужно готовить к активным действиям, но в данной конкретной обстановке представлялось более нужным тренировать штабы в управлении войсками в сложных условиях внезапного нападения сильного противника».

Но вместо этого корпус продолжали готовить к немедленному встречному контрнаступлению, после того как враг нападёт!

«Только что закончилось командно-штабное учение по теме: “Наступление стрелкового корпуса с преодолением речной преграды”, а на завтра, после показа новой техники, было намечено учение по теме: “Преодоление второй полосы укреплённого района". Две темы наступательного характера и ни одной, связанной с конкретной обстановкой и задачами. Очень сильна была уверенность, что воевать будем только на территории врага.

А тем временем за Бугом противник сосредоточил большие силы. В город и его окрестности проникали шпионы и диверсанты. <…>

О том, что война не за горами, говорили все. Командный состав Брестского гарнизона пытался эвакуировать свои семьи вглубь страны, но это запретили. Сверху гили указания: провокациям не поддаваться, огня не открывать.

Такие размышления волновали меня в тот памятный вечер 21 июня 1941 года. <…>Я прилёг на походную койку. Но часто просыпался, вставал, выходил из палатки, к чему-то прислушивался. Всё было спокойно, и я снова ложился.