Сталин. Кто предал вождя накануне войны? - Олег Козинкин

Вот такие «патефонные иглы».

А ведь в эти же дни (за неделю до 22 июня) изымали патроны и в других подразделениях Бреста, которые на полигоне точно не были. Но об этом чуть позже…

(Примечание. Вот что пишет по КОВО историк В. Рунов в своей книге «Удар по Украине» (с. 58):

«Ещё 11 июня в адрес Военных советов 5-й, 6-й, 12-й и 26-й армий Военным советом Киевского Особого военного округа была направлена директива № А1/00211. В ней, в частности, предусматривалось: “1. В целях сокращения сроков боеготовности частей прикрытия и отрядов, выделяемых для поддержки погранвойск, провести следующие мероприятия:

а) Носимый запас винтовочных патронов иметь в опечатанных ящиках. На каждый станковый пулемет иметь две набитые и уложенные в коробки 50% боекомплекта, и на ручной пулемёт 50% снаряженных магазинов…”

Сроки готовности по тревоге устанавливались: для стрелковых и артиллерийских частей на конной тяге — 2 часа, для кавалерийских, мотомеханизированных частей и артиллерии на мехтяге — 3 часа».

К сожалению, Рунов оборвал текст этой директивы КОВО от 11 июня и не показал, что патроны эти должны храниться именно в подразделениях, а не на складах. Так как поднять по тревоге и привести приграничную дивизию в полную б/г за 2 часа — если патроны у неё хранятся не в казармах, а на складах — невозможно…)

А вот что по 22-й танковой вспоминал очевидец…

«Виктор Андреевич Рожнятовский

С верой в победу

В июне 1941 года — капитан (начальник оперативного отделения 22-й тд. — Авт.). Первый бой принял 22 июня, в дальнейшем сражался на 4-м Украинском фронте. Награждён четырьмя орденами и четырьмя медалями. Член КПСС.

Осенью 1940 года я получил назначение в город Брест. Об этом городе много слышал и читал. Он представлялся мне каким-то особенным. Я хорошо знал, что такое граница. Окало тести лет служил на Дальнем Востоке, не раз бывал на полевых поездках вдоль государственной границы в Приморском крае, участвовал в боях у озера Хасан. По опыту Дальнего Востока знал, что полевые войска располагаются на некотором удалении от границы. <…>

Думалось, что Южный городок находится километрах в 10–20 от города, и я успею ознакомиться с Брестом, а к вечеру прибыть к месту назначения. Каково же было моё удивление, когда выяснилось, что Южный городок совсем рядом.

Близость границы требовала повышенной бдительности. Мы, офицеры штаба 22-й танковой дивизии, понимали обстановку и делали всё от нас зависящее, чтобы повысить боевую готовность частей. Была составлена документация выхода по боевой тревоге и доведена до личного состава. Полки проходили обучение в подвижных лагерях.

Помню, в одной из разведывательных или оперативных сводок, полученных незадолго до начала войны, говорилось, что немцы мобилизовали все лодки, имеющиеся у местного населения приречных районов, стягивают их ночью к берегу и маскируют. Говорилось и о том, что они усиленно строят деревянные плоты по побережью Западного Буга.

Я, как начальник оперативного отделения, докладывал командиру дивизии содержание сводок. И однажды пытался высказать свои соображения. Было бы целесообразно с профилактической целью, не нарушая хода боевой подготовки, вывести дивизию и расположить лагерем на некотором удалении, в условиях, где молено быстро изготовиться к бою.

Генерал дал мне понять, что свои соображения я могу оставить при себе. Тогда, в период культа личности, не принято было высказывать мнение по таким вопросам. (Ох уж эти пояснения про культ личности. Как будто Сталин был виноват в том, что комдивы вели себя так «странно». — Авт.)

Всё осталось по-старому. Больше того, один из полков к 21 июня возвратился из лагерей. Таким образом, 22 июня все подразделения дивизии были на месте».

При повышении боевой готовности и в угрожаемый период все подразделения должны быть возвращены в расположение части. Однако начальник оперотдела приграничной 22-й танковой дивизии предлагал сделать то, что было в «пр. ГШ от 18 июня» именно для приграничных дивизий — привести её в боевую готовность и вывести дивизию из Бреста в район сосредоточения, где в случае нападения врага «можно быстро изготовиться к бою»… Но Путанов, как и все командиры приграничных дивизий ЗапОВО и тем более Бреста, соответствующего приказа от Павлова не получил. А сам он такого сделать не мог.

Только в 3.30 22 июня командующий 4-й армией Коробков после поступления в штаб 4-й армии ещё одного устного приказа Павлова уже окружной «Директивы № 1» всё же позвонил в Брест и дал им команду о приведении части в боевую готовность в связи с возможным нападением Германии. (А письменный приказ Павлова о приведении в боевую готовность, по словам Сандалова же, — текст самой Директивы № 1 поступил в штаб 4-й армии вообще только к 4.30: «В 4 часа 15 минут — 4 часа 20минут начальник штаба 42-й стрелковой дивизии доложил, что противник начал артиллерийский обстрел Бреста. В эти самые минуты заканчивался приём из штаба округа следующего приказа…» Далее Сандалов и приводит текст павловской «Директивы № 1».)

Пуганов вызвал в штаб начальника штаба, там же находился начштаба 14-го мехкорпуса полковник И.В. Тугаринов. Комдив приказал к утру привести дивизию в боевую готовность, но конкретной боевой задачи дивизии не поставил. Пока шло оповещение командного состава, по Брестской крепости начался обстрел и посыпались авиабомбы. Несмотря на возникшую панику, танки из крепости начали выводить. Только через 1,5 часа в дивизию прибыл представитель штаба армии и привёз «красный пакет». Это Коробков стал спешно рассылать в дивизии новые «красные пакеты»…

Больше никаких задач дивизия не получала. Комдив отбыл в район Жабинки, пытаясь собрать воедино части дивизии, но был убит, начштаба дивизии полковник А.С. Кислицын через 4 часа после начала войны получил тяжёлое ранение, когда руководил переправой дивизии по мосту у д. Пугачёво. А начальник политотдела был тяжело ранен ещё при обстреле Брестской крепости. В результате к середине дня 22 июня дивизия, понеся большие потери и никем не управляемая, вела бои разрозненными группами. То есть как боевая единица не существовала.

«Никто из нас не знал, когда начнётся война. Между тем почти каждый день приносил нам какую-нибудь неприятную новость, которая напоминала о близости врага. По ночам появлялись подозрительные лица, наблюдавшие за жизнью в городке, за расположением объектов. Каждая новая оперативная или разведсводка говорила об усилении активности гитлеровцев на границе.

В частях дивизии улучшили воспитательную работу. Объявили решительную борьбу с болтливостью. Чаще обычного стали проверять несение караульной службы и службы суточного наряда. В этом участвовали не только командиры частей и подразделений, но и командиры штаба.

На воскресенье, 22 июня, был запланирован показ новой техники. Накануне, в субботу, вне всякого плана командир корпуса провёл в дивизии строевой смотр. Затем в клубе состоялся концерт. Я в клуб не пошёл».

Началась война…

«Воины скоро освоились с обстановкой. Стали наносить противнику чувствительные удары. И наша дивизия нанесла бы несравненно большие потери фашистам, если бы танки имели боеприпасы.

Однако перед войной поступило распоряжение штаба Западного Особого военного округа, запрещающее хранение боеприпасов в машинах. Боеприпасы предписывалось сложить в обитые железные ящики и сдать на склад. А для того чтобы боеготовность “не снижалась”, на каждом ящике с боеприпасами надлежало написать номер машины. Абсурдность такого распоряжения была очевидна. Никто у нас не сомневался в том, что гитлеровцам известно расположение наших складов, в тем числе артиллерийского. И это подтвердилось с жестокой неумолимостью в первые же часы войны.

Экипажи танков не очень охотно выполняли распоряжение о сдаче боеприпасов. Возможно, поэтому на некоторых машинах оказались снаряды».

«Утром 25 июня генерал-майор С.И. Оборин после лёгкого ранения эвакуировался” в тыл; затем он самовольно покинул фронт и 6 июля прибыл в Москву, где через два дня был арестован в своей квартире» (Гончаров В. Генерал Павлов — портрет на фоне катастрофы / Сб. «Великая Отечественная катастрофа-2». М.: Яуза, Эксмо, 2007. С. 184). Оборин арестован 8 июля 1941 года. Приговорён Военной коллегией Верховного суда СССР 13 августа 1941 года к исключительной мере наказания. Расстрелян 16 октября 1941 года. Реабилитирован 11 января 1957 года…