Метаморфозы - Публий Назон

        Вновь на вощеных крылах полетел бы по воздуху Дедал,

        Что бы поделать он мог? Иль хитрым искусством из девы

        Юношей сделать меня? Иль тебя изменить, о Ианта?

745 Что ж не скрепишь ты души, в себе не замкнешься, о Ифис,

        Что не отбросишь своих безнадежных и глупых желаний?

        Кем родилась ты, взгляни, и себя не обманывай доле.

        К должному только стремись, люби, что для женщины любо.

        Все от надежды: она и приводит любовь, и питает.

750 А у тебя ее нет. Отстраняет от милых объятий

        Вовсе не стража тебя, не безмолвный дозор господина

        И не суровость отца; и сама она просьб не отвергла б,

        Все ж недоступна она; когда б и всего ты достигла, —

        Счастья тебе не познать, хоть боги б и люди трудились.

755 Из пожеланий моих лишь одно остается напрасным:

        Боги способствуют мне, — что могут — все даровали.

        Хочет того же она, и родитель, и будущий свекор,

        Только природа одна, что всех их могучее, — против.

        Против меня лишь она. Подходит желанное время,

760 Свадебный видится свет, и станет моею Ианта, —

        Но не достигнет меня: я, водой окруженная, жажду!

        Сваха Юнона и ты, Гименей, для чего снизошли вы

        К таинствам этим, где нет жениха, где мы обе — невесты!»

        И замолчала, сказав. Но не в меньшем волненье другая

765 Девушка; молит тебя, Гименей, чтоб шел ты скорее.

        Просит она, — но, боясь, Телетуза со сроками медлит.

        То на притворный недуг ссылается; то ей приметы

        Доводом служат, то сны; но средства лжи истощила

        Все наконец. И уже подступает отложенной свадьбы

770 Срок; уже сутки одни остаются. Тогда Телетуза

        С дочки своей и с себя головные срывает повязки

        И, распустив волоса, обнимает алтарь, — «О Изида, —

        Чьи Паретоний, Фарос и поля Мареотики,[421] — молит, —

        Вместе с великим, на семь рукавов разделяемым Нилом!

775 Помощь подай мне, молю, о, избавь меня ныне от страха!

        В день тот, богиня, тебя по твоим угадала я знакам,

        Все я признала: твоих провожатых, светочи, звуки

        Систров, и все у меня отпечаталось в памяти крепко.

        Если она родилась, если я не стыдилась обмана, —

780 Твой то совет, поощренье твое! Над обеими сжалься,

        Помощью нас поддержи!» — слова тут сменились слезами.

        Чудится ей, что алтарь колеблет богиня, — и вправду

        Поколебала! Врата задрожали у храма; зарделись

        Лунным сияньем рога; зазвучали гремящие систры.

785 Верить не смея еще, но счастливому знаменью рада,

        Мать из храма ушла. А за матерью вышла и Ифис, —

        Шагом крупней, чем обычно; в лице белизны его прежней

        Не было; силы ее возросли; в чертах появилось

        Мужество, пряди волос свободные стали короче.

790 Более крепости в ней, чем бывает у женщин, — и стала

        Юношей, девушка, ты! Приношенья несите же в храмы!

        Радуйтесь, страх отрешив, — и несут приношения в храмы.

        Сделали надпись, — на ней был коротенький стих обозначен:

        «Юноша дар посвятил, обещанный девушкой, — Ифис».

795 Вскоре лучами заря мировые разверзла просторы,

        Вместе Венера тогда и Юнона сошлись с Гименеем

        К общим огням. И своей — господином стал Ифис Ианты.

КНИГА ДЕСЯТАЯ

        После, шафранным плащом облаченный, по бездне воздушной

        Вновь отлетел Гименей, к брегам отдаленным киконов[422]

        Мчится — его не к добру призывает там голос Орфея.

        Все-таки бог прилетел; но с собой ни торжественных гимнов

5     Он не принес, ни ликующих лиц, ни счастливых предвестий.

        Даже и светоч в руке Гименея трещит лишь и дымом

        Едким чадит и, колеблясь, никак разгореться не может.

        Но тяжелей был исход, чем начало. Жена молодая,

        В сопровожденье наяд по зеленому лугу блуждая, —

10   Мертвою пала, в пяту уязвленная зубом змеиным.

        Вещий родопский певец, обращаясь к Всевышним, супругу

        Долго оплакивал. Он обратиться пытался и к теням,

        К Стиксу дерзнул он сойти, Тенарийскую щель[423] миновал он,

        Сонмы бесплотных теней, замогильные призраки мертвых,

15   И к Персефоне[424] проник и к тому, кто в безрадостном царстве

        Самодержавен, и так, для запева ударив по струнам,

        Молвил: «О вы, божества, чья вовек под землею обитель,

        Здесь, где окажемся все, сотворенные смертными! Если

        Можно, отбросив речей извороты лукавых, сказать вам

20   Правду, дозвольте. Сюда я сошел не с тем, чтобы мрачный

        Тартар увидеть, не с тем, чтоб чудовищу, внуку Медузы,[425]

        Шею тройную связать, с головами, где вьются гадюки.

        Ради супруги пришел. Стопою придавлена, в жилы

        Яд ей змея излила и похитила юные годы.

25   Горе хотел я стерпеть. Старался, но побежден был

        Богом Любви: хорошо он в пределах известен наземных, —

        Столь же ль и здесь — не скажу; уповаю, однако, что столь же.

        Если не лжива молва о былом похищенье, — вас тоже

        Соединила Любовь! Сей ужаса полной юдолью,

30   Хаоса бездной молю и безмолвьем пустынного царства:

        Вновь Эвридики моей заплетите короткую участь!

        Все мы у вас должники; помедлив недолгое время,

        Раньше ли, позже ли — все в приют поспешаем единый.

        Все мы стремимся сюда, здесь дом наш последний; вы двое

35   Рода людского отсель управляете царством обширным.

        Так и она: лишь ее положённые годы созреют,

        Будет под властью у вас: возвращенья прошу лишь на время.

        Если же милость судеб в жене мне откажет, отсюда

        Пусть я и сам не уйду: порадуйтесь смерти обоих».

40   Внемля, как он говорит, как струны в согласии зыблет,

        Души бескровные слез проливали потоки. Сам Тантал[426]

        Тщетно воды не ловил. Колесо Иксионово[427] стало.

        Птицы печень клевать перестали; Белиды на урны

        Облокотились;[428] и сам, о Сизиф[429], ты уселся на камень!

45   Стали тогда Эвменид, побежденных пеньем, ланиты

        Влажны впервые от слез, — и уже ни царица-супруга,

        Ни властелин преисподних мольбы не исполнить не могут.

        Вот Эвридику зовут; меж недавних теней пребывала,

        А выступала едва замедленным раною шагом.

50   Принял родопский герой нераздельно жену и условье:

        Не обращать своих взоров назад, доколе не выйдет

        Он из Авернских долин,[430] — иль отымется дар обретенный.

        Вот уж в молчанье немом по наклонной взбираются оба

        Темной тропинке, крутой, густою укутанной мглою.

55   И уже были они от границы земной недалеко, —

        Но, убоясь, чтоб она не отстала, и в жажде увидеть,

        Полный любви, он взор обратил, и супруга — исчезла!

        Руки простер он вперед, объятья взаимного ищет,

        Но понапрасну — одно дуновенье хватает несчастный.

60   Смерть вторично познав, не пеняла она на супруга.

        Да и на что ей пенять? Иль разве на то, что любима?

        Голос последним «прости» прозвучал, но почти не достиг он

        Слуха его; и она воротилась в обитель умерших.

        Смертью двойною жены Орфей поражен был, — как древле

65   Тот, устрашившийся пса с головами тремя,[431] из которых

        Средняя с цепью была, и не раньше со страхом расстался,

        Нежель с природой своей, — обратилася плоть его в камень!

        Или как оный Олен, на себя преступленье навлекший,

        Сам пожелавший вины; о Летея несчастная, слишком

70   Ты доверяла красе: приникавшие прежде друг к другу

        Груди — утесы теперь, опорой им влажная Ида.[432]

        Он умолял и вотще переплыть порывался обратно, —

        Лодочник[433] не разрешил; однако семь дней неотступно,

        Грязью покрыт, он на бреге сидел без Церерина дара.[434]