Метаморфозы - Публий Назон

        Как я любила б его, не родись мы сестрою и братом.

        Он ведь достоин меня; быть истинно плохо сестрою!

        Только бы я наяву совершить не пыталась такого!

480 Все ж почаще бы сон возвращался с видением тем же!

        Нет свидетеля сну, но есть в нем подобье блаженства!

        Ты, о Венера, и ты, сын резвый[408] матери нежной!

        Как наслаждалась я! Как упоеньем несдержанным сердце

        Переполнялось! О, как на постели я вся изомлела!

485 Как вспоминать хорошо! Но было недолгим блаженство, —

        Ночь поспешила уйти, ей мечты мои были завидны.

        Если бы, имя сменив, я могла съединиться с тобою,

        Я бы отцу твоему, о Кавн, называлась невесткой,

        Ты же отцу моему, о Кавн, назывался бы зятем!

490 Если бы было у нас от богов все общее, кроме

        Предков! Хотелось бы мне, чтоб был ты меня родовитей!

        Матерью кто от тебя, ненаглядный, станет, не знаю.

        Мне же, на горе себе от родителей тех же рожденной,

        Братом останешься ты — одна для обоих преграда.

495 Что же виденья мои для меня означают? Какая

        Сила, однако, во снах? Иль силою сны обладают?

        Лучше богам! Не раз любили сестер своих боги:

        Опию[409] выбрал Сатурн, с ней связанный кровно, с Тетидой

        В брак вступил Океан, с Юноной — властитель Олимпа.

500 Свой у Всевышних закон: для чего же приравнивать нравы

        Неба к нравам людей, на чужие ссылаться союзы?

        Иль у меня из груди запретное пламя исчезнет,

        Или, — когда не смогу, — пусть раньше умру, и на ложе

        Мертвую сложат меня, и целует пусть мертвую брат мой!

505 Все же, чтоб это свершить, согласье потребно обоих.

        Пусть это по сердцу мне, — преступленьем покажется брату!

        А ведь Эола сыны не боялись сестрина ложа![410]

        Знаю откуда про них? Зачем их в пример привела я?

        Что я, куда меня мчит? Прочь, прочь, бесстыдное пламя!

510 Буду я брата любить подобающей сестрам любовью.

        Если б, однако же, он был первый любовью охвачен,

        Может быть, к страсти его снисходительна я оказалась.

        Или сама, в чем просьбе его отказать не могла бы,

        Стану просить? И могла б ты сказать? И могла бы признаться?

515 Нудит любовь. Смогу. А если уста мои свяжет

        Стыд, пусть скрытый огонь потаенные строки объявят».

        Так решено; эта мысль победила души колебанья.

        Приподнялась на боку и, на левую руку опершись,

        Молвила: «Сам он увидит, я пыл безумный открою.

520 Горе! Что я творю? О, какою пылаю любовью?»

        Вот уж обдуманных слов ряд чертит рукою дрожащей,

        Правою держит стилет, а левой — пустую дощечку;

        Только начнет — прервет; вновь пишет — и воск проклинает;

        Что начертала — сотрет; отвергает, меняет, приемлет,

525 Только дощечки взяла — бросает, а бросив — берет их.

        Хочет чего — не поймет; что сделать решила, то снова

        Кажется худо; в лице со стыдливостью смешана смелость.

        Вот написала «сестра» — и решила «сестра» уничтожить,

        И переглаженный воск покрывает такими словами:

530 «Это письмо, лишь с тобой иль ни с кем не надеясь на счастье,

        Пишет влюбленная. Стыд, ах, стыд назвать ее имя!

        Если стремленья мои ты желаешь узнать, — я хотела б,

        Имя свое не открыв, достичь, чтоб не раньше узналась

        Библида, нежель сама в пожеланьях уверена станет.

535 Может свидетельством быть для тебя моей раны сердечной —

        Бледность лица, худоба, выражение, влажные вечно

        Веки, из груди моей беспричинно встающие вздохи,

        Или объятья мои слишком частые, иль поцелуи,

        Что далеко, как ты сам замечал, не сестрины были.

540 Я и сама, хоть душа страдала от раны тяжелой,

        Хоть и пылало огнем нутро от раны тяжелой,

        Боги свидетели мне! — избавить себя от безумья.

        Долго вела я борьбу, избежать порываясь оружья

        Мощного страсти. Сносить мне пришлось страданья сильнее,

545 Нежели деве терпеть подобает. Должна я признаться:

        Побеждена я, тебя умоляю о помощи робко.

        Ныне один ты спасти и сгубить полюбившую можешь.

        Выбери, что совершить. Об этом не враг умоляет,

        Но человек, что к тебе уже крепко привязан, но крепче

550 Жаждет связаться с тобой и плотнее узлом затянуться.

        Долг соблюдать — старикам; что дозволено, что незаконно

        Или законно, пускай вопрошают, права разбирая, —

        Дерзкая нашим годам подобает Венера. Нам рано

        Знать, что можно, что нет, готовы мы верить, что можно

555 Все, — и великих богов мы следуем в этом примеру.

        Нет, ни суровость отца, ни почтение к толку людскому

        Нас не удержит, ни страх. Так нечего нам и страшиться!

        Сладостный сердцу обман прикроем с тобой именами

«Брат» и «сестра». Я могу говорить потихоньку с тобою.

560 Мы обниматься вольны, мы целуем друг друга открыто.

        Недостает нам чего? Над признанием сжалься любовным!

        Не излилось бы оно, но понудил огонь нестерпимый.

        Пусть на могиле моей не означат, что ты ей виновник».

        Все исчертила рука, не оставил ей больше простору

565 Воск: на самом краю примостилась последняя строчка.

        Вот преступленья свои скрепляет печатью, слезами

        Камень резной намочив: не влажен язык пересохший.

        Вот и рабов одного позвала, застыдившись, и в страхе

        Ласково молвила: «На! Отнеси это — верный из верных —

570 Ты моему… — потом, после долгого времени, — брату…»

        Передавая, из рук уронила дощечки. Приметой

        Дева была смущена… Удобную выбрав минуту,

        К Кавну слуга подошел и слова потаенные отдал.

        Сразу же гнев охватил молодого Меандрова внука.[411]

575 Часть лишь посланья прочтя, от себя он отбросил дощечки

        И, удержавши едва над слугою трепещущим руки,

        Молвит: «Скорей, о любви недозволенной вестник негодный,

        Прочь убегай! Если б гибель твоя не влекла за собою

        Также стыда моего, ты сейчас поплатился бы смертью!»

580 В страхе слуга убежал. Слова те жестокие Кавна

        Передает госпоже. И, отвергнута, ты побледнела,

        Библида! В ужасе грудь сковал ей холод ледяной.

        Чувства вернулися к ней, и с ними вернулось безумство, —

        И через силу уста так в воздух пустой восклицают:

585 «И поделом! О, зачем показала я в дерзости праздной

        Рану мою? Для чего то признанье, которое должно

        Было таить, я, увы, поручила дощечкам поспешным?

        Надо мне было вперед души его выведать тайны

        Речью окольной! Затем, чтобы мне не носиться по ветру,

590 Часть парусов развернув, испытать дуновенье сначала

        Надобно было — и плыть проверенным морем; теперь же

        Я парусов напрягла полотно неизведанным ветром,

        И на утесы нести мой корабль; потону — и нахлынет

        Весь на меня Океан, моему не вернуться ветрилу!

595 Что же? Иль ясные мне не вещали приметы — преступной

        Не предаваться любви, — недаром письмо при посылке —

        Я уронила и с ним мои уронила надежды?

        Что бы число изменить, или даже письма содержанье?

        Все-таки лучше число… Сам бог советовал, ясно

600 Сам указанья давал, — да только была я безумна!

        Должно мне было самой говорить, а не воску вверяться,

        Надо мне было пред ним обнаружить безумие страсти.

        Слезы увидел бы он; лицо бы увидел влюбленной.

        Больше могла б я сказать, чем эти вместили таблички!

605 Против желанья его я могла бы обвить ему шею,

        Милые ноги обнять и о жизни молить, припадая.

        Если б отверг он меня, увидал бы, что я умираю.

        Предприняла бы я все; и когда бы одно не смягчило

        Жесткую душу его, — могло бы все вместе. Отчасти,