Повести - Юрий Алексеевич Ковалёв

— А парад будет? — не унималась девочка.

— Будет и парад. Мы как раз и идем туда.

Наташка хотела еще что-то спросить, но мать положила ей палец на губы.

— Совсем замучила отца расспросами! Дай хоть ему отдохнуть немножко. Бери с Бориса пример. Видишь, как он хорошо сидит у папы на плече и молчит.

Наташка пренебрежительно скривила губы.

— Не умеет говорить и молчит. Я, когда не умела разговаривать, тоже всегда молчала и никого не мучила.

— А теперь решила наверстать упущенное, — засмеялась мать и тронула мужа за рукав.

Кто-то окликнул Корсаковых. Они остановились. Перерезая людское течение, к ним спешил Ходжаев. С видом настоящего кавалера поцеловал руки большой и маленькой Наташам, а старушке подставил свой лоб. Потом долго тряс руки мужчинам, вызвав улыбку на строгом лице Бориса.

— Ну, что, Корсаковы, может быть, сегодня в театр пойдем? — мотнул головой Ходжаев и заговорщически толкнул в бок Григория.

Тот оглянулся. У входа во Дворец культуры металлургов привлекал внимание большой фанерный щит.

Григорий прочитал: «Сегодня во Дворце культуры опера Гулак-Артемовского «Запорожец за Дунаем» — и невольно засмеялся. Он вспомнил свой первый разговор с Ходжаевым и картину будущего города, нарисованную парторгом из окна кабинета. Теперь уже не нужно было ни воображения, ни фантазии. Город был, город жил в красивых вытянувшихся по линейке домах, нарядных магазинах, в гигантских трубах комбината, подпирающих небо, в улыбках людей, заполнивших расцвеченные кумачом улицы...

С тротуара махал рукой улыбающийся Трофимов.

— Для пенсионеров тоже праздник, — услышал Григорий его слова. — Праздник. А как же?

— Ты что, Григорий, никак заснул? — раздался над ухом голос Ходжаева. — Или в воспоминания ударился? — лукаво подмигнул он.

— В воспоминания... — признался Григорий.

— Ты областную газету сегодня видел?

— Нет еще. А что там?

— А вот посмотри, — протянул Ходжаев сложенную газету с темным пятном фотографии. Наташа вгляделась в фотографию из-за плеча мужа, и лицо ее покраснело от удовольствия. У экскаватора была сфотографирована вся Гришина бригада — он сам и трое Петрищевых. И под фотографией подпись, заставившая взволнованно забиться сердце: «Первой на металлургическом комбинате выполнила задание пятилетки бригада экскаваторщиков, которой руководит секретарь партбюро базы механизации Григорий Корсаков. Слева направо...»

«Направо» Наташа уже не смотрела, все ее внимание поглотила фигура «слева». Григорий стоял в своем рабочем комбинезоне и держал кепку в руках. Чубчик тут же свалился на лоб, придав лицу бригадира мальчишеское, задорное выражение. Но в устремленном куда-то вдаль взгляде была по-настоящему взрослая сила и уверенность, что человек знает, куда и зачем он идет. Казалось, с губ Григория вот-вот снова сорвутся слова, произнесенные им в клубе на том памятном вечере.

...Наташа дохаживала уже последние дни, и Григорий с матерью упорно отговаривали ее от похода в клуб.

— Интересно! — фыркнула она. — Мужу и его бригаде будут «Славься!» петь, а жена сиди дома! Сами сидите!

Идти пришлось медленно, с остановками, и когда семья Корсаковых пришла в клуб, места в зале уже были все заняты. На счастье рядом оказался Ходжаев, и Наташа с матерью заняли места в первом ряду.

— Ты, Гриша, можешь и постоять немного! — бросил Ходжаев. — Чует сердце, что тебя в президиум изберут...

Григорий ничего не ответил, и Наташа увидела, что он волнуется, не скрывая этого и, наверное, даже не замечая.

Из первого ряда было очень хорошо видно, как блестят глаза и горят щеки у Григория, какими неловкими от большого смущения стали его движения, как старается передать мужу Анна Петрищева хоть часть своей, на этот раз небольшой, смелости...

Говорил Ходжаев недолго, но долго жал руки корсаковцам, поздравляя их с большой победой. А с Григорием он крепко, по-мужски, расцеловался под аплодисменты всего зала.

Когда дали слово Григорию, Наташа невольно опустила глаза. Она боялась, что волнение помешает ему выступить просто и хорошо, что он покажется смешным в своей детской робости. Но с первых же слов голос Григория набрал силу и гремел над полутемным затихшим залом.

— Именно желание сделать свою жизнь красивой, интересной, — Григорий чуть замялся, подбирая какое-то очень нужное ему слово, — полезной людям, — нашелся он, — желание оставить свой след на земле и привело всех нас сюда, где были только горы. Только одни горы. А теперь? — махнул он рукой в сторону окна. — Я никогда, даже на минуту, не пожалел о том, что выбрал эту дорогу в жизни. И клянусь, что никогда не сверну с нее!

...Огромная площадь у главного входа на комбинат. В обычные дни, даже в часы смены, когда из ворот выплескивается не одна сотня человек, она все равно кажется пустынной. А сегодня здесь яблоку негде упасть, и за тысячеголосым разговором еле слышна медь оркестра. Вдруг все стихло, и снова взорвалась площадь.

— Едут! Едут!

По живому коридору к обтянутой кумачом трибуне подкатило несколько машин.

— Гостей-то сколько! — раздалось в толпе. — Из Москвы... Из Ташкента...

В воздухе замелькали букеты цветов, флажки. Буря аплодисментов пронеслась по площади, вырвалась на улицы города и улеглась где-то там, у подножия гор.

Короткий митинг Григорий простоял, как в полусне, и только когда, извиваясь, словно живая, упала на землю алая лента, преграждавшая вход на комбинат, когда в ласковую синь неба вместе с голубями взмыл торжествующий гул, он снова ощутил на своих плечах легкую, приятную тяжесть, почувствовал локти стоящих рядом жены и матери.

— Вот он... ваш след на земле, — задумчиво произнесла мать, глядя на играющие с солнцем огромные, во всю стену заводских корпусов окна.

Григорий оглянулся по сторонам. Стоящие рядом, плечом к плечу люди показались ему удивительно похожими друг на друга, как дети одной матери. Наверное, их роднили взволнованно блестевшие глаза, восхищенные улыбки, с которыми они смотрели на дело рук своих. Ведь это был их большой след на земле! И для многих, может быть, первый в жизни...

КОНЕЦ ВОЛЧЬЕГО ЛОГОВА[3]

1

В приемной начальника Управления внутренних дел генерала Сафарова сидели несколько человек, но секретарь сразу же поднялась навстречу Хаджиханову.

— Икрам Сафарович сказал, чтобы вы зашли к нему немедленно, без всяких докладов...

Генерал по обыкновению вышел из-за стола.

— Здравствуй, Абдулла Хаджиханович! — заговорил генерал, усаживая полковника в кресло и садясь сам. — Дела