Горе побеждённым - Ольга Сухаревская

 - Гни углы с головой! Твоя убита – моя танцует!

                                                                               ***

   - Где-нибудь пообедаем и поедем знакомиться к господину Островерхову, – решил Собакин. – Адрес я знаю.

 Стояла жара. От пыли Москву будто напудрили. На дорогах потные, взмыленные лошади, облепленные оводами и мухами, мотали головами и без конца чихали. Сыщики дошли до шумной и грязноватой Пятницкой. Там начальник завёл Александра Прохоровича в приличный, купеческого вида, трактир.

 - Это вам не «Славянский базар», и не стряпня Канделяброва, но кормят здесь малороссийской кухней весьма прилично, – отметил Вильям Яковлевич. – Возьмём полтавский борщ с пампушками и поросёнка. Здесь их коптят и подают с отличной гречневой кашей.

  У Ипатова блеснули  глаза. Что-что, а поесть он любил. Начальник ел мало, поминутно морщился и был всем недоволен.

 - Что скажете о полковнике?– спросил он, отодвигая от себя почти нетронутую закуску – грибы в сметане.

 - Попугай такой забавный.

 - У полковника другое имя.

 - Извините, – поправился помощник. – В общем и целом – приличный человек. Сразу видно, что они с Поливановым были друзьями. Что ещё сказать - не знаю.  Думаю, что он был с нами откровенен.

 - Я вас учил, Александр Прохорович, по возможности, примерять на себя обстоятельства человека, которого мы разбираем, чтобы скорей понять его психологию. Теперь слушайте и перестаньте колотить ложкой по дну тарелки. Учитесь есть беззвучно, даже, если вы очень голодны.

 - Извините.

 - И вы меня извините  – я хочу вам только добра, – мягко сказал Вильям Яковлевич и продолжил: - Итак. Из рассказа полковника ясно, что они с покойным были друзьями. Причём, господин Поливанов ни в чём не отказывал своему другу и, в особом случае, возился с ним, как нянька. Теперь смотрите, что происходит. У полковника в одночасье умирает этот самый друг при странных обстоятельствах. С его руки пропадает  совершенно фантастическое кольцо. А полковник  молчит. Он не поднял скандал, не заявил в полицию, чтобы начали расследование хотя бы из-за пропажи такой ценности. Ведь у Поливанова из родни – никого. В конце концов, он мог бы сам попытаться разобраться в случившемся или нанять частного сыщика в память друга. Но, нет. А желание завладеть алмазом могло быть. Он теперь, как и Поливанов, совершенно один. Ему «Чёрное сердце» сейчас по плечу. И в его случае, это было бы оправдано: свои жертвы камню, как говорил покойный князь Глебовский, он уже принёс. Вспомните,  как полковник говорил о Поливанове – «он ощущал себя избранником судьбы». Обладать таким камнем – большой соблазн, а для игрока, тем более.

 - Верно, – кивнул помощник. - Ушинский не спросил о кольце. Как будто его это не интересовало.

 - Вот именно. По его словам, он верит в особенные свойства «Чёрного сердца» и с ним связаны самые драматические события его жизни. А это значит, что ему не может быть безразлична судьба камня. Сейчас в среде картёжников у каждого в голове вопрос: где кольцо? А тут приходят к нему сыщики, которые разбирают это дело и, может, уже что-нибудь знают о пропаже, а полковник  ни гу-гу. Ни одного вопроса. Ему это не интересно? Не может быть. А вдруг наоборот: он знает, где кольцо и это для него никчёмный разговор.

                                                                         ***

   На Берсеньевскую набережную сыщики поехали вдоль Москвы-реки. Лёгкий ветерок со стороны Лужников и быстрый бег извозчичьей лошадки приятно освежал их, разгорячённые под палящим солнцем, лица. По другой стороне проплывал величественный Кремль, у которого кое-где отлогие стены  изрядно «поседели» от пыли.

 - Дожжа надо у Бога просить, – вздохнул возница. – Ещё одна такая неделя и загоримся.  Вчерась, на Солянке полыхнуло – насилу затушили, а то быть бы на Москве большой гари.

 На Берсеньевке нашли дом капитана. Он был задвинут в закоулок между мучными складами и кондитерской фабрикой «Товарищество Эйнемъ», откуда благоухало ванилью и шоколадом.

 Ипатов зашевелил носом.

 - Александр Прохорович, побойтесь Бога! Мы с вами только из-за стола. И куда в вас столько влезает!

 - Я сладкое очень уважаю, – вздохнул Ипатов.

 - Крепитесь, – железным голосом сказал начальник. – Мы здесь по делу.

                                                                      ***

   Треснутый колокольчик  парадной не звенел, а противно шамкал. Но и на это тихое шлёпанье был дан скорый ответ. Дверь отворилась, и на пороге появился хмурый и хмельной человек в шёлковом малиновом халате с трубкой в зубах. Это был невысокий курносый крепыш с большими, не по росту, усами.

 «Понятно, почему он в Павловском полку. Туда негласно берут копии покойного императора Павла: маленьких курносых блондинов» - подумал Собакин и осведомился:

 - Имею честь разговаривать с капитаном  Островерховым?

 - А вы кто? – с видимым усилием спросил курносый блондин.

 После объяснения хозяин меланхолично предложил:

 - Прошу, господа, входите, если вас не смутит, что я э… в несколько разобранном состоянии.

 - Это ничего, – уверил его Вильям Яковлевич. – Мы запросто. Ответьте нам на несколько вопросов, и мы уйдём.

 Островерхов пожал плечами, как бы снимая с себя всякую ответственность, и повёл гостей по коридору.

 Дом был большой и запущенный. Жильё холостое, но с достатком. Во всём чувствовались военные привычки с привкусом бивуачной жизни. Прежде всего, поражало обилие ковров. Их не было разве что на потолке, хотя и это утверждение было спорным. В зале, куда  хозяин привёл сыщиков, они висели по всем стенам – темно-красные, с жёстким коротким ворсом. Ковры были такие большие, что не помещались по высоте стены и заворачивались на потолок, откуда свисали тёмной бахромой, как паутина. Диваны тоже были покрыты коврами, правда, в удручающем состоянии: плохо чищеные, со следами табачного пепла, вина и восковых подтёков. На подоконниках рядами стояли батареи пустых бутылок. Большой стол посреди комнаты говорил сам за себя: на зелёном сукне лежали деньги и стопка запечатанных карт. Удивительней всего было то, что под ним, среди  загнутых и смятых карт, валялись ассигнации. Ипатов, привыкший считать каждый гривенник, видел такое впервые.

 Перехватив взгляд гостя, Островерхов посчитал нужным объяснить:

 - Заигрались с друзьями, недавно разошлись. Так что вам от меня угодно, господа?

 - Хотелось бы узнать, как хорошо вы были знакомы с господином Поливановым? – задал традиционный вопрос Собакин.

 -  Мы не были друзьями, а знаком я с ним по клубу года три.

 - Когда вы его видели в последний раз?

 - Вечером, в Английском, перед тем, как ему стало плохо.

 - В котором часу это было?

 - Не могу сказать. Я без часов, да и что на них смотреть! Уже стемнело – значит было около десяти.

 - Где именно вы его видели и о чём  говорили?

 - Я ждал своего товарища по полку ротмистра Тохтамышева в бильярдной, пока он закончит игру в большой гостиной – там играют по крупной и мешать не принято. Поэтому, я с бароном Валленом  катал шары по полтиннику, чтобы скоротать время. Скоро ему  надоело проигрывать и, он уехал. Я заглянул в гостиную, а там уже пошли играть дуплетом. Подумал, что, пока суть да дело, пойду, промочу горло. Вот тогда я и увидел в нашей «фруктовой»  Поливанова. Подошёл, присел к столу. Мы перекинулись парой фраз: то да сё, и я ушёл ждать Тохтамышева. Он, кстати, продулся, и я увёз его к себе пьянствовать.

 - Минуточку. Хочется уточнить: «то да сё» - это о чём вы говорили?

 - Господи, да пустой разговор.

 - И всё-таки.

 -  Он спросил, почему не играю. Я ответил, что не при деньгах. Поливанов начал подшучивать, что меня надо срочно женить, чтобы жена отвлекала меня от карт. А я сказал, что не могу в моём лице причинять горе ни одной женщине в мире. Посмеялись и разошлись.

 - У него на руке кольцо было?

 - А как же. Не заметить нельзя, особенно вечером, при освещении.

 - Поливанов не говорил вам, с кем собирается ужинать?

 - Нет, но стол был сервирован на двоих, это я заметил.

 - Какое у него было настроение?

 - Нормальное. Он, в отличие от меня, был очень выдержанный человек, – Островерхов встал и заходил по комнате. Видно было, как с него слетает хмель. – Поймите, мы с ним  не были друзьями, и поэтому он никогда не стал бы со мной откровенничать о своих делах. А посему, я ничем не могу быть вам полезен.  Поговорите лучше с полковником Ушинским или, в крайности, с господином Лавренёвым. Они были его друзья-приятели.

 - Мы так и поступим, – Собакин встал, готовый откланяться.

 - Подождите, господа, – вдруг разволновался Островерхов. – Не можете же вы уйти просто так, не рассказав мне о следствии. Я был с вами откровенен, и вы, как вежливые люди, должны ответить тем же - рассказать, что узнали о «Чёрном сердце». Хотите  выпить, так сказать, за знакомство? Эй, кто-нибудь, Кузьма!