Горе побеждённым - Ольга Сухаревская

 - А он не пробовал отдать кольцо кому-нибудь другому, на удачу? Хотя бы на короткий срок?– встрял Ипатов. – А господин Поливанов отдохнул бы от своей фортуны, которая ему стала в тягость.

 - Вот тут-то и трагедия, – помрачнел Ушинский.

 - Дурак на мизере пять взяток отхватил! – гаркнул попугай.

 - Замолкни, – цыкнул на него хозяин.

 Птица тут же повернулась к нему хвостом и задребезжала старческим голосом:

 -Зацеловал ворон курочку до последнего пёрышка!

 - Не всё так просто, – продолжал полковник. – За кольцом, как оказалось, тянется нехорошая слава. Каждый владелец, будь он им даже на час, очень быстро лишается самых близких ему людей. Поливанов  меня предупреждал, но уж очень мне хотелось схватить эту самую фортуну за тупей. Думал - сыграю хоть раз. С одного-то разу, авось, ничего не сделается.

 - И что?

 Ушинский закурил.

 - Алексей отдал мне кольцо в Английском клубе в обед. Я вернулся домой, чтобы проводить жену и дочь в театр, а сам поехал в один известный дом, где играют очень крупно. Перед входом надел «Чёрное сердце» и повернул его камнем внутрь ладони, чтобы никто не увидел. В тот вечер я сорвал банк. А пока я, трясущимися руками, загребал проклятые двадцать шесть тысяч моя жена и дочь,  возвращаясь из театра, вместе с санями опрокинулись с Троицкого моста в Москва-реку в том месте, где была полынья.  Всё происходило зимой, в сильный мороз. Они были в мехах,  карета была закрытая. Их сразу же утянуло на дно. Возница остался жив и рассказывал потом, что лошади чего-то вдруг испугались, шарахнулись в сторону, заскользили на льду и сорвались с моста.

 - Какой ужас! – выдохнул Ипатов.

 - Мы ничего об этом не знали. Приносим свои соболезнования и извинения за бестактность, – с чувством сказал Собакин.

 - Тогда я думал, что сойду с ума. Выигранные деньги сжёг, а кольцо бросил Алексею прямо в лицо, хотя знал, что виноват только я.

 - Почему бы его сразу  не уничтожить? Можно было его, например,  вывезти в море и утопить, – разгорячился Ипатов. – Как можно оставлять в действии такой дьявольский соблазн?

 - Молодой человек, вы когда-нибудь владели большим алмазом? Нет?  А у вас была вещь, которая приносит большие деньги? Нет? Тогда - вы не поймёте. Поливанов ощущал себя избранником судьбы. Ему даже не надо было для этого играть в карты. С тех пор, как дядя отдал ему «Чёрное сердце» деньги у него не переводились. К слову сказать, он делал на них много добра: всегда ссужал деньгами своих друзей, не спрашивая об отдаче, помогал бедным,  перечислял деньги в сиротские дома.

 - Давайте вернёмся к тому часу, когда вы приехали к Поливанову домой. Кольцо было на руке?

 - Без сомнения. Я привёз к нему Лавренёва. Ваня тогда счастливо сыграл и хотел отдать, занятые у  Поливанова, деньги.

 - А что, разве Лавренёв не был вхож в дом Алексея Алексеевича и не мог вернуть деньги без вас?

 - Вхож, конечно, но я ещё раньше встретился с ним в доме у капитана Островерхова, где уже вторые сутки шла большая игра. Иван, как выиграл, так попросил меня увезти его к Алексею. По слабости, он боялся, что не сумеет оторваться от стола и опять всё проиграет.

 - О чем вы разговаривали у Поливанова в тот день, если не секрет?

 - Секрет, но вам скажу. Я просил Алексея уточнить, сколько я ему должен. Дело, видите-ли, в том, что я, когда выпью, бываю дурён, особенно в последние годы. И когда играю, потом, себя  не помню. Алексей всегда знал, где меня можно было найти за игрой,  и часто увозил домой. Неоднократно он за меня и расплачивался.  Недавно я продал своё херсонское имение и стал в состоянии отдать долг Поливанову. Но Алексей, упрямый человек, не хотел называть всей суммы долга и вообще брать у меня деньги. Я прикинул, что должен ему около двенадцати  тысяч. Вот с этим я и пришёл к нему, а он упёрся и ни в какую!

 - Как он это объяснял?

 - Он считал себя виноватым в гибели моей семьи. На мои доводы, что я, взрослый человек, сам уговорил его дать мне «Чёрное сердце», на него не действовали. Тогда, после похорон жены и дочери я сильно запил. И он больше месяца  ходил за мной, как за малым дитём, что я только от одного этого неудобства из запоя вышел.

 - О чём ещё вы говорили, вспомните, -  гнул своё Собакин. – Может, господин Поливанов рассказал вам о своих планах на вечер?

 - Говорил, что поедет в клуб. Я предложил ехать вместе.

 - Он с вами собирался ужинать?

 - Нет, я собирался играть.

 - А с кем он должен был ужинать?

 - Я не спрашивал.  Верите, он знал обо мне почти  всё, а я о нём - почти ничего. Я не любопытен. У него было много знакомых. Алексей имел большие связи, которыми любил пользоваться.  Например, любил охоту в хорошей компании. Дружил с богатыми помещиками, у которых можно было в имении загнать зайца или кабанчика.

 - А женщины его интересовали?

 - На моих глазах, с год, у него на содержании была одна певичка,  потом он начал ухаживать с серьёзными намереньями за какой-то молодой девушкой, а она возьми и выйди замуж. Но это было давно. Нравились ему некоторые светские дамы, он мне сам говорил, но это было всё без последствий. А уж, как он надел себе на палец «Чёрное сердце», так и вовсе перестал на женский пол смотреть. Особенно, после смерти моей семьи.

 - Вы упомянули фамилию Островерхова. Кто он?

 - Капитан из Павловских казарм. Картёжник. Находится в долгосрочном отпуске в связи с домашними обстоятельствами, которых нет, и никогда не было. Обстоятельства, надо полагать, куплены за деньги. Живёт открыто, на Берсеньевке. У него играют.

 - В каких отношениях этот господин был с Поливановым?

 - В сложных. В своё время Островерхов требовал с Алексея возврата выигранных у него денег.  Дескать,  «Чёрное Сердце» на пальце сродни шулерству, и Поливанов садится играть наверняка.

 - И что Алексей Алексеевич?

 - Сказал, что он мог бы вернуть деньги честному игроку, а не такому прохиндею, как Островерхов, у которого в доме ловили за руку игроков и «на маяке», и на «порошковых картах».

 - А это ещё что такое?

 - Мошенничество. «Играть  на маяке» означает получать от сообщника, который стоит позади играющих, необходимые сведения о картах соперника. «Порошковые карты» - тоже шулерский приём: специальным порошком забеляют очко на карте, а во время игры, по необходимости, быстро стирают. Такой фокус проходит при игре втёмную. Кстати, отсюда и пошло выражение «втирать очки».

 - Чем закончилась их пикировка?

 - Ничем. Выпили шампанского и разошлись.

 - Как так? А не мог Островерхов  затаить зло против  Поливанова?

 - Не думаю. Отношения у них были сложные, но до открытого конфликта никогда не доходило. При всей своей невыдержанности, капитан знал цену Алексею. У него можно было занять   денег на любой срок, он, хоть и был третейским судьёй в карточных спорах, но никогда не лез в чужие дела и никого не осуждал. Его за это ценили.

 - Скажите, как это капитан вдруг попал в члены Английского клуба?

 - Он из рода шведских баронов Флемингов.

 - Держи карты ближе к орденам, – скомандовал попугай.

 Собакин понимающе кивнул.

 - Эх, Василий Андреевич, как бы нам узнать, с кем ваш друг в тот день собирался ужинать?

 - Я, к сожалению, даже не представляю, у кого можно это узнать. В тот день Лавренёв уехал домой отсыпаться, а мы часов в шесть  вечера стали собираться в клуб. Собственно собирался Алексей, а я курил и его ждал. В семь, а может и позже, мы были там, прошлись по залам, посидели где-то вдвоём, уже не помню где, рассказывали анекдоты, смеялись. Потом он встал и пошёл искать старшего официанта, чтобы лично ему заказать ужин, а я ушёл играть в «адскую».  И, даже, когда ему стало плохо, и его увезли, я ничего не знал. Мы сидели за игрой безвылазно до шести утра. 

 - Вы хорошо помните, что играли именно до шести?

 - Не захочешь – запомнишь. Нам всем пришлось платить за ночное пребывание в клубе. За тридцать минут штрафная плата – 25 копеек серебром. По истечении каждого следующего срока  сумма удваивается. Плюс - пенни. С часу ночи, каждые полчаса  по всем залам проходит лакей и звенит в колокольчик. Так что, в шесть утра с каждого носа приходилось по 128-ми  рублей и  127-ми  рублей 75-ти копеек пенни. Это, не считая платы за карты и чаевые карточнику и маркёру, которые сидели с нами до утра. Так-то вот. А про смерть Алексея я узнал только на следующий день, когда, выспавшись, приехал опять в клуб.

 - Что ж, спасибо за откровенный разговор, – начал откланиваться Вильям Яковлевич. – Разрешите вас навестить, если будут ещё вопросы.

 - Чем могу – постараюсь помочь, – полковник пожал сыщикам руки.

 Когда шли к выходу, слушали истошный крик неугомонной птицы:

 - Гни углы с головой! Твоя убита – моя танцует!

   - Где-нибудь пообедаем и поедем знакомиться к господину Островерхову, – решил Собакин. – Адрес я знаю.