Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отметим еще любопытное сходство с «Поездкой в город» (1969): «Какой-то вояка заехал в Монако <.. > Швейцар ему выход в момент указал» = «И снова на выход толкнуть норовят» («Поездка в город»; АР-3-198). И действует главный герой одинаково: «Тот в глаз ему дал» = «^ пускай я буду хам — / Двум невесткам по мордам» (АР-3-198).
* **
Продолжая разговор о «позитивном» двойничестве, обратимся к нескольким военным песням.
В «Песне летчика-истребителя» (1968) друг главного героя, Сергей, является его двойником (позднее таким же именем будет назван друг героя в «Милицейском протоколе») — он прикрывает герою спину: «Сегодня мой друг защищает мне спину», — но и сам герой говорит: «Уйди в облака, я прикрою», — и в том же 1968 году этот мотив встретится еще раз: «Значит, я прикрываю, а тот / Во весь рост на секунду встает» («У Доски, где почетные граждане…»). А в «Аэрофлоте» (1978) друг героя-рассказчика попросит его: «Слышь, браток, ты меня чуть прикрой» (АР-7-138). Поэтому и в «Балладе о времени» (1975) делается вывод: «И всегда хорошо, если честь спасена, / Если другом надежно прикрыта спина».
В песне «О моем старшине» (1970) лирический герой говорит: «И только раз, когда я встал / Во весь свой рост…», — но точно так же он описывал и своего друга в стихотворении «У Доски, где почетные граждане…» (1968): «Значит, я прикрываю, а тот / Во весь рост на секунду встает», — после чего его друг погибает от немецкой пули: «Поглядел еще раз вдоль дороги — / И шагнул, как медведь из берлоги. / И хотя уже стало светло, — / Видел я, как сверкнуло стекло». Похожая картина наблюдается в песнях «Мы вращаем Землю» (1972), «Штормит весь вечер, и пока…» (1973) и «Сыновья уходят в бой» (1969): «Кто-то встал в полный рост / И, отвесив поклон, / Принял пулю на вздохе»[2681], «Еще бы — взять такой разгон, / Пробить заслон, но пасть в поклон / И смерть принять у самой цели» (АР-9-152), «А я для того свой покинул окоп, / Чтоб не было вовсе потопа», — причем в последнем случае лирический герой тоже погибает от пули: «Я падаю, грудью хватая свинец». Впервые же «в полный рост» встал герой песни «Письмо» (1967): «Он шагнул из траншеи / С автоматом на шее, / Он разрывов беречься не стал», — и так же «не стал беречься» лирический герой Высоцкого в «Памятнике» (1973): «Не боялся ни слова, ни пули». А в «Песне певца у микрофона» (1971) поэт прямо сравнивает свою концертную деятельность с войной: «Я к микрофону встал, как к образам… / Нет-нет, сегодня точно — к амбразуре!».
Впрочем, иногда мотив безрассудной смелости может фигурировать в негативном контексте — например, в той же песне «Сыновья уходят в бой»: «Вот кто-то, решив: “После нас — хоть потоп!”, - / Как в пропасть шагнул из окопа». И далее лирический герой противопоставляет этому человеку самого себя: «А я для того свой покинул окоп, / Чтоб не было вовсе потопа», — причем шесть лет он скажет то же самое в карточном стихотворении «Говорили чудаки…» (1975): «Потомуя не потоп, / Господи, прости, / Что игра мне — только чтоб / Душу отвести» /5; 612/.
В начале песни «О моем старшине» герой говорит: «Присохла к телу гимнастерка на спине», — что напоминает «Побег на рывок»: «Пробрало: телогрейка / Аж просохла на мне», — и далее: «Я отставал, сбоил в строю, / Но как-то раз в одном бою, / Не знаю чем, я приглянулся старшине». А годом ранее герой задавался вопросом: «Кто сменит меня, кто в атаку пойдет? / Кто выйдет к заветному мосту? / И мне захотелось: пусть будет вон тот, / Одетый во всё не по росту» («Сыновья уходят в бой»). Здесь герой сам выступает в образе старшины и выбирает себе преемника, который не такой, как все, и вообще кажется «непутевым» парнем, а в песне «О моем старшине» уже сам старшина выбирает себе близкого друга из такого же «непутевого» солдата, каким предстает лирический герой Высоцкого (неслучайно этот старшина напоминает одного из персонажей «Баллады о детстве», версия об автобиографичности которого была выдвинута в главе «Конфликт поэта и власти»: «И только раз, когда я встал / Во весь свой рост, / Он мне сказал: / “Ложись!” — и дальше пару слов без падежей» = «“А я за что, бля, воевал?” — / И разные эпитеты»).
В песне «Сыновья уходят в бой» герой хочет знать: «Кто сменит меня, кто в атаку пойдет?», — а в «Побеге на рывок» он мечтает: «Вот бы мне посмотреть, / С кем отправился в путь, / С кем рискнул помереть, / С кем затеял рискнуть!».
Еще одно важное сходство между этими песнями: «Мне чем-то знаком этот странный боец, / Одетый во всё не по росту» (АР-6-94) = «“Где-то виделись будтоГ, — / Чуть очухался я».
В первом случае герой называет своего преемника «странный боец», а во втором — говорит о напарнике: «Я к нему, чудаку. / Почему, мол, отстал?». Таким же странным и чудаком выведен друг лирического героя в песне «Он не вернулся из боя» (1969): «Он молчал невпопад и не в такт подпевал, / Он всегда говорил про другое, / Он мне спать не давал, он с восходом вставал, / А вчера не вернулся из боя». И лишь в самом конце герой осознает, что потерял свое alter ego: «Всё теперь одному, только кажется мне — / Это я не вернулся из боя». А год спустя в «Разведке боем» появится «тип из второго батальона», и лирический герой также лишь после его смерти поймет, кого потерял: «С кем в другой раз ползти? / Где Борисов, где Леонов? / И парнишка затих / Из второго батальона».
Теперь вернемся еще раз к песне «О моем старшине», где герой говорит о себе: «Я отставал, сбоил в строю». Год спустя подобная автохарактеристика встретится в «Беге иноходца» и в стихотворении «Нараспашку — при любой погоде…»: «Засбою, отстану на скаку!», «Я
