Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если в песне «Что же ты, зараза» герой обещает своей бывшей подруге: «Ну а я себе такую бабу отхвачу, / Что тогда ты, стервь, от зависти загнешься». - то эту же мысль повторит и студент Федя: «Я, — говорил, — жену найду такую — / От зависти заплачете навзрыд». А поскольку оба персонажа являются авторскими масками, становится ясно, что это предсказание осуществилось в полной мере, так как Высоцкому удалось на зависть всем «отхватить» Марину Влади…
К песне «Что же ты, зараза» возвращает и концовка «Песни студентов-археологов», в которой герой нашел любимую женщину: «.. И вскоре откопал свой идеал, / Но идеал связать не мог / В археологии двух строк, / И Федя его снова закопал» = «Я тебя не трону, а в душе зарою». При этом выражение откопал свой идеал перейдет в четверостишие, подаренное Высоцким руководителю Отделом культуры горкома партии Набережных Челнов Инге Щербатых во время гастролей Таганки на КАМАЗе летом 1974 года: «Где откопал тебя геолог, твой супруг? / В степях белесых — черная крупинка… / Жена — и педагог, и политрук… На круг — очаровательная Инга!»[2669] [2670] [2671].
Добавим, что образ археолога Феди как авторская маска получит развитие в «Случае на шахте» и особенно в «Гимне шахтеров»: «Наш Федя с детства связан был с землею» = «Не космос — метры грунта надо мной»; «Студентом Федя очень был настроен / Поднять археологию на щит» = «Вперед и вниз! Мы будем на щите»; «Он древние строения / Искал с остервенением» = «Но роем глубже — голод ненасытен. <.. > Вгрызаясь вглубь веков хоть на виток…».
Что же касается имени героя, то оно встречается еще в двух произведениях 1965 — 1966 годов: в «Песне Федора» («Почему-то всегда / От насиженных мест…»86) и «Песне про конькобежца на короткие дистанции»: «Но сурово эдак тренер мне — мол, надо, Федя!». Позднее такое же имя будет носить герой частушек, написанных Высоцким к 8-летию Театра на Таганке (1972): «Кузькин Федя — мой живой» (АР-4197). И в том же году этот прием встретится в стихотворении «Мой Гамлет».
Возвращаясь к разговору о песне «Каждому хочется малость погреться…», заметим, что не только «наш предок» является alter ego автора, но и пришельцы: «.. Но в их тщедушном тельце — / Огромный интеллект, / И мозгу у пришельцев — килограмм примерно шесть…». В тот же период будут написаны еще две песни, в которых появится автобиографическая маска великого ученого: «Он брал производные даже во сне / И сдачу считал в интегралах» («Быть может, о нем не узнают в стране…»), «На съезде в Рио-де-Жанейро / Пред ним все были мелюзга. <.. > Но огромное это светило, / К сожалению, было еврей» («Он был хирургом, даже “нейро”…»). Таким же огромным светилом, обладающим «огромным интеллектом», предстанет и «учитель скромный» Кокильон в «Балладе о Кокильоне»: «Титан / Лабораторию держал <.. > Простой безвестный гений безвременно угас».
Много интересного содержится в набросках к песне «Каждому хочется малость погреться…»: «Вот он протянул ему руку от сердца — / Мол, нету в руке ничего, / Но, верно, неверно был понят пришельцем, / И тот отскочил от него» /1; 490/. В песне «Простите Мишку!» (1963) герой также протягивает руку: «Так возьмите же вы Мишку на поруки — вот вам руку».
А в черновом варианте письма Высоцкого к Демичеву (весна 1973) по поводу разгромной статьи «Частным порядком» говорилось: «Я спрашиваю себя: “Зачем это? Кому это надо?”. Я протягиваю руки к сотрудничеству, я хочу поставить свой талант на службу пропаганде идей нашего общества, а мне говорят: “Не надо. Без вас обойдемся”. Справедливо ли такое положение?»8?.
О пришельце сказано, что он «горд, как современный шизофреник» /1; 490/, -как и лирический герой в «Побеге на рывок» и в черновиках песни «Ошибка вышла»: «Я гордость под исподнее упрятал» /5; 172/, «…И я дрожал притом / Больным, подорванным своим, / Но гордым существом» /5; 383/. А автобиографическую песню «Диагноз» автор однажды объявил так: «Про пугливого шизофреника»[2672] [2673].
Следующие строки: «И эти чумные пришельцы / Сели и начали греться» /1; 489/, - напоминает слова лирического героя в стихотворении «Я не успел»: «И все мои чумные ложа смертные / Захвачены и отданы другим» (АР-14-199). Кроме того, он называет себя чумным в черновиках стихотворения «Напролет целый год — гололед…» (1966): «День-деньской, как чу<мной>, за тобой» /1; 512/. А герои стихотворения «Быть может, покажется странным кому-то…» (1972) скажут о себе в третьем лице: «До чего же чумные они, человеки: / Руки на баранке, и — вечно в пыли!».
Что же касается паранормальных способностей пришельца, то они напоминают описание кита в «Дельфинах и психах»: «Пришелец был, наверное, шутник и телепат» /1; 490/ = «…профессор постарался не отмечать про себя ничего лишнего, только одно напоследок: “Э! Да он еще и телепат”. — “И очень давно”. — Кит кашлянул и снял улыбку» /6; 31/; «А из зубов своих наделал стрелы» /1; 490/ = «…и кит показал профессору вмонтированный в плавник зуб акулы» /6; 31/. Причем дельфины и киты выведены именно как пришельцы: «Какие-то жуткие существа, похожие на рыб. <.. > Но нет, они улыбаются, они распахнули настежь все входы и выходы <.. > Я понял всё. Это они, они! Те, что пришли очистить мир для тех, кто прилетит. Отдать под школы! А может, это они и прилетели» /6; 47/.
А в концовке песни происходит единение героя со своим двойником: «Пришельцев робот два часа хозяина искал, / Ну а в пещере рядом, между прочим, / Обнявшийся с пришельцем, питекантроп засыпал, / Забыв сказать пришельцу: “Доброй ночи!”» /1; 491/. И такая же картина возникает в «Дельфинах и психах», где пришельцы (дельфины) объединяются с бывшими узниками психбольницы, которых они освободили: «На берегу океана и вдоль его берегов,
