Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

(аналогично описывается и ситуация в стране в целом — как сказано в «Погоне»: «Али воздух здесь недобром пропах?!»; другой вариант: «Дождь, как яд с ветвей, / Недобром пропах»).

Впервые же мотив избавления от внешнего двойника появился в стихотворении «Прошлое пусть останется только здесь, в Музее древностей» (1966): «Хватит гоняться за мной по пятам, / Мрачное напоминание! / Хватит с меня — ты останешься там / В этой приятной компании / Насовсем, насовсем!», — а справа дается прозаическая ремарка: «Захлопнул двойника крышкой» (АР-5-89). В этом стихотворении лирический герой оставляет свое прошлое (негативного двойника) в музее, а в стихотворении «Посмотришь — сразу скажешь: “Это кит…”» (1969) он скажет: «Привязанности все я сдам в музей — / Так будет, если вывезет Кривая!». А о том, что Высоцкий не любил музеи, есть и прямое свидетельство. Во время гастролей Театра на Таганке в Тбилиси в 1979 году поэт встретил своего давнего знакомого — волгоградского писателя Юрия Мишаткина, приехавшего в гости к своим родителям, — и спросил, какие местные достопримечательности стоит посмотреть: «“Только не музеи, это неинтересно”, - поставил условие актер»54

***

В главе «Тема пыток» (с. 734, 735) мы подробно говорили о стремлении лирического героя избавиться от своего двойника (как внешнего, так и внутреннего) — например, от летчика в «Песне самолета-истребителя» (1968), наездника в «Беге иноходца» (1970) и микрофона в черновиках «Песни певца у микрофона» (1971): «Убит. Наконец-то лечу налегке!», «Что же делать? Остается мне / Выбросить жокея моего», «Вы видите, кошмары у певца: / На микрофон накладываю руки!» /3; 340/.

Такое же стремление возникает у него в песне «Про второе “я”» (1969): «Искореню, похороню, зарою, / Очищусь — ничего не скрою я! / Мне чуждо это ё-мое второе, / Нет — это не мое второе “я”!».

Объясняется данное стремление тем, что именно негативный внутренний двойник является источником «буйного» поведения лирического героя и неприятных последствий для него: «Поверьте мне: не я разбил витрину, / А подлое мое второе “я”!». Такая же ситуация описывалась в «Путешествии в прошлое» и в песне «Вот главный вход…»: «Выбил окна и дверь, и балкон уронил», «Вхожу я через черный ход, а выходить стараюсь в окна. <…> Я вышел прямо сквозь стекло...»[2643].

Однако если в последнем случае «выход в окна» подчеркивал индивидуальность героя, его непохожесть на других людей и стремление противопоставить себя официозу, то в остальных случаях ему стыдно за то, что он натворил в пьяном виде: «Если правда оно — / Ну хотя бы на треть, — / Остается одно — / Только лечь-помереть» («Путешествие в прошлое»), «И я прошу вас: строго не судите!» («Про второе “я”»).

Через год после песни «Про второе “я”» появляется стихотворение «В голове моей тучи безумных идей…» (1970), где у героя — такая же душевная раздвоенность: «Но вот я груб, я нетерпим и зол <…> И плачу, гладя кошек и собак» (АР-4-138) = «Дома я раздражителен, резок и груб. — / Домочадцы б мои поразились, / Увидав, как я плакал, взобравшись на круп, / Контролеры — и те прослезились» (АР-7-192).

В том же 1970 году пишется «Песня про первые ряды», где лирический герой вновь оказывается в ситуации, похожей на ту, что была в песне «Про второе “я”»: «А суд идет — весь зал мне смотрит в спину» = «Затылок мой от взглядов не спасти», — и в черновиках песни «Я не люблю»: «Я не люблю, когда тяжелым клином / В затылок мне врага направлен взор» (АР-9-185) = «.Тяжелый взгляд, недоброе дыханье». Чуть раньше этот мотив встречался в песне «Еще не вечер»: «На нас глядят в бинокли, в трубы сотни глаз», — а играя роль Гамлета, Высоцкий будет исполнять под гитару стихотворение Пастернака «Гул затих. Я вышел на подмостки»: «На меня наставлен сумрак ночи / Тысячью биноклей на оси». Процитируем также в этой связи «Песню певца у микрофона» и «Песню конченого человека»: «Я весь в свету, доступен всем глазам», «Я весь прозрачен, как раскрытое окно».

Еще один важный мотив встречается в черновиках песни «Про второе “я”»: «Бываю тих, умерен чрезвычайно, / Когда живу от первого лица, / И вдруг во мне проявится печально / Разгульный нрав московского купца» /2; 469/. Именно так Высоцкий сыграет в 1976 году роль купца Ермолая Лопахина в спектакле «Вишневый сад» (постановка Эфроса). Те, кто слышал фонограмму третьего акта, где Высоцкий-Лопахин произносит знаменитый монолог «Я купил!», могут в полной мере оценить этот разгульный нрав московского купца.[2644]

В свете сказанного становится ясно, что в лице Лопахина Высоцкий сыграл одну из граней своего «я». Эту же грань он упомянет в стихотворении «Меня опять ударило в озноб…» и в песне «Мне судьба — до последней черты, до креста…»: «Когда, мою заметив маету, / Друзья бормочут: “Снова загуляет”, — / Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу! / Он кислород вместо меня хватает», «.Лучше я загуляю, запью, заторчу». И вообще поэт часто предстает «загульным»: «Тогда я гуляю, / Петляю, вихляю» («Песня о Судьбе»), «А потом до утра можно пить и гулять» («Город уши заткнул…»), «Прогуляю я всё до рубля!» («Камнем грусть висит на мне…»). Поэтому: «Я люблю загулъных, но не пьяных» («Палата наркоманов»). И именно так ведут себя его друзья и люди, близкие ему по духу: «Кореша приходят с рейса / И гуляют от рубля» («Про речку Вачу»), «Гуляй, рванина, от рубля и выше!» («Штрафные батальоны»), «Мы выли, друга отпуская / В загул без времени и края» («Памяти Шукшина»).

А впервые тема душевной раздвоенности и, соответственно, негативного двойничества появилась в песне «Я женщин не бил до семнадцати лет…» (1963), которая является прямой предшественницей песни «Про второе “я”».

В обоих случаях лирический герой предстает, с одной стороны, интеллигентом и интеллектуалом: «Но как же случилось, что интеллигент, / Противник насилия в быте…» = «Могу <…> Шиллера читать без словаря». А с другой — занимается «мордобитием»: «Себя осквернил мордобитьем <…> Я вдарил по морде профоргу»[2645] [2646] [2647] = «Я больше не намерен бить витрины / И лица граждан…». Причем между этими песнями наблюдается и буквальное сходство: «Бью больно и долго, / Прошу не судить меня строго»58 = «И я прошу вас: строго не судите!».

Различие же состоит в том, что в ранней песне герой не может остановиться и продолжает заниматься «мордобитием», а в