Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

с удовольствием я не встречал / Откровенных таких подлецов. / Но теперь я доволен: ах, как он лежал, / Не дыша, среди дров!» («Не однажды встречал на пути подлецов…», 1975). А с другой — «внутреннюю» (негативного двойника): «Но часто вырывается на волю / Второе “я” обличье подлеца»[2632]. Такая же характеристика внутреннего двойника встретится в черновиках стихотворения «Меня опять ударило в озноб…»: «Он мелочен, расчетлив и труслив, / Жесток и подл, как капо в Бухенвальде». Да и в песне «Живучий парень» (1976) о главном герое сказано: «Без трех минут — герой, / И без одной — подлец».

Приведем еще несколько аналогичных автохарактеристик самого поэта: «Я такая гадина, такой подлец… У Марины во Франции умерла старшая сестра Таня — от рака. Я дал слово, что приеду на похороны. А не могу — видишь, в каком я состоянии…»[2633]; «…мне пришлось быть свидетелем его похмельных тяжелейших состояний. Помню эпизод: “Который час? Всё, я пропал. Ужас. Утром была назначена запись на радио. Я — гад, я — подлец.. ”. Он подводил людей и страшно переживал»[2634] [2635]; «Васечек! Дорогой! Сука я! Гадюка я! Падлюка я!»46.

А самобичевание лирического героя проявляется также в следующих цитатах: «Все с доски толкаются, как люди. / Ну а я — как будто выродок какой» (АР-14-108), «И отношение ко мне — / Ну как к пройдохе» /5; 56/, «Ох, пройдоха я!» /5; 463/, «Не везло мне, обормоту, / И тащило баламута / по течению» /5; 467/, «Типичный люмпен — если по науке, / А по уму — обычный обормот, / Нигде никем не взятый на поруки» /5; 35/, «И впервые узрел я, насколько чиста моя совесть. <…> Ночь из ста, обормот, с ней бывал не в ладах» (АР-3-105), «И раньше был я баламут, / Мне ёрничать не внове» /5; 391/, «Я — ротозей, но вот не сплю ночами <…> Неймется мне, шуту и лоботрясу» /5; 188/, «Взвод вспотел раза три, / Пока я куковал. / Он всю ночь до зари / С мене дурь выбивал» (АР-4-10), «Дурь свою воспоминаю, / Дурь великую» (АР-1-12), «Променял я на жизнь беспросветную / Несусветную глупость мою» /2; 133/, «Тупицей я не понимал интриги» (АР-12-12), «Ну кто я есть, пока я мыслю, — идиот» (АР-13-5 8), «Но в моей защите брешь пробита, / Дай сам дурак я дураком» /3; 383/, «Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза! / Ведь погибель пришла, а бежать — не суметь!» /4; 226/, «А я тут гибну — и не за грош, а по глупости гибну!» /6; 49/, «Я теперь в дураках — не уйти мне с земли — / Мне расставила суша капканы» /3; 69/, «Он апостол — ах, я остолоп]»41, «Ах, дурак я, что с князем великим / Поравняться в осанке хотел!» /4; 71/, «Взвыл чабан: “Ах, я ишак]”» (АР-8-38), «Я пошел — весь в цветах, как дурак, натощак… / А она оказалась огромного роста» /2; 437/, «О, я глупец]. Смиренье

— только маска» /2; 497/, «А я, глупец, так ждал ее ночами!» /2; 510/, «Тогда я уважаем был народом, / Но я, глупец, купил автомобиль» (АР-9-9).

Сюда примыкают мотивы стыда: «Я — мерзавец, я — хам, / Стыд меня загрызет!» /6; 628/, «Стыд меня терзает, хоть кричи!» /3; 64/, «Сейчас, как в вытрезвителе ханыгу, / Разденут — стыд и срам! — при всех святых» /4; 240/, «Мне сердечное светило улыбнулося с портрета, / И меня заколотило, зазнобило от стыда» (АР-11-50), «Оформлен, как на выданье, / Стыжусь, как ученица» /5; 70/, «Я же минусов стыжусь

- / Сразу зачеркнуть стремлюсь» (АР-1-121), «Живу, не ожидая чуда, / Но пухнут жилы от стыда» /5; 231/, «В век каменный — и не достать камней, — / Мне стыдно перед племенем моим!» /2; 188/, «Это же моральное страдание! / Вынести его не хватит сил!» /3; 51/, «Если правда оно — ну хотя бы на треть, / Остается одно — только лечь-помереть!» /2; 28/, - и позора: «Только кровь одна с позором / Пополам» /1; 132/, «Знаю, мне наденут лавровый венец. / Может, смою я позор с себя, сотру. / Может, все-таки я стану, наконец, / Официальным человеком-кенгуру» (АР-3-108), «Снимок дома у меня — два на три метра — / Как свидетельство позора моего» /3; 63/, «Хорошо, что за ревом не слышалось звука, / Что с позором своим был один на один» /4; 30/, «К позорному столбу я пригвожден, / К барьеру вызван я языковому» /4; 58/, «А в лобовое грязное стекло / Глядит и скалится позор в кривой усмешке» /4; 66/, «Как наши сабли острые / Позор смывали кровью» /5; 572/.

Если вернуться к борьбе лирического героя с внешним и внутренним двойниками, то нагляднее всего ее идентичность можно проследить, сопоставив песню «Про второе “я”» (1969) с «Вратарем» (1971): «Во мне хромой нахальный проходимец…» (АР-4-141) = «Лишь один упрямо за моей спиной скучает»; «Во мне вторая дьявольская примесь» (АР-4-141) = «Искуситель змей, палач! Как мне жить?!»; «Моей больной, раздвоенной души» = «Хватит, парень, душу бередить!» /3; 61/; «Во мне два “я”, два полюса планеты, / Два разных человека, два врага» = «Я — вратарь, но я уже стал фотографом в душе, / Ну а крайности нельзя совместить», «Потому что я уже стал фотографом в душе, / С вратарем его нельзя совместить» (АР-17-66); «Но я борюсь, давлю в себе мерзавца» = «Я весь матч борюсь с собой»; «Я больше не намерен бить витрины / И лица граждан — так и запиши!» = «Вам сегодня будет нечего ловить, / Так что лучше берегите ваши лица» (АР-17-68); «О, участь беспокойная моя!» = «Я голкипер с очень трудной судьбой» 13; 62/; «Боюсь ошибки: может оказаться, / Что я давлю не то второе “я”» = «Только с той поры, как я фотографу потрафил, / Мучаюсь в теченье всей игры» (АР-17-66).

Поэтому в ранней песне лирический герой сетует: «Во мне одном — как будто два лица» (АР-4-141). Эту же мысль — но уже в положительном контексте — он повторит в посвящении В. Фриду и Ю. Дунскому: «Един в двух лицах ваш совместный бог» («У вас всё вместе — и долги, и мненье…», 1970).

***

Итак, внешний и внутренний образы власти в произведениях