Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кроме того, в одном из поздних стихотворений поэт отождествит себя с Каином: «Но выбирал окольный путь — / С собой лукавил. / Я знал, что спросит кто-нибудь: / “Где брат твой Авель?”» («Казалось мне, я превозмог…», 1979).
А в 1978 году Софья Милькина и Михаил Швейцер начали снимать фильм «Маленькие трагедии» по Пушкину, и, как вспоминает Милькина, «поначалу предполагалось, что Высоцкий будет играть не только Дон Гуана, но и Мефистофеля в прологе фильма»29 Да и сам Высоцкий 30 апреля 1979 года на концерте в Ледовом дворце спорта «Прогресс» г. Глазова сказал: «Работаю я сейчас в кино — начинаю сниматься в фильме “Маленькие трагедии”. Буду играть роль дон Гуана и, возможно, Мефистофеля. Значит, две роли в одной картине».
Итак, выстраивается следующая цепочка негативных двойников Высоцкого (не претендующая, разумеется, на полноту): «хромой нахальный проходимец» («Песня про второе “я”»; АР-4-141), «мохнатый злобный жлоб» («Меня опять ударило в озноб…»), «злая бестия» Нелегкая («Две судьбы»), лагерный надзиратель Максим Григорьевич Полуэктов («Роман о девочках»)[2619], лидер религиозной секты, Свидригайлов, Ставрогин, Калигула, Каин, Воланд, Мефистофель. А плюс к тому — Иван Рябой («Хозяин тайги»), фон Корен («Плохой хороший человек») и Глеб Жеглов («Место встречи изменить нельзя»).
Впрочем, и последние три персонажа так же, как, скажем, Свидригайлов, наделялись Высоцким не только отрицательными, но и положительными чертами. Играть стопроцентного мерзавца он не хотел, и поэтому даже такому, казалось бы, одномерному персонажу, как фон Корен, старался добавить что-то привлекательное: «.. в роли фон Корена его мучила одна мысль, — рассказывает режиссер фильма «Плохой хороший человек» Иосиф Хейфиц. — Он — человек очень добрый, и я чувствую, что его что-то такое всё время гложет, какая-то мысль. Он говорит: “Ну, что же я такой мерзавец?! Вот я всё время готов слабых людей уничтожить, вроде, так сказать, какой-то фашист. Ну, неужели во мне нет ничего хорошего?”.
Это идея чрезвычайно близкая любому чеховскому характеру. Потому что в любом, даже самом страшном, самом черном человеческом характере Чехов всегда ищет резервы доброты, которая есть в каждом человек, и этот резерв бывает только задавлен чем-то, бывает заглушен и в какую-то нужную минуту просыпается. И мы с Володей долго сидели и думали: по роли фон Корена нет места такого, в котором он мог бы проявить себя человеком добрым. Тогда перешли мы к его занятиям. “Ну, что ж, — говорит, — я медуз, там, ловлю, исследую медуз! Ну, что такое медуза? Кому интересно? Кто пожалеет медузу?”. Тогда мне пришла в голову идея вот какая: что он любит собак. Володя за эту идею ухватился: “Ведь это очень хорошо! Я знаю, что люди, которые любят собак, сами очень добрые!”. Я говорю: “Давайте такую штуку: у вас нет собаки, но вас любят все собаки этого маленького городка. И поэтому в какой-нибудь момент давайте снимем такой кусок: вы возвращаетесь домой, подходите к своей калиточке, и вдруг из всех подворотен, из ворот, откуда только ни возьмись, бегут всякие псы! С такими хвостами всякими, дворняги, и ластятся к вам, потому что вы их, видимо, каждый день подкармливаете”. Он был дико счастлив. И мы такой кусок сняли. Примерно двадцать собак было найдено, их всех приручили, потом спрятали в подворотнях. Когда фон Корен возвращался домой, мы их выпустили: они с диким восторгом к нему бросились. Он сказал: “Теперь мне хотя бы легче! Это дает зрителю понять, что все-таки в душе у меня есть что-то хорошее и человеческое, проявляющееся в любви к животным!”»[2620] [2621] [2622] (Интересно, что о своей роли Гитлера в спектакле «Павшие и живые» Высоцкий рассказывал совсем по-другому: «Я начинаю говорить такие тексты этого бесноватого фюрера, например: “Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак”»32).
То же самое повторится несколько лет спустя с ролью Глеба Жеглова. Как вспоминали братья Вайнеры: «Нас часто спрашивают — почему в кино Жеглов оказался мягче, человечнее, чем в романе? Ответ прост: при всей любви к своему романному персонажу Володя не мог просто “сфотографировать” его, он вдохнул в него черты собственной личности, а значит, и присущей ему мягкости, человечности. Например, обсуждая один из заключительных эпизодов фильма — побег Левченко, — Высоцкий сказал горько:
— Не могу я, как у вас в романе, хладнокровно, да еще “с озорной улыбкой” (была такая ремарка) убить человека в пяти шагах… В крайнем случае, меня должно что-то к этому вынудить… Давайте думать…
И сам же предложил:
— Если побег Левченко будет реальным… Ну, если через секунду он скроется — тогда мой выстрел будет хоть как-то оправдан… А то получаюсь я каким-то “вологодским” из собственной песни: “шаг в сторону конвой считает за побег, стреляет без предупреждения”.
Так и сняли, как предложил Володя…»33.
Как видим, в обоих случаях (с фон Кореном и Жегловым) Высоцкий воспринимал своих персонажей настолько личностно, что отождествлял их с самим собой: «Ну, что же я такой мерзавец?! Вот я всё время готов слабых людей уничтожить, вроде, так сказать, какой-то фашист», «Не могу я, как у вас в романе, хладнокровно, да еще “с озорной улыбкой” убить человека в пяти шагах…» и т. д.
А что касается Ивана Рябого из «Хозяина тайги», то для него Высоцкий даже написал песню «На реке ль на озере…», главный герой которой наделяется чертами лирического героя из других произведений: «Он тоже не совсем уж плохой, хотя он, в общем, докатывается до преступления. Он, например, искренне любит девушку. Я пытался показать и то, и другое в его характере. А мы снимали это на реке Мане в Сибири под Красноярском. Потом в Дивногорске на Красноярской ГЭС все эти съемки проходили. <.. > И там бригадиром этих сплавщиков был такой человек с рябым лицом. И я очень много взял от него. Так что если роль получилась, то пятьдесят процентов это на его совести, потому что я у него чему-то научился. Его манере разговаривать с людьми, его чувству собственного достоинства, силе какой-то. Но только он был человек положительный, а вот мой Рябой —
