Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В стихотворении «У Доски, где почетные граждане…» герой говорит о своем друге: «Только спорить любил / Мой сибирский дружок». И эта же черта характерна для самого лирического героя (а также — его двойников). Этого мотива мы уже касались при разборе рассказа «Об игре в шахматы» (с. 284, 285). Поэтому здесь добавим высказывание самого поэта о том, почему в СССР не выходят пластинки с его песнями: «…вдруг, я смотрю, “Мелодия” вместе с болгарами издают пластинку, в которой есть еще несколько вещей — из этих вот, записанных. А у нас они так и не случились. Когда спрашиваешь о причине, там, непосредственно отвечающего за это человека, он говорит, что (имитирует голос) “ну, понимаете, не все песни бесспорны”. Я говорю: давайте спорить. А вот от споров они уходят»[2690].
Также герой-рассказчик вспоминает: «В самом ихнем тылу, / Под какой-то дырой, / Мы лежали в пылу / Да над самой горой». Точно так же ведет себя лирический герой и в других произведениях: «Прошли по тылам мы» («Черные бушлаты», 1972), «Я туда проткнул с тыла» («Сказочная история», 1973), «Я говорю как мхатовский лазутчик, /Заброшенный в Таганку — в тыл врага» («Олегу Ефремову», 1977). Но одновременно с этим: «Я ни в тыл не просился, ни судьбе под подол» («Песня о погибшем друге», 1975), — что опять же говорит о многогранности образа автора.
Теперь приведем неожиданную перекличку между стихотворением «У Доски, где почетные граждане…» и «Побегом на рывок».
В обоих случаях герой иронически называет своего друга дружком: «Только спорить любил / Мой сибирский дружок» = «Обернулся к дружку. / Почему, мол, отстал?» (АР-4-14). И того убивают — в раннем стихотворении это делают фашисты, а в позднем — охранники вологодского лагеря: «Что теперь и наган мне — / Не им воевать. / Но свалился к ногам мне — /Забыл, как и звать» /2; 137/ = «Кто в бегах со мной был, / С кем судьбу я пытал? / Про статью не спросил, / Как зовут — не узнал» /5; 504/ (причем строка «Забыл, как и звать» имеет еще более точную аналогию в набросках к «Побегу на рывок»: «Позабыл в суете, / Кто напарником был. <…> Про статью не спросил, / Как зовут — не узнал»; АР-13-186).
Похожая картина возникает в «Разведке боем» (1970): «А этот тип, которого не знаю, / Очень хорошо себя ведет». И так же «хорошо себя вел» напарник героя в «Побеге на рывок»: «Он был тоже не слаб». Но в обоих случаях его убили: «И парнишка затих / Из второго батальона» = «Ну а он — на боку, / И мозги распластал».
В первом случае герой берет в разведку незнакомого солдата, а во втором — уходит в побег с незнакомым заключенным. Ситуация идентична.
***
Прямое отношение к теме позитивного двойничества имеют также песня «Про двух громилов — братьев Прова и Николая» и стихотворение «Мы живем в большом селе Большие Вилы…»(оба — 1971[2691]).
Сюжет песни сводится к тому, что два брата «огромадной жуткой силы» своими действиями постоянно доставляют беспокойство жителям села, и в итоге те пошли на них войной.
В главе «Конфликт поэта и власти» мы говорили о том, что лирический герой часто выступает в маске простого рабочего парня или крестьянина (с. 64, 291, 292). Такая же ситуация представлена в песне «Про двух громилов»: «Как в селе Большие Вилы…»; в частушках к спектаклю «Живой» (1971): «Как однажды к нам в село / Гу-зенкова занесло»; в «Товарищах ученых» (1972): «Мы всем селом приедем к вам» /2; 414/; в «Смотринах» (1973): «На всю деревню хруст в хрящах»; и в «Письме из Москвы в деревню» (1966).
И лирический герой часто говорит о себе как о жителе села или человеке из российской глубинки: «Очень жаль, писатели не слышат / Про меня, про парня из села» /1; 392/, «Я сам с Ростова» /5; 157/, «Я сам вообще-то костромской» /5; 55/, «Я из города Тамбова» (АР-10-34), «.. валяйте к нам в Тамбовщину» /3; 201/, «Алтайский я, и родом из-под Бийска я» (АР-2-82), «Прошло пять лет, как выслан из Рязани я» /5; 545/, «Ну и, кроме невесты в Рязани, / У меня две шалавы в Москве» /1; 119/.
Рискнем выдвинуть гипотезу, которая представляется весьма плодотворной. А именно: в образе одного из двух «громилов» автор вывел самого себя, а в образе его брата — своего друга.
В этой песне «Николай, печась о брате, / Первый натиск отражал». Такая ситуация (лирический герой и его друг — против врагов) очень характерна для поэзии Высоцкого: «Мне кто-то на плечи повис, / Валюха крикнул: “Берегись!’» («Тот, кто раньше с нею был»), «Пусть вечно мой друг защищает мне спину, / Как в этом последнем бою» («Песня-летчика истребителя»), «Рванулся к выходу — он слева, — / Но ветеран НКВД / (Эх, был бы рядом друг мой Сева!) / Встал за спиной моей. От гнева / Дрожали капли в бороде» («Прошу прощения заране…»; С4Т-3-67), «Эх, спасибо заводскому другу'. / Научил, как ходят, как сдают» («Честь шахматной короны»; причем в этой песне лирический герой называет себя Севой: «Ход за мной — что делать? Надо, Сева!», — а в предыдущем стихотворении это имя носит его друг — намек на Всеволода Ханчина), «И всегда хорошо, если честь спасена, / Если другом надежно прикрыта спина» («Баллада о времени»). Именно так происходило и в жизни самого Высоцкого. Вспоминает актер Театра на Таганке Валерий Иванов-Таганский: «Если б я знал, что их будет тринадцать человек, я бы попытался отговорить Владимира, но тут отступать было поздно. “Самое главное, — сказал Высоцкий, — прикрывай мне спину”. И сразу ринулся на обидчика»[2692].
Этот же мотив реализуется в песне «Про двух громилов»: «От могучего напора / Развалилась хата. / Пров оттяпал ползабора / Для спасенья брата», — где Пров выполняет функцию друга лирического героя (Николая), прикрывая ему спину.
Кроме того, если Николай — это лирический герой, то возникают многочисленные переклички с «Инструкцией перед поездкой за рубеж» (1974), где главный герой охарактеризован как силач (к тому же в обеих песнях используется маска человека из российской глубинки: «Я из города Тамбова» (АР-10-34) = «Как в селе Большие Вилы…» /3; 96/): «Огромадной жуткой силы — / Братья Пров и Николай» = «Я,
