Игры. Нерассказанное - Дженнифер Линн Барнс

заметить, что он ни разу не промахнулся, так что надежды на победу у меня нет, но я решаю не спорить – хотя бы сейчас.

– Ты ошибаешься насчет Эйвери, – говорю я и тоже бью по шарам. Я надеюсь, что удастся поскорее сменить тему на единственную безопасную, снова завести разговор о том, почему я вообще тут оказалась. – Моя сестра не портит мне жизнь, – говорю я. На глаза мне падает синяя прядь, и я сдуваю ее в сторону. – В свои годы она уже совсем как взрослая. Во многом даже взрослее меня самой.

– Правда? – Нэш плавно – точно решил подойти не к синеволосой девчонке, а к целому стаду диких лошадей – огибает стол. – Мне-то казалось, что ты всем ради нее пожертвовала.

– Ну… – опускаю взгляд. – Этого оказалось недостаточно.

– Многим из нас нужно совсем немного, – понизив голос, продолжил Нэш. – Назвать своим хоть что-то да почувствовать, что мы что-то – что угодно – делаем правильно.

«Да», – шепчет мне внутренний голос, но я тут же останавливаю себя. Либби! Стоять! Держи себя в руках! Нэш Хоторн – внук миллиардера. Он вырос здесь, в этом шикарном поместье, и ему все достается так легко – с самого детства.

Что он вообще знает о маленьких мечтах?

Ковбой словно бы успевает прочесть мои мысли.

– Никогда не любил это все, – говорит он, кивая на высоченный потолок, и жмет плечами. – Мне лучше дайте однокомнатную квартирку над каким-нибудь дешевеньким баром – желательно, чтобы внутри была сломанная мебель, которую можно починить своими руками. И книжки от предыдущего жильца. – Он оперся на бильярдный стол. – И чтобы оттуда можно было любоваться на небо.

– Неужели тебе не по душе все эти богатства? – Вопрос вырывается у меня сам собой – слишком уж хочется понять его, хоть я и осознаю всю опасность этого желания.

Принимать плохие, НЕТ, ОЧЕНЬ ПЛОХИЕ решения – мой талант, если речь о мужчинах. Такое уже случалось. А тут еще и Хоторн…

– Мне по душе совсем другое. – Нэш снова жмет плечами. – Но я тут нужен, так что приходится всякий раз возвращаться, как бы далеко ни уехал.

– Чтобы помогать братьям, – заканчиваю я за него, и это никакой не вопрос, а утверждение. Значит, и ты кое о ком заботишься. Делаю следующий ход, промахиваюсь и возвращаю ему кий.

Ковбой поворачивается спиной к столу и бьет по шарам не глядя. Ему еще хватает наглости мне подмигнуть!

– А вот сейчас я выпендриваюсь, – уточняет он.

Закатываю глаза, но не могу сдержать улыбки. Это плохой знак, но сейчас мне очень нужен друг. «Просто друг», – строго напоминаю я себе.

Друг, который заботится о младших братьях.

Друг, который присматривает за моей сестрой.

Друг, который носит потрепанные белые футболки, тонкие и мягкие на вид.

– Давай-ка заключим пари, Либби Грэмбс, – предлагает Нэш. Очередной удар отправляет восьмой шар в лузу, а потом ковбой кладет кий. – Если твоя сестра докажет, что я ошибался и она – вовсе не источник бед, я перестану выпендриваться.

«Не стоит соглашаться», – думаю я – и все равно соглашаюсь.

– А что будет, если ты окажешься прав?

– Если я выиграю… – Нэш улыбается – медленно и уверенно, под стать речи, – тогда выпендриваться начнешь ты. Идет? – Он подхватывает свою ковбойскую шляпу, которая лежала до этого у самого края стола. – А еще я шляпу тебе куплю.

Тогда

Объективно говоря, есть на свете места и похуже, чем частный самолет Нэша Хоторна. Мы сидим на борту, и наши кресла разделяет проход. Мы – взрослые, которые отправились в путь с важной миссией. Ради нее мы уже побывали в моем родном городе, а скоро полетим на Коста-Рику.

Коста-Рика. Уж не знаю, чьей жизнью я сейчас живу, но не своей точно.

Нэш сидит и смотрит в окно на бескрайнее небо. Такой уж он человек, его стихия – открытые пространства и влажная земля, кожаный аромат, жар солнца. Ему давно пора побриться.

Надеюсь, он этого не сделает.

– Лучше тебе самой посмотреть на это письмо. – Голос Нэша проносится по салону, словно ветер по пшеничному полю. – И на конверт. Хоторны обожают использовать невидимые чернила.

Мы открыли охоту на Хоторна. На бездомного мужчину, который когда-то играл с моей сестрой в шахматы в парке, а потом выяснилось, что он тоже – часть знаменитой семьи и вовсе не погиб, как многие думали. И это – еще не самое странное из нынешних обстоятельств моей жизни.

Сейчас у меня… каштановые волосы. Да-да, просто каштановые. Я заплела их в косу, чтобы не падали на лицо, но вышло не слишком-то аккуратно. Вообще, соблюдать приличия мне сложновато. Да что там, я даже не могу сидеть, как обычные люди, опустив на пол обе стопы. Мне непременно нужно подобрать под себя ноги, даже в этом просторном кожаном кресле.

Я очень стараюсь приноровиться к этой новой, непривычной роли – ради Эйвери. Выглядываю в окно, потом смотрю на Нэша. Снова просыпается надежда, что в ближайшее время побриться он не успеет.

– Не пойми меня неправильно, – говорю я, когда наши взгляды встречаются, – но у тебя очень странная семейка. И это я говорю.

Разница между нами в том, что странность Хоторнов похожа на странность Стоунхенджа. Она величественная и необъяснимая. Хоторны любят невидимые чернила. У них дома полно тайных коридоров, и они чтут загадочные традиции. Могут даже – и это реальный пример! – лизнуть работу Пикассо. Зачем-то.

– Хм, ну не знаю. Ты-то мне странной вообще не кажешься, – говорит Нэш.

Мне, любительнице синих волос, черных ногтей, черепов и блесток – во всяком случае, в прошлом.

– Ты так говоришь только потому, что сейчас я пытаюсь сойти за нормальную.

Нэш Хоторн пожимает плечами. Это движение стоит признать смертоносным оружием! Увидишь его – и сразу же представляешь этого красавца без футболки. И ничего с этим сделать нельзя.

– Ты мне и раньше казалась вполне нормальной, – говорит он.

Всю жизнь у меня было две мечты: быть нормальной и особенной. Я хотела разом и одного и другого, хотя это, можно сказать, несовместимые вещи.

– Ладно, я – это я, как ни крути, – тихо говорю я.

– Тебя послушать – так это что-то плохое, милая, – возмущается Нэш и наклоняется вбок, в проход между рядами. Ловит мой взгляд и долго не отпускает.

– Никакая я тебе не милая, – говорю я, а сама тихонько считаю янтарные кольца у него на радужках.

– Прошу прощения, – говорит он, хотя в голосе нет и тени сожаления. Такое чувство, что он даже