Игры. Нерассказанное - Дженнифер Линн Барнс

Мне сделали серьезное предложение.

А я отказалась.

Казалось бы, на этом разговор окончен.

Но сон все не шел. Я устроилась вместе со спящей дочуркой в кресле-качалке, купленном в гипермаркете «Гудвилл», и прошептала в ночную тьму слова нашей новой игры:

– Есть у меня одна тайна…

Ковбой и готесса

Он почти касается губами моих, безмолвно напоминая о том, что можно обойтись и без слов. Что он никогда не требовал и не потребует у меня того, что я давать не хочу.

Сейчас

Стестами у меня всегда было неважно, но даже я в состоянии пописать на палочку. Покончив с миссией, глубоко выдыхаю, чтобы успокоиться, и кладу тест на полку. Борюсь с желанием погрызть кончик ногтя, покрытого неоново-синим лаком, уже успевшим облупиться. Жду.

И жду.

И жду.

Да, тесты – не мое, но ждать я умею. Некоторые оптимисты при виде стакана с водой утверждают, что он наполовину полон, я же, если мне показать стакан, в котором есть хотя бы капелька воды, уже представляю, как он переполняется газировкой «Маунтин дью». Можно сказать, профессионально воображаю удачный исход, даже если им и не пахнет.

И что теперь? Я стою в просторной, сверкающей, мраморной ванной – такой большой, что в ней бы поместилась моя первая квартира, – и жду, появится ли на пластиковой палочке вторая полоска, то и дело поглядывая на кольцо, которое поблескивает на безымянном пальце моей левой руки. Оно украшено гранатом, а не рубином, причем камешек он обработал сам. Он алого цвета, но иногда, в зависимости от освещения, кажется почти черным.

Идеальное украшение.

Думаю о мужчине, надевшем эту красоту мне на палец, и впервые в жизни отдаюсь не мечтам, а воспоминаниям.

Все вспоминаю.

И вспоминаю.

Тогда

Ковбой глядит на меня. И это совсем не поверхностный, скользящий взгляд. Такое чувство, будто мозолистый палец бережно гладит меня по щеке чуть ниже синяка под глазом.

– Что тут случилось? – спрашивает он вполголоса. Нэш не строит из себя мачо. Не манерничает. Даже, кажется, не жалеет меня. Но я чувствую, что все его внимание сейчас сосредоточено на мне. Все, без остатка.

Поднимаю голову повыше.

– Я в порядке.

– Это я вижу. – Голос у него спокойный, мягкий и обволакивающий. Думаю о том, что он, наверное, и сквозь стену огня может пройти не моргнув. – Но, если вдруг захочешь назвать конкретное имя… – и снова этот взгляд, осязаемый, точно едва уловимое прикосновение, – я весь внимание.

Глаза у него карие. Внешний край и центр у радужки совсем темный, а внутри этих границ – янтарные вкрапления. Взгляд сдержанный, но глубокий. Ковбою очень бы хотелось, чтобы я назвала имя человека, оставившего на моем лице синяк, но злобы я в нем не чувствую. Интуиция подсказывает, что он не вспыльчивый и не жестокий.

Нэш Хоторн – как безоблачное небо. Как земная твердь, поросшая травой. Спокоен и невозмутим.

А мне и заглядывать в эти прекрасные глаза янтарно-древесного цвета не стоит. Хоть я и мечтательница, каких поискать, но понимаю, что спокойный, мягкий и добрый ковбой ни за что мной не заинтересуется.

Тогда

– Вот тебе мой совет, милая, думаю, стоит повнимательнее присматривать за младшей сестрой.

Я нахожусь в Доме Хоторнов уже несколько дней – этого оказалось вполне достаточно, чтобы сделать вывод о том, что Нэш Хоторн – не из тех, кто любит указывать другим, что делать, но при этом не прочь поделиться советом, причем в неспешной, будничной манере, мол, мы же просто болтаем за бильярдным столом, а что тут такого?

Будничные советы, черт возьми.

– С Эйвери все в порядке, – возражаю я. Вообще, я не любительница спорить, но а) по поводу моей сестры он ошибается. Подростковый бунт – это вообще не про нее, ей куда интереснее копаться в таких занудных темах, как актуарные расчеты; и б) мне просто нравится пререкаться с Нэшем Хоторном.

Он поправляет кий и готовится к следующему удару – тоже с вполне будничным видом, но меня не проведешь. В делах и разговорах он неспешен – но мы оба заранее знаем, что ход точно будет удачным.

Даже если он вдруг решит сыграть в бильярд с закрытыми глазами, его обязательно ждет триумф.

За какую-то минуту он выбивает еще два шара. Потом снимает свою ковбойскую шляпу и идет к дальнему концу стола.

– За Эйвери глаз да глаз нужен, а то проблем не оберешься, – протяжно подмечает он и ловит мой взгляд. – Не сочти за критику. У меня братья точно такие же.

Это еще мягко сказано.

Пока Нэш готовится к очередному удару, стараюсь на него не смотреть – слишком уж притягательно вздымаются под белой тканью заношенной футболки мышцы рук и спины.

– Никогда никаких проблем у меня с ней не было, – возразила я. – Эйвери уже самостоятельная. – Можно было бы еще добавить, что мне бы даже хотелось, чтобы с младшей сестрой было тяжелее. Чтобы я была сильнее. И умнее. Чтобы у меня был план. Но я молчу.

– Ты о ней заботишься, – говорит Нэш, и в его голосе слышатся мягкие, глубокие нотки.

Я отвожу взгляд.

– Когда она разрешает, – отвечаю я и снова заглядываю ему в глаза.

«Уймись уже», – твержу я себе. Даже партия в бильярд с Нэшем Хоторном – это, скорее всего, ошибка (см. впечатления о его мышцах под тканью футболки). Вот только моя жизнь перевернулась с ног на голову, а в этом роскошном доме поговорить больше не с кем. Сорок тысяч квадратных метров площади, баскетбольный корт, боулинг, два кинотеатра, спа – словом, та еще Страна чудес. И, если я буду путешествовать по ней в одиночку, наверняка потеряюсь, сломаю что-нибудь или, не знаю, начихаю на какой-нибудь бесценный артефакт, который валяется где ни попадя.

Нэш Хоторн – меньшее из двух зол. Он стоит у одного края стола, я – у другого. Отчего-то он совсем не спешит отводить от меня взгляд.

Даже когда делает новый удар.

– Выпендрежник, – тихо ворчу я.

Нэш распрямляется, опускает кий так, что тот упирается кончиком в пол.

– Одно дело – выпендриваться, и другое – решить, что отныне тебя ни капли не заботят люди, ждущие, что ты потушишь собственный свет, чтобы только они сияли, как солнце, – протяжно, с неизменным техасским акцентом говорит он.

Кажется, он толкует не о себе, думаю я.

Он протягивает мне кий.

– Твоя очередь.

Я успела