Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

всех медиа вследствие брексита и его кажущейся хаотичной реализации. В Англии выстраивались и распространялись стереотипы британских гастарбайтеров, которые подгонялись под стереотипы британского рабочего класса. По немецкому медиаландшафту, напротив, разносились стереотипы об англичанах, которые сеяли страх и ужас перед фатальными последствиями выхода из ЕС.

Я совершенно не хотел бы ломать копья за чей-либо выход из ЕС и тем более умалять значение отчасти демагогических стратегий сторонников брексита и британской верхушки. Разумеется, важно учитывать, что фактически вряд ли хоть кто-то даже смутно представляет, какие именно экономические и вообще политические последствия брексит будет иметь для всех причастных, тем более во времена коронавируса. Можно предположить, что некоторым брексит точно будет выгоден, но при этом еще неясно, какие эффекты выгода, полученная теми, кто нажился на брексите, окажет на тех, кто от брексита проиграл (по обеим сторонам раскола будет как то, так и другое).

Независимо от этих экономических вопросов верно следующее: в ходе брексита из-за распространения — опасных для некоторых групп людей — стереотипов не только в Соединенном Королевстве, но и в остальных странах ЕС (включая Германию) появилась новая форма национализма. Возможно, сейчас вы возразите, что немного национализма вовсе не повредит, что можно же гордиться своей страной или еще что-то подобное. Чтобы внести ясность во тьму, окутывающую такие понятия, как «национализм» или «патриотизм», я хотел бы поэтому более точно определить понятия.

Национализм в своей крайней форме — это ложное представление о том, что вы родились в правильной стране (в границах правильного национального государства), так как страна вашего происхождения в данное время превосходит все остальные страны во всех релевантных отношениях. Более слабые проявления национализма выражаются в том, что вы считаете особенно выдающейся по крайней мере какую-то одну сильную сторону страны, гражданином которой являетесь. В этом смысле вы можете гордиться немецким средним классом или национальной сборной по футболу (во всяком случае образца 2014 года или, в зависимости от года рождения, 1954 или 1990 года) и считать, что сила немецкой экономики или футбола совершенно неповторима и делает вас счастливым от того, что вы родились в правильном месте. Сходным образом поляризованный американец из США скорее будет опираться на свою армию или мировое доминирование в баскетболе, причем к стереотипам об американцах относится то, что они якобы воображают себе что-то почти о каждом малейшем достижении, совершенном американцем, и считают его свидетельством их ведущей позиции как мировой державы.

Еще более мягкая форма национализма имеет место, если вы представляете себе, что сегодня мы живем в стране, в которой демократическое правовое государство продолжает существовать наиболее стабильно по сравнению с угрозами либеральной демократии в Восточной Европе, США и других местах. В моих путешествиях, прежде всего в США, я все чаще слышу, что мы, немцы, теперь являемся центром свободного мира, так как у нас парламентская демократия все еще связана с сильными ценностными представлениями, основанными на понятии человеческого достоинства. Это позитивный стереотип, от которого, тем не менее, нужно отказаться, так как Германия ни в коем случае не является раем на земле для всех немцев или вершиной свободного мира.

Строго говоря, ни одна из существующих на данный момент стран не является вершиной свободного мира. У любой страны есть специфические моральные и правовые недостатки, идущие из ее истории. Эти недостатки маскируются национализмом. В случае Германии можно привести в пример систему здравоохранения. Многие из нас считают, что немецкая система здравоохранения превосходит систему США, которая кажется нам несправедливой по таким сериалам, как «Во все тяжкие». Человек с серьезным заболеванием, скажем, тяжело излечимой формой рака, в США должен, по распространенному мнению, выложить невообразимую сумму денег. Американская система вообще якобы доступна лишь немногим, неоправданно дорога, неэффективна и т. д., так что становится радостно быть немцем, когда вы видите плачевные сцены в США — тамошние фото с больницами, переполненными пациентами с коронавирусом, усилили это.

Но это впечатление во многом обманчиво. В особенности оно вводит в заблуждение о порой шокирующих изъянах в немецкой системе здравоохранения. Тот, кто живет вне городских агломераций и не имеет частной страховки, получает уже значительно худшие медицинские услуги, чем житель города средней величины; в крупных городах, в свою очередь, есть свои собственные трудности. Известно, что важных приемов у врача приходится долго ждать, что в экстренных случаях приходится самостоятельно делать много телефонных звонков, чтобы увидеть специалиста и т. д. Конечно, в американской системе есть всякого рода недостатки, этого я не хочу замалчивать. Но они даже отчасти не столь всеохватны и глубинны, как интуитивно кажется, когда нашу систему воспевают, сравнивая ее с США.

Какими бы расистскими ни были США, у нас с этим в широком плане ничуть не лучше. Вспомним вымышленную Антье Кляйнхаус (см. выше, с. 36). К сожалению, повседневный расизм в Германии широко распространен и многими просто не замечается. К этому относится то, что во многих частях Германии труднее снять квартиру, когда ваша фамилия звучит по-турецки или еще как-то по-иностранному, а не Шмитц, Мюллер или Зеехофер.

Короче говоря, впечатление, что расизм у нас не так распространен, обманчиво. Достаточно спросить об этом тех, кого в Германии систематически и порой насильственно исключают, что касается не только «иностранцев» или немцев, которые по документам еще не живут в Германии вот уже двадцать поколений. Само понятие «немцы х происхождения» (например, «турецкого происхождения») проводит негативную дискриминацию и часто используется для того, чтобы оправдать притеснение соответствующих лиц. То, что в Германии в различных секторах (если не везде) есть систематическое, расистское притеснение, станет ясно, если задать себе очевидные вопросы: сколько председателей фирм у нас являются черными или мусульманами? Как много людей с темным цветом кожи заседают в бундестаге или в ландтагах? Это касается не только людей с темным цветом кожи, чьи предки были родом из Африки, но равно и людей из арабских стран и Азии, чьи предки когда-то переехали в Германию.

Действительность сообществ, в которые мы верим

Для нашего собственного настоящего будет поучительно вернуться к базовой операции социологии, которая в нынешних дебатах о народе, нации, этноплюрализме, расе, идентичности и тому подобном, к сожалению, проговаривается лишь изредка. Эта базовая операция восходит к одному из основателей социологии как дисциплины, а равно и сегодняшних экономических наук Максу Веберу. Он ввел ее в своем изданном посмертно шедевре «Хозяйство и общество», который опубликовала его жена Марианна Вебер [184]. Кстати, Марианна Вебер была превосходным философом и политэкономом (так тогда называлась специальность «национальная экономика»), которая