Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

В обоих крылах политически радикального спектра, как в правом, так и левом, можно обнаружить разрушение ценности истины. Опрометчивый левый активизм обосновывается тем, что (якобы) нуждающиеся в защите меньшинства, за которые после веков притеснения наконец-то можно заступиться, слишком долго должны были дожидаться своих моральных и легальных прав. Праворадикальный активизм, напротив, утверждает, что, например в США нужно защищать белых мужчин от левых сил, которые хотели бы привести к власти женщин, черных и т. д. Он взывает к демократической ценности защиты угнетаемых меньшинств, несправедливо утверждая, что это белые мужчины как раз относятся к нуждающимся в защите меньшинствам. Это обманчивое впечатление основывается на том, что в последние десятилетия в деле признания действительно нуждающихся в защите меньшинств произошел моральный прогресс, а вместе с ним и перераспределение ресурсов.

Это даже используется как предлог для применения дискурсивного и телесного насилия, с чем я недавно столкнулся на конференции про перспективы будущего более справедливого общественного порядка. Считающая саму себя радикальной феминисткой британский философ Нина Пауэр, опубликовавшая нашумевшую книгу «Одномерная женщина», была раскритикована другой участницей конференции, антифа-активисткой и журналисткой Наташей Леннард [174]. Она упрекнула Пауэр в том, что она является TERF, trans-exclusionary radical feminist[175]: феминисткой, выступающей против женских прав транссексуалов, которые ощущают себя женщинами, хотя они обладают внешними половыми признаками, которые многие посчитали бы «мужскими».

Я не собираюсь излагать здесь обоснованное мнение на тему транссексуальности и справедливости по отношению к людям, которых мы в Германии в том числе юридически обозначаем как «прочих», — первый шаг к полному признанию того обстоятельства, что не все люди однозначно являются женщинами или мужчинами (как бы эти две категории ни определялись).

В обмене колкостями между Пауэр и Леннард бросалось в глаза и вызывало беспокойство то обстоятельство, что Леннард в своем докладе приводила явные аргументы в пользу того, что истины не существует, а определить «фашизм» невозможно. Что считать фашизмом, скорее устанавливает представляемое ей движение антифа. В качестве единственной причины, по которой Пауэр уже попадала для нее в спектр фашизма, она сослалась без дальнейших доказательств на онлайн-кампанию против Пауэр, которая, о чем она, по-видимому, не знала, в основном состояла из фейковых новостей и даже причисляла Пауэр к сатанистам (что она в судебном порядке опротестовывает в Англии). Еще до конференции Леннард в онлайн-режиме пыталась (о чем нам, другим участникам, а равно и организаторам вовсе не сообщалось) сделать так, чтобы Пауэр убрали из программы, но не была готова привести для этого какие-либо доводы на самой конференции. В итоге она даже приводила аргументы в пользу того, что не существует никаких объективно лучших оснований и никаких истин, есть лишь активизм против того, что она называет «фашизмом», но в чем он состоит и почему она считает Пауэр фашисткой, Леннард была не способна сказать. Тем самым, здесь Пауэр, человек, выступающий за равноправие (как бы мы ни классифицировали ее теоретические работы), столкнулась с активисткой, которая хотела ее дискурсивно исключить, не сообщая почему.

Как правая, так и левая политика идентичности часто терпит крах оттого, что ее моральные требования не соответствуют фактам, что скрывают как правые, так и левые, то оспаривая однозначную истину, то выдавая за правду ложь, не пытаясь даже отыскать истину, чтобы вынести универсально значимый вердикт. Это происходит на фоне посягательств на истину, факты, реализм и универсализм во имя некогерентных теорий, которые часто относятся к спектру постмодернизма. Это ведет к противоположности морального прогресса, хотя часто все это делается под лозунгами общественного, политического или научного прогресса.

Образцовым примером постмодернистского маневра отказа от истины на основании якобы прогрессивной политики являются теоретические работы американского философа Ричарда Рорти, который в некоторых очень знаменитых в свое время книгах призывал отказаться от идеи о том, что наши символически закодированные (языковые, литературные, нарративные, культурные) системы верований в каком-то смысле являются репрезентацией не зависящей от них действительности. Наши мысли и действия, по Рорти, — это не «зеркало мира», то есть истины не существует[176]. Вместо того, чтобы вообще говорить об истине, Рорти предлагает нам создать сообщество солидарности, состоящее из «ироников» (как он это называет). Ироники верят не в истину, но лишь в то, что они разделяют с другими ирониками «понимание» того, что истины не существует, так что процессы общественных и политических переговоров оказываются не связаны с целью обнаружения правильного пути или ценностной системы, но являются лишь случайными, то есть идущими так или иначе процессами принятия решений, в которых речь идет только о сплоченности сообщества.

Многие, к сожалению, так в достаточной мере и не приняли во внимание, что «аргументы», приведенные Рорти в пользу своих тезисов, были опровергнуты множеством волн философской критики. В качестве примера приведем много раз обсуждавшуюся книгу Пола Богоссяна «Страх истины», которая осмотрительно и в деталях доказывает, что версия релятивизма и конструктивизма Рорти глубоко некогерентна, а потому несостоятельна.

Тут нам, конечно, не надо вдаваться в философскую теорию истины, чтобы увидеть, куда ведет версия постмодерна Рорти, так как нам ежедневно демонстрируют это в социальных медиа и на сценах мировой политики. Так как Рорти не признает никакого не зависимого от нашего чувства сплоченности критерия успешного построения сообщества, ничего не мешает связать понятый так (и тем самым в итоге понятый неправильно) постмодерн с новыми правыми. «Альтернативные правые», «постфактическая эпоха» или Post-Truth[177] — это лозунги с политическим креном вправо, с помощью которых иррациональные и некогерентные миры чувств ставятся на место рационально, институционально и публично обсуждаемого установления истины. Постмодерн сегодня уже не отстаивается прогрессивными французскими или американскими интеллектуалами, а используется, например, такими людьми, как Дональд Трамп, Найджел Фараж[178], Виктор Орбан, Владимир Путин и многими политиками АдГ, которые в акте метаиронии взяли себе слоган «Смелость говорить правду» (Mut zur Wahrheit), чтобы под этим флагом оспаривать очевидные факты и распространять теории заговора. Эти идеологи используют и поддерживают урезанный образ постмодернистской идеи, что истина покоится на групповой принадлежности, что в конечном счете лишь укрепляет право сильного.

Но мы находимся не в зеркальном лабиринте необоснованных мнений и верований, а в действительности. Наши мысли и поступки нераздельно связаны с действительностью просто потому, что и те и другие оказывают действие и происходят в действительности. Из действительности сбежать нельзя. Наши мысли и действия не противостоят действительности как ментальный экран, на котором появляются ментальные картинки и истории, не имеющие почти или вообще ничего общего с миром «вовне», как предполагает в конечном счете ложное истолкование