Инквизитор - Сергей Норка

— Это была не демократия, а лжедемократия, — сказал я, вспомнив речь Темной Лошадки. Он опять засмеялся.

— Если бы ты постиг русскую психологию, ты бы понял, что у вас демократии быть не может. У вас может быть либо диктатура, либо лжедемократия. Вот и выбирайте.

У меня в мозгу вертелся один вопрос. И я задал его.

— Скажите, Бог есть?

— Есть, — ответил он, слегка поколебавшись, — и дьявол есть. И я был орудием в руках Бога, я истреблял сатанистов. А вы — орудие в руках дьявола. То, что случилось с тобой, могло случиться с каждым, но вы так уж устроены, что понимать все и действовать начинаете только после того, как это случилось. Прощай!

Сталин исчез, а я очнулся на диване, явно ощущая запах табака.

Кот позвонил на следующий день.

«ВЗЯЛИ СЛАВИНА И ЗАЙЦЕВА СПУСТЯ ТРИ ДНЯ ПОСЛЕ УБИЙСТВА. МОЛОДЫЕ ЛЮДИ ПОПИВАЛИ СЕБЕ КОФЕЕК НА ДОМОДЕДОВСКОМ РЫНКЕ, ГДЕ ИХ УВИДЕЛА ТЕЩА И ЖЕНА ГЕНЫ ИЛЬИНА, ПРИШЕДШИЕ ПОКУПАТЬ ПИДЖАК ДЛЯ ЕГО ПОХОРОН. К УДИВЛЕНИЮ ИЛЬИНЫХ, ВСЮ ВИНУ БЕЗРАЗДЕЛЬНО ВЗЯЛ НА СЕБЯ ЗАЙЦЕВ, ОБЪЯСНИВШИЙ СЛЕДСТВИЮ, ЧТО ПЯТЬ ВЫСТРЕЛОВ В ТЕЛО И ОДИН КОНТРОЛЬНЫЙ В ВИСОК, ДРУГИМИ СЛОВАМИ, ВСЮ ОБОЙМУ ОН ВЫПУСТИЛ В „ЦЕЛЯХ САМООБОРОНЫ“. ПОСКОЛЬКУ ПРИ РАЗГОВОРЕ С ДИМОНОМ ГЕНА ИЛЬИН ЯКОБЫ ПОПЫТАЛСЯ ДОСТАТЬ ПЕРОЧИННЫЙ НОЖ… КОТОРЫЙ, КСТАТИ, ТАК И НЕ НАЙДЕН СЛЕДСТВИЕМ.

„СКАЖИТЕ СПАСИБО СУДЬЕ БОРОВКОВОЙ, — ОБЪЯСНИЛ СЛЕДОВАТЕЛЬ ПРОКУРАТУРЫ ЮЖНОГО АДМИНИСТРАТИВНОГО ОКРУГА АЛЕКСАНДР ЖУКОВ СЕМЬЕ ИЛЬИНЫХ, — НЕ ОТПУСТИ ОНА СЛАВИНА ПОД ЗАЛОГ — НЕ БЫЛО БЫ И УБИЙСТВА“».

«Московский комсомолец», 8 декабря 1996 г.

— Ты готов?

— Да.

— Не передумал?

— Я никогда не передумаю.

— Хорошо. Через тридцать минут выходи. Машина будет у подъезда.

«ТАК МЭР ОДНОГО ЮЖНОГО ГОРОДА СООБЩИЛ ГЛАВНОМУ АДМИНИСТРАТОРУ КРЕМЛЯ, ЧТО ПОКОЯ ЕГО ГОРОДУ НЕ ДАЕТ ОТСУТСТВИЕ ЖИЛЬЯ И НЕАДЕКВАТНОЕ ПОВЕДЕНИЕ СУДЕЙ, КОТОРЫХ ГОРОД ДОБРОСОВЕСТНО СОДЕРЖИТ, А ОНИ „ОТПУСКАЮТ БАНДИТОВ“».

«Сегодня», 28 декабря 1996 г.

Я переоделся в старые джинсы, которые жена подарила мне на день рождения в период моей безработицы (откладывала деньги полгода из своей мизерной зарплаты), и джинсовую рубашку красного цвета на выпуск. Сунул за пояс под рубашку «макара», затем полез на антресоли и достал топор, который положил в спортивную сумку дочери. «Вы правы, Иосиф Виссарионович, мы начинаем действовать только после того, как это случится. Но уж действовать будем на всю катушку. Вот такие мы козлы». В белой «волге» у подъезда за рулем сидел Кот. На заднем сидении расположился один из мужиков, которые подходили с ним к Парку Победы. Кот бросил на меня быстрый взгляд и внимательно посмотрел на сумку. Машина тронулась.

— Где они? — спросил я. Сердце мое бешено колотилось.

— На нашей базе под Петергофом. Недалеко от интерната.

Мы молчали всю дорогу. Я начал потихоньку успокаиваться. Кот насвистывал воинские марши, а его подручный тянул сигарету за сигаретой.

Петергоф. Машина катила по шоссе между Старым и Новым Петергофом. Не доезжая до Старого Петергофа, Кот свернул с шоссе и поехал по грунтовой дороге по направлению к заливу. То справа, то слева возникали крохотные, в пять — восемь особняков, поселки. Наконец мы заехали в один из них и остановились возле трехэтажного дома из немецкого кирпича.

«Выходи», — сказал Кот и направился ко входу. Мы вошли в холл, обставленный мягкой мебелью. В холле сидел Тарасов и еще пять мужиков с ничего не выражающими лицами. Тарасов молча кивнул мне и отвернулся.

Кот провел меня в небольшую комнату, обставленную под кабинет, и сел за письменный стол. Я сел в кресло напротив.

— Они все здесь. В разных помещениях. Всех сам кончать будешь?

— Всех сам, — ответил я, чувствуя, как злоба переполняет меня.

— А ты когда-нибудь убивал себе подобных?

— Нет. Какое это имеет значение?

— Большое. Я не уверен, что ты сможешь убить человека.

— Не сомневайся, — мрачно усмехнулся я. — Теперь я могу убивать сколько угодно. Если бы я это сделал тогда, когда они подошли ко мне, сейчас бы все было по-другому.

— Хорошо. Держи. — Он достал из ящика стола «макара». Я молча достал своего. — Кого первым? Лютика?

— Не-ет, — протянул я. — Его на десерт.

— Идем.

Мы прошли в холл. Кот держал пистолет в руках. Когда мы спустились по лестнице в подвал, он передернул затвор. «Не вмешивайся», — сказал я. «Не собираюсь. Это так. На всякий случай».

Подвал представлял из себя бетонный коридор наподобие тюремного. По бокам — двери. Я расстегнул сумку и взял в левую руку топор. В правой сжимал взведенный пистолет. Кот внимательно смотрел на меня. Затем подошел к одной двери, открыл ее и кивком головы пригласил меня войти. Я вошел в комнату. На полу сидел один из «крутых». Он не успел прореагировать. Я начал стрелять, не целясь, и расстрелял всю обойму, несмотря на то, что он повалился на бок после первого же выстрела. Кот стоял у двери. Когда я направился к выходу, он протянул мне своего «макара», а сам достал обойму и перезарядил мой.

Следующая комната. «Крутой» вскочил. Его лицо исказилось ужасом. Он попытался что-то сказать, но получились какие-то нечленораздельные звуки. Я выстрелил. Он согнулся пополам, схватившись за живот. Я выстрелил еще раз. Пуля угодила в макушку, и он повалился вперед.

Кот молча следовал, за мной, держа пистолет наготове. Третья комната. «Неандерталец». В отличие от своих «соратников», он стоял спокойно. Видимо, замедленная реакция. Я выстрелил в живот и, когда он согнулся пополам, переложив пистолет в левую руку, взял в правую топор. Я рубил с остервенением, превратив его в бесформенную массу за несколько минут. Джинсы и рубашка были в крови. Я резко повернулся назад и, поскользнувшись на луже мозгов и крови, хлопнулся на пол. Кот спокойно наблюдал за мной и, когда я вскочил и бросился в коридор, посторонился, пропуская меня вперед.

Четвертая комната. Лютик. Этот, видимо, слышал выстрелы, потому что бросился на меня, как только я переступил порог. Я не успел поднять пистолет, как получил удар в лицо. Этот удар вызвал новый прилив ярости, которая начала было спадать. Я выронил пистолет. Лютик схватил меня за руку, в которой был зажат топор и нанес удар коленом. Он бил в пах, но попал в ногу. И тогда я, выпустив топор и обхватив его руками стальной хваткой, вцепился ему зубами в горло. Он руками пытался оттолкнуть мою голову, но я уже был в невменяемом состоянии. Я грыз его горло, чувствуя, как кровь хлещет мне на лицо и на грудь, а лоскуты кожи забивают рот. Зубы ухватили что-то твердое, и я с хрустом перекусил его. Лютик перестал дергаться и обвис. Я повалился на пол в лужу крови вместе с ним, но тут же вскочил, схватил топор и начал с остервенением крошить труп.

Наконец я выронил топор. Ноги подкосились. Я упал на колени, и дикая рвота минут пять сотрясала все мое тело. Кто-то мягко обнял меня за плечи, поднял и повел из комнаты. Далее все затуманилось. Помню только Кота со шприцем в руке и его голос, как сквозь вату: «Обмойте его и уложите в постель. Трупы упакуйте, на катер и в залив».

3. ИСТОРИК И МЕДИК

ВОЛНА СЛУХОВ О ПРЕДСТОЯЩЕМ АКЦИОНИРОВАНИИ ВСЕРОССИЙСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ТЕЛЕРАДИОКОМПАНИИ (ВГТРК) ДОСТИГЛА СВОЕГО АПОГЕЯ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ВЛАДИМИР ГУСИНСКИЙ, ГЛАВА И СОВЛАДЕЛЕЦ ГРУППЫ «МОСТ», ОБЪЯВИЛ О РЕШЕНИИ ПОЛНОСТЬЮ ПОСВЯТИТЬ СЕБЯ БИЗНЕСУ, СВЯЗАННОМУ СО СМИ.

КОНКУРЕНТЫ В БОРЬБЕ ЗА КОНТРОЛЬ НАД ЕДИНСТВЕННЫМ ТЕЛЕКАНАЛОМ (А ИМЕННО КАНАЛ РТР ЯВЛЯЕТСЯ НАИБОЛЕЕ ЛАКОМЫМ КУСКОМ В СТРУКТУРЕ ВГТРК), ОСТАВШЕМУСЯ В СОБСТВЕННОСТИ ГОСУДАРСТВА, НАРЯДУ С ГЛОБАЛЬНЫМИ ЦЕЛЯМИ РЕШАЮТ ТАКТИЧЕСКИЕ ЗАДАЧИ. А ВДРУГ АКЦИОНИРОВАТЬ ТЕЛЕКОМПАНИЮ НЕ УДАСТСЯ? ТОГДА ЖЕЛАТЕЛЬНО ПОСТАВИТЬ ВО ГЛАВЕ ЕЕ СВОЕГО ЧЕЛОВЕКА.

Последующие несколько дней я провел в постели. Когда я просыпался, в комнату входил незнакомый мне мужчина. Он приносил поднос с едой, а после того как я, не чувствуя вкуса, съедал что-нибудь, делал мне укол, и в течение десяти минут я засыпал.

Постепенно я пришел в себя. Апатия спала. Нормальное физическое самочувствие восстановилось полностью. В том, что спала апатия, главную роль сыграли «крутые». Я чувствовал, что жажда мести не утихла, и мне хочется их убивать снова и снова. Никаких угрызений совести я не испытывал.

Меня никто не беспокоил. Еду и газеты приносили исправно. Я не выходил из комнаты, которая была оборудована как гостиничный номер, с туалетом и ванной. Желания покинуть это место, где еще несколько дней назад я искупался в крови, творя месть, и отправиться домой я не испытывал. Более того, сама мысль о том, что я рано или поздно должен буду переступить порог своей квартиры, приводила меня в ужас.