Инквизитор - Сергей Норка

— Вас это устраивает?

— Я не вижу другого выхода.

— Вы будете привлекать иностранных советников?

— Безусловно. Но только для анализа ситуации. К выработке решений они допущены не будут.

Премьер посмотрел на часы.

— К сожалению, время, выделенное мною вашему каналу, истекло. Можете задать последний вопрос.

— Скажите, какое министерство станет ключевым в управлении экономикой? Министерство финансов? Министерство экономики?

— Министерство внутренних дел.

В дверь постучали. Вошел Тарасов. Я выключил телевизор и протянул ему руку.

— Привет. Присаживайся.

— Некогда. Тебя ждет Сидоренко.

— Где?

— В городе.

По дороге мы молчали. Я ни о чем его не спрашивал, так как в целом мне была понятна их связь с Котом. Тарасов же молчал, видимо, считая, что я еще не отошел от того состояния, в котором человека не следует беспокоить.

Мы подъехали к Пяти Углам. Машина свернула на Разъезжую и заехала в арку, над которой висел номер дома — 1. У меня защемило сердце. В этом доме до нашей женитьбы жила Нина с родителями. И именно сюда я пришел в семидесятом знакомиться с будущими тестем и тещей. Отец Нины, интеллигент далеко не в первом поколении (в дальнейшем он сыграл большую роль в формировании моих взглядов на историю СССР, из-за которых я чуть не загремел на Колыму), был человеком очень своеобразным, о чем меня предупредила моя невеста. Было необходимо понравиться ему с первого захода. В противном случае, утверждала Нина, отношения будет строить очень сложно.

Я решил прийти на первую встречу с подарком. Причем подарок, по моему мнению (сыграла роль совковая психология), должен был представлять какой-нибудь дефицит. Я позвонил своему приятелю, который работал продавцом в «Пассаже», и потребовал в течение дня достать мне дефицит. «Какой?» — спросил приятель. «Любой, но к вечеру», — ответил я.

За тридцать минут до конца рабочего дня мне позвонила Нина и предупредила, что задерживается, но чтобы я ехал к ней домой, так как родители предупреждены и ждут. Следом раздался звонок приятеля, оповестивший меня о том, что я мог приехать за дефицитом. Я помчался в «Пассаж», который оправдал свое название. Дефицитом оказалась связка пипифакса, именуемого в Советском Союзе «сральной бумагой». Победное лицо моего приятеля, гордого выполнением поручения точно и в срок, что поднимало его социальную значимость в его собственных глазах, удержало меня от облечения моих эмоций в словесную форму. Накинув на плечо связку, я поехал на Разъезжую. Настроение повысили несколько теток интеллигентной наружности, которые подходили ко мне в метро и на улице с вопросом: «Где вы это купили?»

Мать Нины, сдерживая улыбку, провела меня в кабинет мужа, где последний сидел в вольтеровском кресле прошлого века, уткнувшись носом в какие-то бумаги.

«Витя, это жених Ниночки. И с подарком», — представила она меня главе семейства. Тот посмотрел поверх очков сначала на меня, потом на пипифакс и торжественно произнес: «Молодой человек, если бы вы принесли мне ящик коньяка, я бы сказал — упиться можно!» Очень скоро мы стали друзьями.

«Выходи», — прервал мои воспоминания Тарасов. Мы направились к одному из трех подъездов, который располагался напротив подъезда, где когда-то жили родители моей жены. Поднялись на второй этаж. Дверь сразу же открылась. «Проходи», — сказал Тарасов, а сам повернулся и пошел на выход. Я прошел в квартиру, которая сильно смахивала на гостиничный номер. В одной из трех комнат на диване и в кресле расположились Кот и брюнет лет сорока пяти, который с момента моего появления не спускал с меня больших темных глаз. Под его взглядом было немного не по себе.

На журнальном столике стояла бутылка «Отборного» коньяка и три рюмки. Рядом с бутылкой — блюдечко с дольками лимона и коробка шоколадных конфет.

Кот рукой указал мне на второе кресло и, после того как я сел, представил мне незнакомца: «Николай Иванович. Доктор медицинских наук. Профессор». Брюнет протянул мне правую руку, левой наполняя мою рюмку: «Давайте за знакомство. Коньяк отличнейший».

Завязалась неторопливая беседа, в которой Кот участия не принимал, но внимательно слушал. Голос у Николая Ивановича был очень ласковый и навевал покой, даже как-то убаюкивал. При этом, обращаясь ко мне, он употреблял всякие ласковые слова типа «голубчик», «дорогуша моя», «дружочек». Вопросы сыпались на меня один за другим: какой я цвет больше всего люблю, а какой мне неприятен; какой запах мне нравится; какая музыка меня волнует, а какая раздражает; кто меня больше притягивает, блондинки или брюнетки, полные или стройные; какое мое любимое блюдо; когда я себя лучше чувствую, в жару или в холод. При этом вопросы были не сами по себе, а как-то плавно вписывались в беседу.

— Вы ведь историк, — вдруг перешел на другую тему профессор, — мне было бы интересно узнать взгляд профессионального историка на развитие ситуации в России в период: середина восьмидесятых — настоящее время.

— Вряд ли я смогу Вам что-нибудь сказать на эту тему, — ответил я, — поскольку от прежних взглядов я отказался, а новые еще не сложились. Слишком много исторических абсурдов, не поддающихся анализу.

Кот и Николай Иванович переглянулись.

— Скажите, голуба моя, что Вы брали за основу, какой подход использовали при проведении исторического анализа какого-либо периода, скажем, нашего государства?

— Ну, долгое время основой был постулат Маркса о том, что бытие определяет сознание. То есть поведение масс, определяющее ход исторического развития, диктовалось уровнем экономики и системой распределения материальных благ. После падения коммунистического режима, насколько я знаю, единого подхода не существует. У некоторых историков сейчас популярен подход Тойнби. У других — культурологический подход Шпенглера. Да мало ли…

— Меня интересует ваш подход.

Профессор внимательно смотрел на меня, и по его лицу я видел, что все основные методики исторического анализа ему известны не хуже, чем мне. Краем глаза я видел, что Кот пристально меня изучает. В душе появилось некоторое беспокойство. Пока Николай Иванович задавал мне вопросы, касающиеся моего индивидуального восприятия окружающего нас мира, мне была понятна цель беседы. Он просто тестировал меня как психолог. Резкий поворот к истории государства российского был мне не понятен.

— Я не могу признать правильным ни один подход из ныне существующих. А своего у меня нет. Еще не создал.

— Ну, все-таки, — продолжал допытываться профессор, — что определяет ход исторических событий?

— Разумеется, поведение масс.

— О! — профессор с удовлетворением поднял указательный палец. — Маркс был абсолютно прав. В его время сознание определялось бытием, а следовательно, люди не имели практической возможности управлять им. История развивалась естественным путем.

— История не может развиваться искусственным путем.

Кот и профессор опять переглянулись.

— Ошибаетесь. А если имеются более эффективные средства управлять сознанием масс, нежели экономика и система распределения материальных благ? И если это средство находится в руках конкретной группы людей? Как в таком случае развивается ход истории, естественно или искусственно?

— Средства массовой информации?

— Ну что вы. Средства массовой информации только средство доставки оружия массового поражения к месту применения, как сказал бы военный человек. Все средства массовой информации СССР десятилетиями убеждали нас в том, что мы живем превосходно. Сытно и весело.

— Сколько ни повторяй слово «халва», во рту слаще не станет, если нет халвы.

— Верно. В обычном состоянии. Но, например, в состоянии гипнотического транса вам скажут «халва», и будет очень сладко.

— Массы невозможно погрузить в транс.

— А если можно?

— Тогда — катастрофа.

— А что же будет определять ход исторического развития?

— Нравственный уровень людей, имеющих средство погружать массы в гипнотический транс.

Кот и Николай Иванович в очередной раз переглянулись. Затем наступила пауза. Наконец заговорил Кот.

— Как ты собираешься жить дальше?

— Не знаю, — ответил я.

— Ты будешь продолжать свой бизнес?

— Нет. Это исключено. Я уже не тот, что был раньше.

Кот задумчиво жевал губами, внимательно разглядывая ладонь своей правой руки.

— А чего бы ты хотел? Чем бы хотел заниматься?

— Мстить, — ответил я жестко.

— Ты уже отомстил, — спокойно сказал Кот.

— Нет. Я не чувствую удовлетворения.

— Хорошо, — кивнул он головой, — хочешь быть с нами? Мы дадим тебе возможность мстить.

Он помолчал и добавил:

— До полного удовлетворения.