Инквизитор - Сергей Норка

Там же.

— Зачем тебе влезать в уголовщину? Не надо, я сам.

— Это мне решать. Ты не можешь лишить меня права на это. И запомни крепко-накрепко. С тобой случилось то, что может случиться с каждым, в том числе и со мной.

Кот ушел поздно, несмотря на то, что я уговаривал его остаться на ночь. «Тебе надо побыть одному, — сказал он. — Встретимся завтра в восемь вечера в Парке Победы У выхода из метро. Я буду не один. Покажешь нам этих „крутых“».

На следующее утро я уже был морально готов действовать. Бешеная злоба уступила место холодной ненависти. Вся моя психика была как бы тонким лучом, сконцентрированным на одном — отомстить.

Я зашел в комнату дочери. На письменном столе лежали конспекты лекций вперемежку с учебниками и видео-магнитофонная кассета. Я бездумно вставил ее в магнитофон и включил. На экране — митинг на Дворцовой площади. На трибуне тогда еще кандидат в президенты, а ныне президент, прозванный Темной Лошадкой.

«СТРОГО ГОВОРЯ, СЕГОДНЯ МЫ ДОСТИГЛИ СТАДИИ, КОГДА РОССИЮ ВОССТАНОВИТ ТОЛЬКО СИЛЬНЫЙ АВТОРИТАРНЫЙ РЕЖИМ. ЕСЛИ ЖЕ БЕЗУМСТВО ВЛАСТИТЕЛЕЙ ДОВЕДЕТ РАСПАД СТРАНЫ, СКАЖЕМ, ДО УРОВНЯ ГУБЕРНИЙ, ТО РОССИЮ ВОССТАНОВИТ ЛИШЬ СВИРЕПАЯ ФАШИСТСКАЯ ДИКТАТУРА (ОБЪЕДИНЯЮЩАЯ СТИХИИ ЭТАТИЗМА И ШОВИНИЗМА)».

В. Аксючиц (в прошлом диссидент).

«Независимая газета», 15 декабря 1996 г.

«Соотечественники! — кричал Темная Лошадка внимательно слушавшей его толпе. — Вас уже не один год бессовестно грабят. Вы работаете бесплатно, как рабы в древнем Риме. Неужели вам не надоело быть рабами? Правители через средства массовой информации примитивно врут вам, считая быдлом. Неужели вам не надоело быть быдлом? Предприниматели! Вас уже не один год грабят и отстреливают, как диких кабанов. Неужели вам не надоело быть кабанами? За годы кровавой лже-демократии бандиты, опора правящего ныне режима, убили сотни тысяч ни в чем не повинных людей. И это может случиться с каждым из вас. С каждым без исключений. Неужели вы будете и дальше терпеть этот преступный режим?

С этим можно покончить очень быстро, раз и навсегда. Для этого необходимы только три фактора. Только три. Первый — это чтобы вы поддержали меня на выборах. Второй — чтобы вы поддержали меня после выборов, когда я буду проводить референдум. И третий — это чтобы меня не пристрелили. Виват, россияне!» Он вскинул руку, растопырив буквой V два пальца. «Виват! Виват! Виват!» — ревела толпа.

Я выключил телевизор и магнитофон. «ЭТО МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ С КАЖДЫМ! ЭТО МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ С КАЖДЫМ! ЭТО МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ С КАЖДЫМ!» — звучало в моей голове.

В семь пятьдесят я уже стоял возле выхода из метро «Парк Победы», внимательно наблюдая за выходящими, чтобы не пропустить Кота. Кто-то сзади хлопнул меня по плечу. Я обернулся. Передо мной стояли Кот, Тарасов и еще три человека средних лет. Я мотнул головой, приглашая их следовать за собой. Меня почему-то не удивило, что Тарасов пришел вместе с Котом.

Мы прошли через парк и подошли к недавно построенному какой-то частной фирмой пивному залу с названием «Джон Ячменное Зерно». Снаружи был хорошо виден весь зал. Я пробежал глазами по столикам. Четверка с двумя раскрашенными девицами сидела за столиком у стены. Я сунул руку в карман и направился к входу, но железные пальцы Кота схватили меня за запястье. «Не горячись. Ты их получишь. Только сделаем все грамотно. Которые?» «Третий стол слева у стены». «Все четверо?» «Все».

Он отошел от меня и пошептался со своими спутниками, после чего все четверо пришли в зал. Я видел, как они расположились неподалеку от «крутых».

— Считай, что они уже трупы, — сказал Кот.

— Я сам.

— Конечно. Мы только выясним, где они бывают, где живут и прочие мелкие детали.

В будущем я понял, что напрасно беспокоился о том, что меня могут «не допустить к телу». Коту больше чем мне нужно было, чтобы я сам расправился с подонками.

— Отправляйся домой и жди моего звонка. Когда все будет готово, я тебе позвоню.

Уже дома я поймал себя на мысли, что ничего не знаю о Сидоренко. Несколько лет назад кто-то из общих знакомых говорил мне, что он уволился из КГБ и находится в свободном полете. Но кто он сейчас? Я даже не спросил, чем он занимается. Что за люди были с ним?

С того самого страшного дня я не заходил в спальню. Вот и сейчас, подойдя к двери, я почувствовал какой-то барьер, который встал на моем пути, как каменная стена. Я повернулся, поплелся в комнату дочери и повалился на диван. Как жить дальше? Сейчас смыслом жизни для меня была месть. А потом? Бизнесом я уже заниматься не смогу. Опять стать историком? Кому они нужны в этой стране. В наше время правящий режим уже не утруждает себя заботой об историческом обосновании своего произвола. Нет необходимости. Постепенно я углубился в ретроспективный анализ произошедшего со мной и со страной. Все-таки я — историк.

«ДРАКАМИ С ПОНОЖОВЩИНОЙ, НАРКОТИКАМИ, ПРОСТИТУЦИЕЙ (ПРОЦВЕТАЮЩЕЙ С НАЧАЛЬНОЙ ШКОЛЫ) ЗДЕСЬ НЕ УДИВИШЬ НИКОГО. А ЗЛО, СТАВШЕЕ ОБЫДЕННОСТЬЮ, УЖЕ, КАК ИЗВЕСТНО, ВОВСЕ И НЕ ЗЛО, А ОБРАЗ ЖИЗНИ. И ИМЕННО ТАК ВОСПРИНИМАЕТСЯ ВСЕМИ ОКРУЖАЮЩИМИ, ВКЛЮЧАЯ ОРГАНЫ ПРАВОПОРЯДКА И ПРАВОСУДИЯ».

«Московский комсомолец», 8 декабря 1996 г.

Я закрыл глаза и увидел… Сталина. Иосиф Виссарионович словно сошел с портрета, который я когда-то видел в какой-то книге. Держа в правой руке трубку, он насмешливо смотрел на меня, словно знал, что за весь период моей исследовательской работы в области истории СССР он был моим личным врагом номер один. Под его насмешливым взглядом я покрывался холодным потом, как нарком, проваливший важное задание партии. Но вот взгляд его стал грустным и даже каким-то сочувственным.

— Ну что? — спросил вождь всех народов. — Теперь ты понял, что я был не так уж не прав?

Я молчал, не в силах переработать пласт информации, внезапно обрушившейся на меня. Прошедшие несколько лет предстали передо мной совсем в другом восприятии.

— В период НЭПа было все то же самое? — спросил я, утирая пот со лба.

Сталин кивнул головой.

— Все то же. Единственное различие было только в том, что мы, в отличие от вас, перейдя от военного коммунизма к НЭПу, или как вы его теперь называете, «рыночной экономике», сумели за несколько лет добиться экономического подъема. Но я отчетливо видел, что это ненадолго, а в перспективе должно было начаться то, что сейчас творится у вас. Сращение нэпманов с криминальным миром, а затем сращение этого конгломерата с госпартаппаратом и образование криминального государства. Все последующие годы, пока я правил государством, вся моя деятельность была направлена на то, чтобы не дать обществу переступить ту черту, которую переступили вы.

Он помолчал, глубоко задумавшись и попыхивая трубкой. Лицо его уже не было сочувственным. Полное равнодушие. Каким-то кусочком сознания я понимал, что это либо сон, либо галлюцинация, но в то же время я отчетливо ощущал запах дыма. Наконец он заговорил снова:

— Да, все годы правления я стоял перед выбором: либо дать развиться мерзким инстинктам, потерять контроль над страной и превратиться в номинального правителя, куклу на престоле, либо давить их, давить, давить. Я читал все, что было написано обо мне после моей смерти. Читал и твои исторические опусы. Все чушь. Вы ничего не поняли. Да и не могли понять, потому что занимались не своим делом. Анализировать меня и мою деятельность должны были не историки, а специалисты в области коллективной психологии. И в первую очередь надо было понять, что такое русская психология. Тогда бы вы увидели, что у меня не было другого выхода, потому что я оказался в обществе сумасшедших. Да, да. (Его лицо стало злым, глаза зажглись жестоким желтоватым огнем.) В стране начиналась эпидемия психического заболевания. То, что сейчас у вас. Ведь вам и вашим правителям нужен не прокурор. Нужен психиатр.

— Вы не лечили больных. Вы их просто уничтожали, — осмелился подать голос я. Он вдруг развеселился.

— Одних уничтожал, других лечил. Вернее сказать, не давал болезни развиваться.

— В лагерях?

— Нет, на свободе. Они боялись, и страх не позволял им творить то, что они творят сейчас. Я внимательно следил за распространением этой мерзкой болезни. Когда она зашкаливала за допустимые нормы, я не колебался. Я мог приказать уничтожить тридцать тысяч уголовников, если их количество угрожало спокойствию в стране, как это было после войны. А чиновников уничтожал регулярно. Очищал министерства, партийные органы от психических больных.

— Когда же эта болезнь появилась в России? После революции?

— Нет. Очень давно. Еще Петр Великий говорил, что любого воеводу можно через год службы вешать без суда и следствия и без зазрения совести. А революция была только одним из проявлений этой болезни. (Он опять помолчал.) Во что вылилась ваша свобода? Я выселил чеченцев. Вы вернули их. И что? Кровь. Когда в будущем беспристрастные историки подсчитают, во что обошлась вам ваша демократия, вы поймете, что есть вещи похуже, чем коммунистическая диктатура.