Инквизитор - Сергей Норка

Наконец он встал, поднял с пола одну розу и протянул женщине. Она приняла цветок и опять улыбнулась грустной улыбкой. В ее лице была жизнь.

Кот довел ее до столика и подал стул. Затем вытянулся в струнку и поклонился коротким кивком головы, как это делают офицеры в фильмах про царскую армию. А на середину зала уже выходила новая пара.

Я наблюдал за столиком Бризанти. Девушка показывала большой палец, а Паола что-то оживленно говорила Джеку. Бризанти жестом подозвал к себе одного из мужчин, стоявших у стенки возле входа.

— Ну, — спросил Кот, — как я по части танго?

— Я всегда утверждал, что ты — дьявол. И все, что ты делаешь — дьявольщина. И что ты думаешь теперь будет?

— Ну, если Бризанти и не согласится с нами встретиться, то по крайней мере должен будет выложить пятьсот миллионов. Если он, конечно, джентльмен и держит свое слово.

— Не понял.

— Не бери в голову, Спиноза. Это я так. Сам с собой разговариваю.

В это время к нам подошел человек, которого подзывал к себе Бризанти. В его руках был поднос, на котором стояла начатая бутылка вина и лист бумаги, сложенный вдвое.

Кот поставил на стол бутылку и развернул лист.

— Что там? — опять шепотом спросил Олег Иванович.

— «Ты победил, мерзавец. Понедельник. Десять ноль-ноль. Деревня Бризанти под Палермо», — прочитал Кот.

После этого он наполнил свой бокал из только что поданной бутылки и приподнял его. Бризанти смотрел на него, держа бокал, наполненный из той же бутылки. Они поднесли бокалы к губам одновременно.

Семейство Бризанти встало и направилось к выходу. У двери, проходя между охранниками, Паола обернулась и помахала Коту рукой. Тот встал и поклонился. Оркестр заиграл «Прощальное танго».

Мы спустились в вестибюль отеля. Кот поцеловал Анне руку.

— До свидания, Энн. Спасибо за все.

— Прощай, Пантера, — мягко поправила она его. И, не прощаясь с нами, направилась к стойке портье.

В машине Кот сказал Олегу Ивановичу:

— Спиноза, возьми билеты на Палермо на завтра и зарезервируй отель. Думаю, в понедельник Джек Бризанти сдаст нам всю эту команду с потрохами.

— Но поставит условия.

— Да. Я даже знаю, какие. Чтобы не нарушалось функционирование его стройной финансовой системы, по которой живет полмира. Мы пойдем на это, Спиноза. Мы не будем создавать свой велосипед, но используем уже созданный. Мы вольемся в его финансовую империю с капиталами, отнятыми у бандитов, и эти капиталы заработают в правильном направлении. Золото партии послужит делу окончательной ликвидации этой самой партии. Как класса, выражаясь языком ее основателя.

Он потянулся, затем откинул голову назад и задремал.

КНИГА ВТОРАЯ

От автора

После выхода в свет первой книги повести «Инквизитор» (термин «повесть» употребляется условно, так как термина, позволяющего определить жанр этой книги, не существует) группа специалистов провела исследование воздействия книги на психику читателя. Был выявлен широкий спектр мнений и отношения населения к событиям и реалиям, описанным в повести. Исследование подтвердило гипотезу авторов о том, что отношение к происходящему в книге (и в обществе) ни в коей мере нельзя увязывать с принадлежностью читателей к той или иной социальной и имущественной группе, и о том, что примерно 87 % населения нашей страны хотят и ждут Темную Лошадку, а около 60 % людей не видят способа вывода страны из социально-психологического и экономического кризиса, отличного от того, который описан в «Инквизиторе». В этой связи автор книги считает необходимым дать некоторые пояснения.

Книга «Инквизитор» не является ни художественным произведением, ни политическим воззванием, ни прогнозированием развития событий в России. (Хотя экономическая модель и политическая система, установленные в России после падения социализма, позволяют предполагать неизбежность того, что «Инквизитор» явится грубой моделью будущего российского общества). Это — своеобразный диагностический прибор, позволяющий выявить процессы накопления в коллективном и индивидуальном подсознании социума определенной информации, которая под воздействием внешнего раздражителя в определенный исторический момент превратится в социальный процесс.

Часть I. АГЕНТ ГОН

1960 год

«Новенький, к доске», — сказала Валентина Васильевна, делая пометку в журнале.

Этого я ожидать не мог, поскольку считал, что, придя в новую школу, имею право на некоторую передышку.

Несколько дней назад мать привезла меня в интернат, что, как оказалось в дальнейшем, определило всю мою жизнь. Я сразу же заметил, что класс, в который я попал, разделен на какие-то группы, каждая из которых имела своего лидера. Я не спешил примкнуть к какой-либо из них, так же как и они не спешили затащить меня к себе. Мои новые товарищи просто не обращали на меня внимания, и два дня я после уроков и до ужина бродил в одиночестве по Петергофу, где располагался интернат, и по берегу Финского залива.

Я вышел к доске и сразу же «заплыл». Валентина Васильевна, особа очень желчная, отпускала довольно грубые остроты в мой адрес, комментируя мои знания в области арифметики по программе четвертого класса средней школы, что вызывало дружный хохот присутствующих.

Не смеялись только двое, сидевших на первой парте: Костя Сидоренко, которого в классе все называли Котом, и постоянно сопровождавший его Володя Дубков, по прозвищу Пинкертон. Они серьезно и как-то изучающе смотрели на меня и изредка переглядывались.

Получив свои заслуженные два балла, я спокойно отправился на место, не обращая внимания на остроты одноклассников.

На перемене ко мне подошли трое и сразу же начали обсуждать мои недостатки. Краем глаза я видел, что в отдалении за нами наблюдают Кот и Пинкертон.

Троица, явно провоцируя меня на драку, подвергла насмешкам мои умственные способности и даже внешность, но я сохранял спокойствие, стараясь не выпускать из поля зрения Кота и его друга.

Наконец один из троих, Сережка Рощин, не добившись моей реакции словесными методами, щелкнул меня по носу. Щелчок был довольно сильный, и я инстинктивно двинул ему кулаком в челюсть, после чего все трое бросились на меня. Мы покатились по полу и катались до тех пор, пока нас не растащил в разные стороны учитель истории Михаил Петрович, по кличке Михпет.

— Кто первым начал драку? — спросил Михпет грозным голосом.

Я молча пожал плечами и потрогал синяк под глазом.

После обеда я побрел на залив и, присев недалеко от воды, начал бросать в нее мелкие камушки.

Сзади заскрипела галька. Я обернулся и вскочил, готовый к обороне. Передо мной стояли Кот и Пинкертон. Несколько минут мы молча смотрели друг на друга, затем я повернулся к воде, сел и продолжил кидать камни.

Кот и Пинкертон присели рядом.

— Поговорим? — спросил Кот.

— О чем? — в свою очередь задал вопрос я.

— Хочешь быть с нами? — спросил Пинкертон.

— В каком смысле?

— Стать членом нашего тайного ордена, — ответил Кот.

— Сколько же вас? — заинтересовался я.

— Двое, — спокойно сказал Кот.

— С тобой будет трое, — добавил Пинкертон.

— Что же я должен буду делать? — спросил я немного разочарованно.

— Для начала пройти испытание.

— Какое?

— Увидишь, — сказал Кот, после чего оба члена тайного ордена поднялись и не оборачиваясь пошли по направлению к интернату. Я посмотрел им вслед и поплелся в парк.

За ужином Сидоренко и Дубков не обращали на меня внимания, а после ужина куда-то исчезли. И только перед отбоем, когда, уже расстелив постель, я отправился в умывальную комнату почистить перед сном зубы, ко мне подошел Кот. «После отбоя приходи на стадион». «Зачем?» — опешил я. «Будешь проходить испытание».

Дождавшись когда все «сокамерники» уснули (Кот и Пинкертон спали в другой комнате), я оделся и спустился в вестибюль. Дверь наружу оказалась запертой. Я подошел к окну и обнаружил, что все ручки с оконных рам сняты. Оставалось одно. Я вернулся в спальню, вылез через окно на карниз и сиганул прямо на газон. Земля оказалась довольно мягкой. Прижимаясь к стене, я направился к стадиону, который располагался метрах в ста от здания интерната.

Сентябрь выдался на редкость теплым, хотя с залива и дул прохладный ветерок. Я не одел куртку и шел в одной рубашке, надеясь на то, что испытание не продлится очень долго.

На стадионе никого не было. Видимо, это было испытание не на храбрость, а на дурость. Костыляя себя за то, что так дешево купился, я все же присел на скамейку и вскоре задремал.

Кто-то хлопнул меня по плечу, затем раздался голос Кота: «Пошли».