Г. М. Пулэм, эсквайр - Джон Марквэнд

— А, Гарри! Я не знала, что вы здесь.

— Я тоже еду к Муннам.

— Я не знала, что вы знакомы с ними.

— Знаком, но не очень близко. Мне и в голову не приходило, что вы можете уехать из Норт-Харбора на праздник.

— Похоже, что я несколько устала от Норт-Харбора. Интересно будет встретить какого-нибудь нового человека.

— Он уже перед вами.

— Так-то оно так. Но там будут и другие люди, что, надеюсь, поможет нам встряхнуться.

Мы вместе пообедали, а потом, в четыре часа утра, пересели в Рокленде на пароходик со старенькой машиной и поплыли среди островов. Стоя на палубе, мы наблюдали, как солнце постепенно разгоняет утренний туман и как проясняется, становится отчетливой картина сверкающего в солнечных лучах моря. Мы почти не разговаривали, но присутствие Кэй радовало меня — я раньше не бывал у Муннов и всегда чувствовал себя стесненно, направляясь в незнакомое место.

— Идти в гости — это все равно что идти на бал, ведь правда? Неизвестно, как проведешь время, а уйти, если не понравится, неловко.

— Вот уж не предполагал, что может быть такое совпадение мыслей.

— Я всегда так думаю. Гарри, если все, кто там соберется, хорошо знают друг друга, давайте постараемся быть вместе.

— Конечно.

— Как это похоже на вас! Будто вы и не знаете других слов, кроме «конечно».

Вот почему я и пригласил Кэй покататься на одной из небольших парусных яхт: все остальные знали друг друга лучше, чем Кэй или меня. То и дело можно было слышать шуточки, понятные только тем, кто долгое время жил тут вместе; всех их объединяло чувство, которое возникает среди людей, которые провели лето одной компанией и знают, что скоро им предстоит разъехаться.

— Гарри, — сказала Кэй, когда мы оказались в яхте, — не мешало бы вам выровнять кливер. Вы держите его не совсем ровно.

— А вам не мешало бы держать яхту немножко подальше от берега.

Дул легкий ветерок, управлять яхтой было нетрудно, и мы могли спокойно сидеть и любоваться видом островов, разделенных голубыми протоками; особая прелесть заключалась в том, что мы чувствовали себя совершенно непринужденно. Был конец лета, в воздухе чувствовалось прохладное дыхание осени. Кэй была в теннисном платье и мягком серовато-оранжевом свитере. Упираясь ногами в противоположное сиденье, она держала левой рукой румпель. Бриз раздувал ее волосы, бросал на лоб и глаза, и она то и дело откидывала их назад. Круглолицая, с пухлыми щеками в детстве, Кэй теперь, с годами, утратила свою полноту, черты ее лица стали подвижными, как и вся она.

— Когда воздух так свеж и все неподвижно и блестит, прошлое кажется страницей, где в конце длинного предложения поставлена точка перед новым абзацем, — проговорила она.

— Это верно. Чувствуешь, что-то кончилось, ушло в прошлое.

— Гарри, мы оба несчастны, да?

Когда Кэй сказала это, я смотрел на кливер и думал о том, что слишком уж прямо он поставлен. Услышав ее слова, я повернулся и с удивлением обнаружил, что она наблюдает за мной, а не за парусом.

— Почему вы спрашиваете об этом? Или я не так вел себя, как нужно?

Кэй улыбнулась. Я не раз отмечал про себя, что у нее заученная, холодная улыбка, однако сейчас на ее лице и на губах лежало нежное и печальное выражение.

— Дело не в том, как мы себя ведем, но когда вы сами несчастны, вам легче понять другого несчастного, и это приносит вам облегчение. Вот все, что я хотела сказать.

За все время, что я знал Кэй, она никогда не говорила так откровенно. Я знал, конечно, что ее нельзя назвать счастливой, иначе она не порвала бы с Джо Бингэмом, но не задумывался почему.

— Все здесь выглядят такими довольными, что меня даже тошнит, — продолжала Кэй.

— Понимаю.

— Нет, вы не понимаете. Кажется, что им ничего не нужно, кроме того, что они уже имеют или могут еще иметь.

— Кто знает, может они и правы, — сказал я и, помолчав, добавил — Не думаю, что вы хотите иметь нечто такое, чего невозможно добиться.

— А вы?

— Бесполезно пытаться стать другим, чем вы есть на самом деле, — продолжал я развивать свою мысль. — Вы когда-нибудь пытались?

— Пыталась.

— Ничего не получается.

— Да что там! — воскликнула Кэй. Что-то в ее тоне заставило меня повернуться и искоса взглянуть на нее.

— Кэй, что с вами? — спросил я. Закусив нижнюю губу, она провела по глазам рукавом свитера.

— Не смотрите на меня. Сейчас все пройдет. Это потому… потому, что я чувствую себя такой… опустошенной.

— Дайте-ка лучше я сам буду управлять яхтой.

Но вместо того чтобы взять у нее румпель, я неожиданно для самого себя обнял Кэй одной рукой.

— Кэй!

Она не отодвинулась и, видимо, не имела ничего против того, что я обнял ее.

— Я так устала, мне так тошно от всего этого…

— Ничего, Кэй. Я понимаю.

— Я приехала сюда совсем не ради того, чтобы разыграть эту сцену. Я ненавижу людей, способных на такие спектакли. Как я выгляжу?

— Прекрасно.

— Раньше вы никогда не говорили мне ничего подобного. Я не собиралась распускаться до такой степени.

— А вы и не распускались. Мне было приятно узнать, что кое-кто еще…

Я умолк, и некоторое время мы оба молчали.

— Нам пора возвращаться. Я переставлю парус, и мы пойдем под ветром.

Больше мы о себе не говорили, болтая то о яхте, то о фарватере; я нашел какую-то карту, и мы вместе рассматривали ее. Я думал о Мэрвин Майлс, но стоило мне посмотреть на Кэй, как Мэрвин отодвигалась куда-то на задний план. Наши взгляды часто встречались, но мы всякий раз поспешно отводили глаза.

— Гарри, а может, те, кого вы давно знаете, лучше всяких новых? По крайней мере, вам известно, что можно ждать от них.

— Согласен.

— Ну что ж, идите на нос, убирайте парус и держите наготове багор. Смотрите, чтобы яхта не проскочила мимо пристани, когда я начну причаливать.

— Давайте! — крикнул я Кэй, выполнив все, что требовалось. — Причаливайте!

— А вы занимайтесь лучше своим делом, следите за причалом.

Сейчас, пытаясь честно проанализировать прошлое, я откровенно признаюсь самому себе, что Кэй была для меня только символическим решением моей проблемы, как и я для нее. Возможно, не так следует поступать в жизни, но какое это имеет значение, если учесть, что самое важное начинается после женитьбы и что все решает путь, который изберут супруги, чтобы как-то ужиться.

После прогулки на яхте, осенью того года, Кэй искренне пыталась разобраться в наших отношениях, которые несколько озадачивали ее. Уже после того как наши встречи стали регулярными и мы не сомневались, что так будет и впредь, Кэй задала мне вопрос, который беспокоил и меня самого.

— Гарри, — спросила она, — как, по-вашему, мы действительно начинаем любить друг друга или только пытаемся влюбиться?

В октябре Кэй стала звонить мне в контору, и я не знаю, когда это переросло у нее в привычку, хотя случайные порывы часто становятся у нас привычкой еще до того, как мы начинаем отдавать себе в этом отчет. Не знаю я и того, когда начал ждать ее звонка и чувствовать, что мне чего-то не хватает, если она не звонила.

— Алло, — обычно говорила она.

— А, Кэй! — обычно отвечал я, делая вид, что удивлен. — Что поделываете?

— Только что выпила апельсиновый сок… Рафа стошнило прямо в столовой.

В наших разговорах довольно видное место занимал желудок Рафа.

— Гарри, — говорила затем Кэй, — а чем вы занимались после того, как вернулись домой? — И я рассказывал ей, чем занимался.

— Ну, а я продолжала читать «Очерк истории» Уэллса. Дошла до Китайской империи. Гарри, а что вы будете делать во второй половине дня?

— Да ничего особенного. Пойду играть в сквош.

— На обратном пути заглянете к нам, ладно?

У меня появилась привычка, возвращаясь домой, заходить к Мотфордам, и они, видимо, привыкли поджидать меня. Перед камином в таких случаях всегда стоял поднос с принадлежностями для чая; тут же я заставал и Кэй — иногда одну, иногда вместе с миссис Мотфорд. Миссис Мотфорд справлялась о самочувствии моей матери, потом пересказывала какую-нибудь статью из журнала «Атлантик мансли» и, если выяснялось, что я с ней не знаком, вручала мне с наказом прочесть. Все становилось проще, когда мы начинали шутливо прохаживаться по адресу Кэй. Миссис Мотфорд заявляла дочери, что считает ее платье слишком коротким, если даже мода предписывала носить еще более короткие платья, и просила меня употребить все мое влияние на Кэй и заставить ее делать то-то и не делать того-то, потому что сама она бессильна. Когда Кэй спрашивала, сколько кусков сахара положить мне в чай, миссис Мотфорд наставительно замечала, что пора бы ей это раз и навсегда запомнить. Кэй, должно быть, очень не наблюдательна, пилила она дочь, если задает вопросы о сливках или лимоне и не замечает, каким усталым я вернулся из конторы; Кэй не следует забывать, что мужчины всегда утомлены после целого дня работы в конторе; наступит время, когда Кэй придется думать не столько о своих развлечениях, сколько о некоторых людях.