Натюрморт для вампира - Наталья Хабибулина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дубовик, кивнув, внимательно посмотрел на женщину:
– Значит, других поводов для визита к вам у нас нет?
– За всю мою жизнь только раз я совершила ошибку… Да и ошибка ли это была? Ведь сделала всё сознательно. Теперь признаться в этом не боюсь. Недолго мне осталось… – она снова закашлялась. – Будете спрашивать? – едва отдышавшись, она выпрямилась на стуле и сложила свои сухие руки на худеньких коленях.
– Решайте сами, как вам легче. Мне нужны все подробности, даже самые незначительные.
Женщина немного подумала, потом начала свой рассказ:
– С Таисией мы познакомились на фронте. Хочу сразу рассказать, какая она была, чтобы всё остальное стало понятным. Не побоюсь таких характеристик, как жёсткость, даже жестокость в некоторых случаях, непримиримость к слабости и, как говорят, твёрдость духа во всем, что касается идеологии, одним словом, ярая коммунистка. Но это только с посторонними. А вот с внуком… Это её «ахиллесова пята»… Слёзы я у неё видела лишь раз, когда она узнала, что внук с няней не успели эвакуироваться. Но она быстро справилась с этим, и только раза два, после выполнения задания, просила отпустить её к мальчику на один-два дня. Из дома она приезжала какая-то обновленная, одухотворенная, что ли… Будто эти недолгие свидания заряжали её энергией, и она с новыми силами шла на встречу с врагом… Вообще, Таисия совершенно неординарная личность. Не могу сказать, какой она стала теперь, но полагаю, мало что в ней поменялось… Такие люди редко ломаются. Но с ней случилось несчастье. Это я сразу поняла, когда её привезли на санях к нашей госпитальной палатке. Некоторое время она была без сознания, да и неудивительно при таких ранах. Мы знали, что её группа ушла на задание третьего декабря, а Таисия вернулась лишь пятого. Ещё не видя её ран, я очень удивилась, как ей удалось продержаться столько времени на морозе. Даже без единой раны это было проблематично, а уж как она такое выдержала?.. Но на этот вопрос ответ я нашла сразу, как только стала осматривать её раны. – Вера Максимовна опять надсадно закашлялась, и какое-то время не могла отдышаться. Предложив выпить ещё немного, она продолжила: – Я сама коммунистка, и ни в Бога, ни в черта не верю, но в тот момент благодарила именно Господа за то, что только я занималась ею. Все остальные медики были заняты. – Она помолчала. – Как бы мне объяснить вам простым языком, не засоряя его медицинскими терминами? Понимаете, у неё было разорвано бедро, с повреждением сосудов. Если не ушить эту рану, смерть от кровопотери неизбежна. Остальные раны были не такой степени тяжести, но тоже кровоточили. Так вот… На ране бедра я сразу увидела следы от хирургического шва, очень ювелирного.
– То есть?.. – Дубовик ждал уточнения.
Вера Максимовна кивнула и объяснила:
– То есть, рану сначала зашили, а потом швы удалили до заживления, но внутри она уже немного затянулась, поэтому кровь хоть и сочилась, но не так обильно. В самой ране я обнаружила следы какого-то порошка, видимо, противовоспалительного. Состав его мне так и не удалось узнать. Но главное… Когда Таисия вдруг очнулась, она посмотрела на меня… Знаете, это был взгляд раненой волчицы, попавшей в капкан… Я сразу поняла, что она была… у них… Я кивнула ей и продолжила свое дело: зашила ей ногу по уже имевшимся игольным проколам. Я знала, что рискую, ведь не только я задавалась таким вопросом, как ей удалось выжить, но и органы НКВД. Как ей удалось освободиться из этих сетей, не знаю. Я читала в газете о её дальнейших подвигах, и это было, как подтверждение того, что с ней всё в порядке.
Дубовик на мгновение замер, а потом спросил:
– И как часто газеты писали о ней?
– Довольно часто. Да вы можете сами просмотреть подшивки военного времени. Ещё в начале войны о ней была написана большая заметка. Написали и об её подвигах в Гражданскую войну.
– Ага… И о семье писали?
– Да-а, там даже была фотография Таисии с внуком. – При этих словах Дубовик удовлетворенно кивнул. – С дочерью они расстались ещё до войны. Девчонка, по словам самой Таисии, выросла вольной, рано стала встречаться с мужчинами, а это шло совершенно вразрез с воспитанием самой Поляковой. И её мужа тоже. Поэтому Таисия забрала внука и воспитывала его по строгим канонам морали коммунистического общества. Вышло ли что-нибудь из этого? – Вера Максимовна вопросительно посмотрела на Дубовика.
– Увы, с молодым человеком не имел чести быть знакомым. Потому ваш вопрос оставлю без ответа. Что ещё вы можете добавить к сказанному вами о самой Поляковой?
– Пожалуй, больше того, что сказала… – Вера Максимовна помолчала, потом посмотрела прямо в глаза подполковнику: – Сломать её могли только внуком… Иначе, она бы не вернулась оттуда…
Дубовик промолчал.
– Вас, видимо, удивляет, почему я всё это сейчас рассказала? Просто очень надеюсь на то, что Таисию смогут простить, ведь Хозяина уже давно нет в живых, нынче совсем другая политика… И потом… Вряд ли она сама все эти годы не мучилась… Когда-то это надо прекращать, верно? Да и внук её уже взрослый… – всё это женщина говорила с тяжелым придыханием, останавливаясь после каждой фразы. – Куда мне надо придти, чтобы дать свидетельские показания? Они ведь вам будут нужны? Только вам следует поторопиться, лёгкие мои совсем разрушены…
Прощаясь с Верой Максимовной, Дубовик вдруг поймал себя на одной очень интересной мысли, и он, уже стоя в дверях, извинившись, спросил:
– Вы ведь хирург по специальности? А никогда не интересовались работами нацистских врачей? Тогда, в сорок первом, тот шов вас заинтересовал? И препарат из раны…
Женщина закивала головой:
– Да-да, я читала материалы Нюрнбергского процесса. Видите ли… – она подняла заблестевшие горячечным светом глаза, – … мои дети… их уничтожили эти сволочи… в концлагере Саласпилс… Я читала труды некоторых, не могу назвать их врачами, из этих… какие опыты они проводили над людьми… – Она вдруг развернулась и быстро прошла в комнату, оставив подполковника в замешательстве, но через минуту вернулась, держа в руке лист из записной книжки: – Вот адрес моего хорошего знакомого, он собирал все материалы об этих извергах. Даже ездил в Германию. Сейчас пишет книгу. Это здесь недалеко, на Пречистенке.
– Значит, о внуке они узнали из фронтовой газеты? А ведь они, действительно, попадали к ним, так же, как и их газеты – к нам, – Лопахин держал в руках
