Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони

здесь просьбу от имени моего хозяина Филиппа Бургундского, который, будь он с нами, потребовал бы ее во имя справедливости… и рыцарства.

Каменное лицо Ришмона, казалось, оживилось; он явно заинтересовался.

— Вы говорите, рыцарства?

—  — Конечно же!

С тонкой улыбкой, не отрывая взгляда от Катрин, Виллье де л'Иль Адан поддел пальцами тяжелую золотую цепь, украшавшую его суровый черный пурпуэн[78], и поиграл геральдическим барашком.

— Ни для кого не является тайной при Дворе Бургундии, что побудило… чьи золотые локоны вдохновили герцога Филиппа на основание этого ордена, который все мы, его верные слуги, почитаем за честь носить, потому что он — символ высшего благородства. Вот почему я прошу о помиловании во имя рыцарства… и потому еще, что уважаю высшее право со стороны госпожи де Монсальви. — Нахмурив брови, Ришмон размышлял. Катрин с трудом пыталась сдержать биение сердца. Ее пальцы судорожно сжимали руку Бастарда, который, почувствовав, как ей нужна опора, сжал ее руку в своей. И именно к нему неожиданно и обратился Ришмон:

— Ваш совет, сир Бастард?

Дюнуа смело бросил ему широкую улыбку.

— Конечно же — помиловать! Я пришел только для этого!

— Ваш, Тернан?

Прево Парижа пожал плечами:

— Естественно, помиловать, сир коннетабль!

— А ты, Ротренан?

— Помиловать, монсеньор! Это — по справедливости! — подтвердил бретонский капитан.

Ришмон даже и вида не подавал, что собирался спросить мнение рыцарей Оверни, но они и не собирались оставаться в тени. Их решение выразилось грозным ревом:

— Помиловать! Помиловать!

— Освободить Монсальви, — пробасил Рено де Рокморель, — и в путь! Нас ждут дома!

Этот светловолосый гигант не сомневался, что суд окончен и решение принято, оставалось только бежать к Бастилии, чтобы вывести оттуда заключенного.

Но Ришмон был другого мнения.

— Минуту, сир рыцарь! Не все еще сказали. Мэтр Мишель де Лаллье еще не вынес свой вердикт, а вы знаете, что заключение зависит только от него, каким бы ни было наше общее мнение! Итак, сир прево, — добавил он живо, видя угрожающие взгляды, которыми Рокморели пронзили старика, — что вы решили? Капитан де Монсальви должен жить или умереть?

— Жить; монсеньер, с вашего разрешения. Я не признаю ни за кем в подобных условиях права на приговор смертный. Но я бы, тем не менее, желал довести до сведения графа де Монсальви, что помилование он получил не по праву сеньора, не из-за сознания благородной мести, но благодаря тени замученного славного человека, золотых дел мастера, на которого, возможно, будь этот человек жив, он и не посмотрел бы, хотя Гоше Легуа — его тесть!

— Он узнает, — пообещал Ришмон. — Обещаю вам…

— В этом случае я попрошу у вас разрешения удалиться, так как мне нужно немедленно отправиться в Дом с Колоннами, чтобы дать отчет о моем решении нашим эшевенам. Я уверен, что они полностью с ним согласятся.

— Думаете ли вы, что народ поступит так же? Старик пожал плечами, и добродушие разлилось по его лицу.

— Я обращусь к народу сегодня же вечером и скажу, что сам предложил освободить вас от вашего слова, монсеньер, и прошу милости виновному.

— Объявите ли вы о причине этого помилования? — смущенно спросила Катрин.

— Естественно, мадам! Народ, от имени которого я действую, должен понять. Он согласится с тем, что жизнь одного их человека была оплачена жизнью другого их человека. Перед тем как вас покинуть и если вы мне разрешите, я бы хотел сказать, мадам, что я счастлив тем, что узнал вас… и горд, что парижская девочка стала такой знатной и прекрасной дамой! Могу я попросить вашу руку?

Поддавшись внезапному порыву, Катрин подставила щеку и горячо обняла старика.

— Спасибо, сеньор прево! Спасибо от всего сердца! Я вас не забуду и буду молить за вас Бога.

Мишель де Лаллье удалился по тенистой аллее сада, сопровождаемый овернцами, Жаром де Ротренаном и двумя бургундскими сеньорами, приветствовавшими ее столь же почтительно, как если бы она еще царила в сердце великого герцога Запада. Ришмон осторожно оторвал руку Катрин от руки Бастарда и привлек к себе на каменную скамью.

— А теперь сядьте подле меня, теперь, когда вы победили, моя прекрасная воительница, и дайте мне на вас насмотреться. Боже, как вы красивы, Катрин! Более блистательны, чем дроки моей Бретани, когда под ласковыми лучами солнца они усеивают равнину. Честное слово, если бы я не любил так сильно мою нежную супругу, я бы влюбился в вас!

И он чистосердечно улыбнулся ей. Его светлые голубые глаза без гнева и затаенной злобы смотрели на нее. Он был искренне счастлив от того, что может наконец поддаться чистому дружескому чувству.

Но у Катрин еще остались в памяти слова о «клиентах» Монсальви, и ей хотелось воспользоваться этим для маленькой мести.

— Как же это, монсеньер? Вы усаживаете подле себя дочь золотых дел мастера… чьими клиентами, возможно, были члены и вашей семьи?

Он разразился смехом.

— Попали! Я это заслужил! Простите меня, Катрин, но я был так раздражен. Вы прекрасно знаете, что вы из тех достаточно редко встречающихся людей, для которых происхождение мало значит. Вы были достойны родиться на ступенях трона, и, поднимая вас до ранга, который вы теперь занимаете, судьба оказала вам небольшую милость. Расскажите теперь о себе, о моей крестнице Изабелле и о вашей прекрасной стране, для помощи и освобождения которой, боюсь, не хватит вашего дикого эскорта…

— Я пойду, если хотите! — предложил Дюнуа. — Монсальви и я быстро научим уму-разуму банду сеньоров-грабителей!

— Об этом вопрос не стоит. Вы мне нужны, сир Бастард! Не отнимайте у меня всех моих людей. И потом, пролить кровь Орлеана, чтобы проучить горстку грязных разбойников, это было бы слишком. Я улажу это в самом скором времени, как только к нам присоединится сир де Монсальви.

— Он скоро будет здесь? — вскричала Катрин, внезапно залившись краской, которая вызвала улыбку бретонского принца.

— Естественно. Ротренан ушел за ним, а Бастилия недалеко. Бедняжка, да у меня не хватило бы духа вас здесь удерживать, заставлять терпеть мои ухаживания, когда я знаю, что вы дрожите от нетерпения видеть «его». Но я хочу доставить себе удовольствие соединить вас. Мне кажется, у меня есть полное право на вознаграждение…

— На все возможные вознаграждения и на всю нашу благодарность! Благодаря вам я наконец снова обрету мир, счастье и спокойствие души…

— Но по-настоящему вы их обретете только с появлением вашего супруга, — проговорил коннетабль, заметив, что взгляд Катрин скользил уже в глубинах сада, высматривая знакомую высокую фигуру.

Она улыбнулась ему немного сконфуженно. — Да, правда! Мне не терпится его увидеть.

— Наберитесь терпения! Он