Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони

у англичан, если одновременно вы отдаете на разграбление остальную часть страны? Верните нам Монсальви, сир коннетабль! Верните нам нашего командира и дайте нам уехать! Мы слишком много потеряли времени!

Коннетабль поднял руку, чтобы унять шум.

— Спокойствие, господа! Все не так просто, как вам кажется. Поверьте мне, что я с болью и гневом узнал о том, что происходит в Верхней Оверни, и, как только будет возможно, пошлю помощь…

— Как только будет возможно? — переспросил Фабрефор. — Другими словами, тогда, когда люди найдут свою смерть в стенах Монсальви и Беро д'Апшье успеет там надежно обосноваться! Кроме того, вы слышали, что сказала госпожа Катрин? Кастилец в Сен-Пурсане и люди Орийяка, боятся его появления. Какое нам дело до Парижа, если по возвращении мы найдем наши замки занятыми, деревни сожженными, а нашил женщин подвергшихся насилию? Мы не останемся здесь ни на минуту!

— Тогда уезжайте! Я вас не держу.

— Мы так и сделаем, — быстро ответил Рокморель, — но уедем не одни. Нам нужен Арно де Монсальви, и если нужно силой вырвать его из вашей Бастилии, мы пойдем и на это! Вам придется идти врукопашную против ваших отрядов, сир коннетабль!

— Вы болеете только за ваши собственные интересы! — крикнул Ришмон. — Вы забываете, что в завоеванном городе правосудие должно быть более жестким и непримиримым, чем где бы то ни было. Я отдал приказ и четко сказал, какие последуют санкции в случае неповиновения! Сир де Монсальви это знал и, тем не менее, не принял к сведению…

— А как можно стоять, сложив руки, когда мимо вас проходит убийца вашего брата? — бросил Дюнуа. — Все мы поступили бы так же!

— Не говорите так, сир Бастард, — ответил Ришмон. — Никто лучше вас не умеет уважать приказы. Как парижане смогут доверять мне, если я не покажу, что я здесь хозяин и несу ответственность от имени короля? Если я закрываю глаза на первое же серьезное неповиновение? Вы что же, забыли, что я дал слово?

— Ваше слово не стоит головы Арно де Монсальви, — бросила Катрин в бешенстве.

Потом, видя, как Ришмон побледнел и отступил, как от удара, она бросилась на колени.

— Простите меня! — воскликнула она. — И не сердитесь на резкие слова! Я как безумная с тех пор, как узнала об опасности, которой подвергается мой муж… и из — за чего!

— Был убит пленник, — упрямо ответил бретонец, — которому я пообещал жизнь. Неужели вы думаете, что мне самому не хотелось бы повесить повыше и поскорее эту толстую свинью Кошона, чье идиотское неистовство предало Деву Жанну смерти? Однако я сдержался. Не…ет! Я не знал в начале переговоров, но даже если бы я знал, это ничего бы не изменило: я должен был дать им уйти всем — или никому! Встаньте, госпожа Катрин, мне не нравится видеть вас у моих ног.

— Это место подходит тому, кто молит о пощаде! Я поднимусь, когда получу то, что я у вас прошу. Все, что вы мне сказали, я уже знала. Я знаю, как серьезен проступок моего мужа, поскольку он осмелился пренебречь вашим словом… словом принца и самого честного, верного человека!

Тут вмешался прево торговцев. Легко поклонившись и, которой он собирался возразить, Мишель де Лаллье вздохнул:

— К несчастью, мадам, парижский народ еще не знает монсеньора коннетабля де Ришмона. Воспоминания, которые парижане сохранили об Арманьяках, и особенно о коннетабле Д'Арманьяке, не очень приятны. Именно поэтому город сдался своему настоящему хозяину — Карлу Французскому, да хранит его Господь в добром здравии. Но как он будет реагировать, если представляющий короля человек сразу же начинает обходить законы? Слово принца было дано мне прево торговцев и моим эшевенам. Я не имею права его возвращать.

— Почему? Но почему же? — простонала Катрин, готовая расплакаться.

— Потому что я должен реагировать на жалобу вдовы Легуа. Люди из ее квартала разграбили ее дом и грубо с ней обошлись, но она должна была уйти со своим мужем и у нее больше ничего не осталось.

— Станет ли она богаче и счастливей; если убьют моего мужа?

— Госпожа, — проговорил старик, — вы не можете понять: вы знатная и благородная дама, и для вас маленькие люди так мало значат…

— Гийом Легуа не принадлежал к маленьким людям. Это был крупный буржуа и богатый человек!

— Возможно, но это был все же только буржуа, как я сам и большинство людей в нашем городе. В Париже живут в основном простые люди и буржуа, а дворян очень мало. Знатные сеньоры, занятые войной и турнирами, достаточно далеки от нас. Конечно, Гийом Легуа убил брата сеньора де Монсальви, но это было во время войны, мадам…

Катрин встала и оказалась лицом к лицу с прево.

— Войны? Нет, мессир, не войны! А во время восстания, если позволите! Кабош никогда не был военным командиром, насколько мне известно!

— Вы играете словами. Я должен был сказать — во время гражданской войны, но вы не можете знать, что это такое, потому что тогда вас, должно быть, нежно воспитывали за стенами какого-нибудь отдаленного благородного замка, куда не доходили ужасы Парижа! Вы не знаете, что было здесь, когда люди, устав от фаворитов Изабо, злодеев дворян, непосильных поборов, поднялись на защиту свободы. И, рискуя усилить вашу боль, добавлю, что убийством молодого сеньора де Монсальви, если оно и было, не вызвало ни в ком сожаления. Париж сочтет правильным, если монсеньер коннетабль заставит упасть голову какого-нибудь дворянина, виновного в убийстве буржуа, даже если этот буржуа служил врагу. Все мы ему служили в той или другой мере, по принуждению или доброй воле, но служили! Процесс, который монсеньер слишком задержал из-за политических событий, должен состояться. Вы понимаете?

Катрин посмотрела на старика, потом на всех присутствующих. Она увидела встревоженного Тристана, уже отчаявшегося Бастарда, коннетабля, укрепившегося в своих позициях, на что указывал его сжатый рот и нахмуренные брови.

Она увидела также дрожащих от гнева овернцев, чьи суки уже нащупывали на боку эфесы шпаг и кинжалов. Она поняла, что через секунду все решится. Эти храбрые люди овернской земли, которую она теперь любила больше всего, были готовы на убийство ради спасения друга и утверждения своих сеньориальных прав.

Если Арно будет принесен в жертву душам предков Гийома Легуа, этот сад обагрится кровью, а там, в Оверни, поднимется восстание, которое охватит горы со стремительностью лесного пожара. Она не могла избежать этой драмы и спасти Арно, не пренебрегая своей гордостью и не признавшись, кто она на самом деле. Старый прево не вернет слово