Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони

что Ришмон бретонец, а значит, суеверен. И потом, это угрожает только ему, а вы, насколько я знаю, не хозяйка этого дома.

— Нет. Но трагедии оставляют следы… Здесь не дом милосердия.

Бастард достал платок, вытер лоб и вздохнул:

— Да, моя дорогая, вы можете смело считать себя человеком, отнимающим всякое мужество. Я пытался вас ободрить, а получилось так, что вы меня взволновали этими историями с привидениями… А! Мессир дю Пан!

К ним приближался дворецкий коннетабля, спускаясь по лестнице, ведущей в зал для приемов. Дюнуа встретил его с явным облегчением.

— Пожалуйста, мессир, доложите о нас. Кажется, наверху большое собрание?

Слышны были многочисленные голоса, и весь этаж жужжал, как летний улей. Но дворецкий с улыбкой поклонился:

— Действительно, слишком большое собрание. Монсеньор приказал проводить мадам в сад, куда он удалился со своим Советом.

Катрин удержала вздох облегчения. Она боялась, что Ришмон вынудит ее к публичному объяснению, как перед королевским судом, где при большом скоплении народа она Услышит свой приговор, но не сможет ничего объяснить.

Шум, заполнявший отель, испугал ее с самого начала. Поэтому она любезно улыбнулась сиру дю Пану, собравшемуся показать ей дорогу. Но дело осложнилось, когда он захотел увести Катрин без ее эскорта, сделав знак овернским сеньорам оставаться на месте.

— Монсеньор коннетабль желал бы выслушать графиню де Монсальви в узком кругу, мессиры. Он хочет, чтобы это несчастное дело сохраняло по возможности оттенок семейного из-за тесных связей его с домом Монсальви.

Амори де Рокморель вышел из ряда, сделав шаг вперед.

— Мы — братья по оружию Арно де Монсальви, а значит, его семья, сир дворецкий. Поэтому мы войдем, нравится вам это или нет! Нам определенно не по душе, как при Дворе решаются семейные дела: госпожа де Монсальви и мы имеем одно общее сердце, и она в нас нуждается.

— Дайте им войти, дю Пан! — вмешался Дюнуа. — Они будут держаться в глубине сада и подойдут только в случае крайней необходимости. Я это беру на себя…

— Тогда я склоняюсь. Итак, соблаговолите следовать за мной.

Сад, затопленный солнцем, плавно спускался к Сене. Это было очаровательное место, где под старыми вишнями, которые запоздалая весна украсила белыми цветами, зеленый ковер свежей травы был усыпан фиалками, примулами и анемонами. Над длинными каменными, позеленевшими от времени скамьями нависали мягкой спасительной тенью густые кусты сирени, а сквозь ее ветви блестели ленивые воды реки.

Ришмон ждал ее. Одетый в темно-серый бархат без малейшего украшения, он сидел на скамье и беседовал с окружавшими его дворянами.

Кроме Тристана, который держался несколько в стороне и с интересом следил за дроздом, там был бургиньонский вождь Жан де Виллье де л'Иль Адан, новый парижский прево мессир Филипп де Тернан, другой хозяин города — Мишель де Лаллье, и один из известнейших бретонских капитанов Жан де Ротренан.

Овернцы послушно остались у входа в сад, а Катрин в сопровождении Жана Орлеанского приблизилась к коннетаблю, и как если бы он был самим королем, преклонила перед ним колено.

При ее приближении разговор прервался. И хотя ее голова оставалась скромно опущенной, молодая женщина была уверена, что все взгляды устремлены на нее. На мгновение воцарилось молчание, быстро нарушенное радостной, совершенно не подходящей к этому моменту трелью сидящей на ветке птицы. Потом раздался хриплый и неприятный голос коннетабля:

— Итак, вы здесь, мадам де Монсальви? Я вас не ждал, и, чтобы быть полностью откровенным, ваш визит не доставляет мне никакого удовольствия. Добавлю, что это впервые.

Во вступлении не было ничего ободряющего. Однако Ришмон встал, чтобы встретить гостью как подобает, и любезно предложил ей место рядом с собой на скамье.

Но Катрин пренебрегла этим приглашением, стараясь набраться мужества. По тону коннетабля она поняла, что сражение будет суровым. Речь не шла о светской беседе. Поэтому лучше сражаться лицом к лицу и с открытым забралом.

Пользуясь привилегией женщины и знатной дамы; она ответила так же резко:

— Мне тоже не доставляет никакой радости вам его отдавать, монсеньор! Я не рассчитывала, что сразу по прибытии в Париж мне придется явиться к вам и умолять о милосердии, в то время как я собиралась жаловаться на зло, мне причиненное. Но, явившись к вам в качестве просительницы, я странным образом превратилась в обвиняемую.

— Я вас ни в чем не обвиняю.

— Тот, кто обвиняет моего господина Арно, обвиняет меня.

— Ну хорошо, тогда скажем, что вы обвиняетесь в попытке вырвать у меня помилование, которое у меня нет ни малейшего желания даровать. Что же касается ваших жалоб… могу я знать, в чем они?

— Не делайте вид, что не знаете о них, монсеньор. Я вижу здесь мессира Эрмита, который наверняка не забыл упомянуть об обстоятельствах моего приезда. Но если вы настаиваете, чтобы я назвала их сама, то извольте. Я заявляю, что моим близким, моей земле, моему городу и мне самой причинили зло! Я жалуюсь на то, что, пользуясь отсутствием моего супруга и его лучших рыцарей, Беро Д'Апшье и его сыновья осадили Монсальви, который, быть может, в этот час уже пал и вопиет о своих страданиях Небу. Я жалуюсь на то, что не добилась никакой помощи ни от магистратов Орийяка, ни от епископа, поскольку они боятся нападения Вилла — Андрадо, находящегося в настоящее время в Сен-Пурсене, ни от вашего бальи из Монтаня, который предпочитает совершать паломничество в компании своей супруги вместо того, чтобы заниматься делом, как ему велит Долг! Я также жалуюсь на то, что наш хозяин брошен в тюрьму, тот, без которого я и мои люди обречены на несчастья и безвозвратно погибнут!

Голос Катрин, в котором дрожал гнев, наполнил сравнительно небольшой сад. Едва только новость об опасности угрожающей городу Монсальви достигла ушей Рокморелей и их друзей, они немедленно покинули свое укромное место где явно чувствовали себя непривычно.

Это было похоже на настоящее нашествие. В одно мгновение фруктовый сад наполнился страшным шумом и гамом. Катрин и Бастарду, находившемуся рядом с ней как бы в подтверждение своего покровительства, казалось, что их окружило грозное огнедышащее полчище.

Жан Орлеанский изо всех сил старался их удержать, но овернские рыцари не были расположены оставаться в тени.

— Совершено нападение на Монсальви! Вы это знаете, со вчерашнего дня, монсеньор, а мы, сыновья этой земли, до сих пор ничего не знали! — возмутился Рено де Рокморель. — Чем мы здесь занимаемся? Сокрушаемся по поводу заслуженной смерти одного подлеца, когда сотни мужчин, женщин и детей находятся в смертельной опасности! И стоило ли вырывать Париж