Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони

история назовет его по имени графства Дюнуа[76]. Но для женщин, которых он весьма жаловал своим вниманием, он был прежде всего одним из самых обольстительных мужчин, полный очарования, доблести и благородства… И хотя на его почти королевском гербе серебряная полоса шла наискось из левого верхнего угла в правый нижний[77], сын Людовика Орлеанского, убитого у потерны Бар-бет в Париже, и прекрасной Мариетты Энгиенской был на положении принца. В отсутствие своего сводного брата Карла, титулованного герцога, все еще находившегося в английской тюрьме, именно он управлял городом и землями Орлеанского дома, ко всеобщему удовлетворению.

Катрин де Монсальви, уже давно знавшая брата по оружию своего мужа, была прекрасно осведомлена о положении Бастарда, и реверанс, который она ему подарила, удовлетворил бы самого короля.

Тем временем Дюнуа приблизился к ней, наклонился, протянул руку, помогая встать, и запечатлел на ее руке галантный поцелуй:

— Час близится, Катрин, — произнес он так просто, как будто они расстались накануне. — Мы должны идти, если не хотим опоздать.

Так вот кто подведет ее к грозному бретонскому принцу! Радуясь внезапной поддержке, которой она никогда не решилась бы просить, она наградила принца взглядом, полным благодарности.

— Вы оказываете мне такую честь, монсеньор, что я не нахожу слов. Скажите, как вы узнали о моем приезде?

— Так же, как и эти господа, — от Тристана Эрмита. Он, я уверен в этом, повсюду восхваляет вас. Этот человек непреклонно исполняет свой долг, даже если этот долг разрывает ему сердце. Он надежный друг. Что же касается чести, любезный друг, то я давно отношусь к Арно как к брату.

— И все-таки ваша поддержка придает мне силы. И я уверена…

— Не стройте слишком много иллюзий, Катрин. С момента драмы у Бастилии я не раз пытался обжаловать дело Монсальви. Но пока безрезультатно. И поэтому я рассматриваю ваш приезд как дар Небес, ведь ваша красота и обходительность имеют безграничную власть и, может быть, смягчат упрямое сердце нашего командира. А теперь идемте, не надо заставлять его ждать…

Высоко подняв ее руку, которую не отпустил, и упершись кулаком в бедро, как будто собирался танцевать. Бастард повел Катрин на улицу.

— Следуйте за нами, мессиры! — бросил он на ходу.

От гостиницы Орла до отеля Дикобраза, чьи укрепленные ворота выходили на боковую стену бывшего королевского отеля Сен-Поль, путь был недолгий. Надо было только перейти улицу Сент — Антуан.

Погода стояла великолепная. Высокое солнце сияло на чисто вымытом небе и посылало свои лучи на землю. Даже небольшие грязные лужицы, оставшиеся между камней грубых капетингских мостовых, сверкали золотыми блестками. На улице, достаточно широкой в этом месте, отвыкшие от хорошей погоды парижане делали первые робкие шаги, словно выздоравливающие; мелкие торговцы-ремесленники шумно предлагали свой товар, зазывая хозяек купить воду, дрова или горчицу.

Но это было жалкое подобие прежней веселой сутолоки на улице, заполненной спешащими людьми: торговцами в дорогих, подбитых мехом платьях, озабоченными монахами, упрямыми нищими, благородными дамами, осторожно шагающими на своих высоких деревянных туфлях — «котурнах», предохраняющих платья от пыли, или уличные девицы с кокетливыми воротничками. Сегодняшняя улица, жестоко опустошенная столькими годами войны, пыталась ожить и била крыльями, проверяя свои силы.

Все с удивлением смотрели на странный кортеж людей, обожженных и потрепанных войной, сопровождающих красивую как картинка пару. Это было похоже на необычную свадебную процессию. Все узнавали Бастарда, которого приветствовали с дружеской симпатией, а красота его спутницы вызывала всеобщее восхищение. Им вослед раздававшись аплодисменты и приветственные возгласы. Но Катрин ничего не замечала и не слышала.

Дойдя до середины улицы Сент-Антуан, они увидели черные башни Бастилии, возвышавшейся темной громадой над пустотой величественных руин, которые были когда-то королевским отелем Сен-Поль. Сердце Катрин сжалось от тоски по мужу, спрятанному где-то в этой гигантской каменной массе. И ей пришла на ум мысль, что все, может быть, вновь повторится, как раньше, и на том же месте…

Катрин вспомнила, как давно девочкой с косичками она затерялась в толпе кричащих мятежников в одной из комнат этого дворца, отныне разоренного, и смотрела недоверчивым взглядом на мясника, который перепачканными кровью руками вырывал из рук заплаканной принцессы мальчика, красивого, как архангел, но обреченного. Ее жизнь и началась с этой минуты. Ее глаза тринадцатилетнего ребенка были устремлены на лицо Мишеля, все ее существо содрогнулось от внезапно проснувшейся страсти…

И теперь ради брата этого убитого ангела, ради человека, любовь к которому заслонила все, она шла в другое жилище, тоже королевское и находящееся по соседству с тем другим, умолять Артура Ришмона так же, как той трагической парижской осенью умоляла молодая герцогиня Гийенская своего собственного отца, беспощадного Жана Бесстрашного, подарить жизнь Мишелю де Монсальви. И герцогиня просила напрасно… Повезет ли Катрин? Прецедент был не обнадеживающим…

Переступив порог, над которым был высечен коронованный дикобраз, молодая женщина не могла сдержать дрожи, что не ускользнуло от внимания ее спутника. Он посмотрел, на нее с беспокойством:

— Вам холодно? Мне кажется, вы дрожите…

— Нет, монсеньер. Мне не холодно. Мне страшно.

— Вам? Бояться? Были времена, Катрин, когда вы не боялись ни пытки, ни даже виселицы… вы шли на нее достаточно гордо, когда Дева Жанна вас спасла…

— Тогда опасность грозила мне одной. Но у меня нет никакого мужества, когда речь идет о том, кого я люблю. А я люблю монсеньера Арно больше самой себя, вы это хорошо знаете.

— Я знаю, — подтвердил он серьезно. — И я также знаю, что любовь способна сделать невозможное. И все же успокойтесь: здесь вам придется встретиться не с врагом, а с принцем, который желает вам добра.

— Именно поэтому я и боюсь. Я меньше бы боялась худшего из моих врагов, чем обиженного друга. И потом, я не люблю этот дом: он приносит несчастье.

Растерявшись от этого неожиданного утверждения. Бастард широко раскрыл глаза:

— Несчастье? Вы, смеетесь? Что вы имеете в виду?

— Ничего, кроме того, что уже сказала. Я родилась недалеко от этого места, монсеньер, и знаю, что все владельцы этого отеля умирали трагически.

— Неужели?

— Вы это не знали? Вспомните: Губо Обрио, который его построил и умер на Монфоконе; Жан де Монтэгю, подвергшийся публичному позору и повешенный; Пьер де Жиак, человек, который отдал руку Дьяволу и которого коннетабль велел зашить в мешок и бросить в Орон после того, как отрезал ему кисть руки; ваш собственный отец, герцог Людовик Орлеанский, который ему дал название — дикобраз, убит; принц Баварский, чья смерть была подозрительной; герцог Жан Бургундский убит…

— Небеса! Не говорите таких вещей! Вспомните,