Новый Мир ( № 8 2013) - Новый Мир Новый Мир

       Им обоим найдется работа,

       И стучит по околицам века

       Костылей деревянных семейка —

       Эй, товарищество, — шар земной!

В зачине строфы ратный труд солдат-пехотинцев сопоставляется с пением погребального хора (в том числе и хора ночных светил? — ср. «стройные светила» во фрагменте лермонтовского «Демона», цитируемом в V строфе) и тем самым — с «трудовой деятельностью» поэта, поющего скорбную песнь « над » телами погибших ранее воинов (и одновременно, знаковых персонажей истории мировой литературы). Эти воины перечисляются в неслучайном порядке: от Новейшего времени (Швейк) к Возрожденью (Дон Кихот) и Средневековью (рыцарь). Во второй половине комментируемого фрагмента литературные ассоциации, как представляется, дополняются живописными в духе Босха или Брейгеля-старшего. В финальной строке впервые в стихотворении возникает граждански окрашенная («товарищество») и по сути своей — оптимистическая тема взаимовыручки людьми друг друга.

(XIII) Для того ль должен череп развиться

        Во весь лоб — от виска до виска,

        Чтоб в его дорогие глазницы

        Не могли не вливаться войска?

        Развивается череп от жизни

        Во весь лоб — от виска до виска,

        Чистотой своих швов он дразнит себя,

        Понимающим куполом яснится,

        Мыслью пенится, сам себе снится —

        Чаша чаш и отчизна отчизне —

        Звездным рубчиком шитый чепец —

        Чепчик счастья — Шекспира отец…

Перевод с темного языка стихотворения на общечеловеческий: для того ль человечество тысячелетиями развивало свой интеллект, чтобы он послужил созданию смертоносного оружия? Нет! Интеллект развивается от служения жизни, а не смерти, и тогда вмещающий его череп становится похожим на храм, вырастая до звезд и порождая таких титанов мысли, как Шекспир.

(XIV) Ясность ясеневая, зоркость яворовая

        Чуть-чуть красная мчится в свой дом,

        Как бы обмороками затоваривая

        Оба неба с их тусклым огнем.

Ясень и явор — это деревья. То есть Мандельштам возвращается к образности III строфы, где изображались аэропланы с деревянными деталями корпуса, и V строфы, в которой описывалось падение аэроплана на землю (хотя, разумеется, детали аэропланов не делались из ясеня и явора). По-видимому, и в комментируемой строфе речь идет о том, как подбитый аэроплан «мчится» к земле, к месту, где его изготовили («в свой дом»), «чуть-чуть» красный от стыда за то, что был использован в военных целях. «Обмороками» (смертями) «затовариваются» (опять слово из коммерческого лексикона) «оба неба», читай — и земля, и небо, в котором теперь тоже идет война. «Тусклый огонь» здесь — символ тлеющего огня войны, всегда готового разгореться в яркое пламя (о губительном свете см. в VII и VIII фрагментах).

(XV) Нам союзно лишь то, что избыточно,

       Впереди не провал, а промер,

       И бороться за воздух прожиточный —

       Эта слава другим не в пример.

Вероятно, имеется в виду борьба прогрессивной, разумной части человечества (Советского Союза? — ср. «союзно» в 1-й строке разбираемой строфы) против войны — за «воздух прожиточный», за «мирное небо над головой».  В этом небе будут летать не военные бомбардировщики и истребители, а самолеты, перевозящие мирных пассажиров, пусть даже это будет избыточной роскошью в сравнении, например, с железнодорожным передвижением. Такая миролюбивая политика достойна прославления, и только она способна превратить маячащий у человечества впереди «провал» («воздушную яму», «воздушную могилу») в «промер» — четко просчитанный путь (вторая строка строфы).

(XVI) И сознанье свое затоваривая

        Полуобморочным бытием,

        Я ль без выбора пью это варево,

        Свою голову ем под огнем?

От разговора о выборе целой страны Мандельштам переходит к разговору о личном выборе конкретного человека. У него теперь появилась возможность жить не в вечном страхе ожидания войны и не губить свой драгоценный интеллект (мозг, «голову») в окопах (или в размышлениях над созданием нового оружия). Строфа завершает страшную тему голода на войне, начатую еще в зачине «Стихов о неизвестном солдате».

(XVII) Для чего ж заготовлена тара

         Обаянья в пространстве пустом,

         Если белые звезды обратно

         Чуть-чуть красные мчатся в свой дом?

         Чуешь, мачеха звездного табора,

         Ночь, — что будет сейчас и потом?

Для того ли небо было создано таким прекрасным и мирным, чтобы стать еще одной ареной войны, чтобы с него падали на землю там же и изготовленные самолеты (и бомбы)? Хоть ты, темная ночь, не мать, но мачеха испускающих яркий губительный свет звезд, подобно гадающей цыганке, ответь: что ждет человечество в ближайшем и отдаленном будущем?

(XVIII) Напрягаются кровью аорты,

          И звучит по рядам шепотком:

          — Я рожден в девяносто четвертом…

          — Я рожден в девяносто втором…

          И, в кулак зажимая истертый

          Год рожденья, с гурьбой и гуртом

          Я шепчу обескровленным ртом:

          — Я рожден в ночь с второго на третье

          Января в девяносто одном

          Ненадежном году, и столетья

          Окружают меня огнем.

Как и итоговый вариант «Высокой болезни» Бориса Пастернака, темное стихотворение Мандельштама завершается чрезвычайно внятным, прозрачным фрагментом. «Я» утрачивает индивидуальные черты, перестает быть поэтом и вливается в ряды призывников на грядущей мировой войне.

Хотелось бы упредить два почти неизбежных упрека из многих, которые могут возникнуть после прочтения этой заметки.

Первый: в заметке не прослежен сюжет «Стихов о неизвестном солдате», а, в лучшем случае, лишь вязка мотивов мандельштамовского текста. Соглашусь, но с одной оговоркой: на мой взгляд, сквозного сюжета в стихотворении и нет, а представляет оно собой именно что хаотическое развертывание нескольких мотивов.

Второй упрек: очень многие образы все равно остаются неясными. С этим соглашусь тоже, но со второй оговоркой: задача моего быстрого чтения состояла не в попытке прояснения всех образов стихотворения, а в стремлении прочитать текст на одном дыхании, охватить его единым взглядом.

Если это хоть в какой-то степени удалось, буду считать свою задачу выполненной.

[1] Как известно, стихотворение Мандельштама насчитывает множество редакций. Мы разбирали его по тексту, напечатанному в издании: Мандельштам О. Э. Полное собрание сочинений и писем: в 3-х тт. Т. 1. М., 2009, стр. 228 — 231.

[2] Мандельштам О. Э. Полное собрание сочинений и писем: в 3-х тт. Т. 2.  М., 2010, стр. 166.

Тайнопись

Вера Кимовна Зубарева — поэт, прозаик, литературовед

Вера Кимовна Зубарева — поэт, прозаик, литературовед. Родилась в Одессе. Профессор Пенсильванского университета. Автор 16 книг поэзии, прозы и литературной критики. Пишет на русском и английском. Лауреат международной премии им. Беллы Ахмадулиной. Публиковалась в журналах «Вопросы литературы», «Нева», «Новая Юность», «Посев» и др. Живет в Филадельфии. В «Новом мире» печатается впервые.

Публикуемая статья входит в книгу «Тайнопись», посвященную творчеству Беллы Ахмадулиной. Книга готовится к печати. Все стихи Беллы Ахмадулиной цитируются по изданию: Ахмадулина Белла. Полное собрание сочинений в одном томе.  М., «Альфа-книга», 2012.