Новый Мир ( № 8 2013) - Новый Мир Новый Мир

           замученный в неволе я! o:p/

                      О-о-о, бедный! o:p/

o:p   /o:p

Туда-сюда снуют здесь слуги, o:p/

все раскраснелись от натуги. o:p/

Меня на блюде чьи-то руки несут гостям, чтоб съесть от скуки. o:p/

o:p   /o:p

 Припев o:p/

o:p   /o:p

Я лучше плавал бы прилежно o:p/

в чистейшем озере безбрежном, o:p/

чем потонуть во тьме кромешной, в подливке мутной, подгоревшей. o:p/

o:p   /o:p

 Припев o:p/

       o:p/

Я пересох. Восторгов стоны o:p/

неслись мне вслед во время оно. o:p/

Теперь же я черней вороны, лебяжьей нет на мне короны. o:p/

  o:p/

 Припев o:p/

o:p   /o:p

Я прибыл весь в застывшем сале o:p/

из кухонной подвальной дали. o:p/

Но бодро рыцари жевали, под стол шутам куски кидали. o:p/

ЧТОБ НЕБЕСА ИХ ПОКА-Р-Р-РАЛИ!!! o:p/

                          КРЯ — КРЯ —  КРЯ — КРАЛИ!... o:p/

o:p   /o:p

 Припев o:p/

o:p   /o:p

o:p   /o:p

o:p   /o:p

О поведении подмастерьев o:p/

o:p   /o:p

Вот паренёк с одной девицей o:p/

решили вдоволь порезвиться, o:p/

окно завесив лишь тряпицей и не закрыв замков. o:p/

o:p   /o:p

Припев: Чур меня, чур, во веки веков! o:p/

           Клянусь Граалем, мы всё наврали. o:p/

           Содом и Гоморра, такого позора o:p/

           у нас быть не может, прости нас, Боже! o:p/

o:p   /o:p

o:p   /o:p

Те двое были в полном раже, o:p/

мы вам подробно всё расскажем, o:p/

всё видно без замочных скважин и без дверных глазков. o:p/

o:p   /o:p

Припев o:p/

o:p   /o:p

Эй, парень! Ты по крайней мере o:p/

знай толк в приличиях и вере. o:p/

Греши, но запирай все двери и заведи альков. o:p/

o:p   /o:p

Припев o:p/

<![if !supportFootnotes]>

<![endif]>

<![if !supportFootnotes]>[1]<![endif]> Старейший немецкий художественный текст неизвестного поэта (первые девять строк) и присоединенная к нему молитва (шесть последних строк). Найдены в монастыре  Вессобрунн недалеко от Мюнхена. Датируются не позднее 814 года.

o:p   /o:p

<![if !supportFootnotes]>[2]<![endif]> Миннезингер из Кюренберга — первый известный немецкоязычный лирический поэт. 

o:p   /o:p

<![if !supportFootnotes]>[3]<![endif]> Первая женщина-автор лирических стихов на немецком языке. Она же — монахиня и первая женщина-врач.

o:p   /o:p

<![if !supportFootnotes]>[4]<![endif]> Величайший поэт Средневековья, которого называют немецким Данте. Первым начал писать стихи от лица простой женщины.

o:p   /o:p

Семейный портрет на фоне эпохи

Горелик Михаил Яковлевич — публицист, эссеист

Горелик Михаил Яковлевич — публицист, эссеист. Родился в 1946 году. Окончил Московский экономико-статистический институт. Постоянный автор «Нового мира». Живет в Москве. o:p/

o:p   /o:p

o:p   /o:p

o:p   /o:p

«Тоня и ее дети» («Tonia i jej dzieci»). Режиссер Марцель Лозиньский, 2011, 57 минут. Марцель Лозиньский — классик польского документального кино. В том же году картина получила «Золотого лайконика» <![if !supportFootnotes]>[1]<![endif]> на Международном краковском кинофестивале с формулировкой «За создание произведения, соединяющего лучшие традиции польской документалистики с интеллектуальной смелостью и критической проницательностью».

Недавно фильм был показан (с синхронным переводом) в Международном Мемориале при участии Польского культурного центра и Музея кино в рамках проекта «Документальная среда». Российские зрители фильм увидят разве что на клубных просмотрах — документальные фильмы, тем более такого рода, кассы не сделают.

o:p   /o:p

o:p   /o:p

Жизнь Тони Лехтман o:p/

o:p   /o:p

Обобщенная событийная канва. Тоня Лехтман, девушка из буржуазной варшавской семьи, увлечена коммунистическими идеями — настолько, что даже о любви консультируется с Лениным, что как бы и слишком, свидетельство немалого простодушия. Середина тридцатых. По настоянию родителей, без всякой внутренней мотивации, эмигрирует с ними в Палестину. Встречает молодого человека близких взглядов. Женятся. За подрывную деятельность, как можно понять, вполне невинного свойства, британские власти депортируют их во Францию — муж из Франции. Ничего не стоило остаться, какие-то требовались формальные слова, но с еврейским миром ничего не связывает.  И муж такой же.

Франция. Муж оставляет беременную Тоню одну, без средств к существованию, иностранка, в чужом мире, ничего, проживет как-нибудь — у него дела поважней: отправляется воевать в Испанию. Ни тени обиды, поступок мужа естественен: борьба с фашизмом важней семейных обязательств. С тем же успехом муж мог попасть в Испанию из Палестины — Тоня тогда оказалась бы под крылом любящих родителей. Эта возможность, судя по всему, просто не приходила молодым людям в голову, не обсуждается, легконоги, ориентированы на новую жизнь, на прекрасный новый мир, где нет места родителям с их буржуазными и национальными предрассудками.

После поражения республиканцев — муж в лагере во Франции. Приходят немцы — его жизненный путь завершается в Освенциме.

Во время войны Тоня в Лиможе. У нее двое детей, на что живет, непонятно. От депортации в лагерь смерти спасают совестливые французские полицейские. Отправить на смерть ни в чем не повинную молодую женщину с двумя маленькими детьми — как потом с этим жить? Других все-таки отправляли.  В случае с Тоней если и рисковали, то не сильно. Но могли бы честно выполнять инструкции.

Война кончается. Тоня отправляется строить новую коммунистическую Польшу. В 49-м сажают за шпионаж в пользу США. Издевательства, пытки, унижения. Отдельная песня — женщина в коммунистической тюрьме, элементарные гигиенические потребности удовлетворить невозможно. Через пять с лишним лет выясняется, что дело ее полностью сфабриковано. Ее выпускают.

Во время следствия и в тюрьме Тоня малость повредилась в уме. Не хотела выходить: мазохизм, сломлена, убеждена в своей виновности, достойное по делам нашим приняли, палачи правы, разоружиться перед партией, искупить грех страданиями, оставьте меня в тюрьме, иначе партия неправа и жить тогда уже совсем невозможно.

В 68-м Тоня уезжает в Израиль. Там же и умерла, сохранив, кажется, верность коммунистическим убеждениям.

o:p   /o:p

o:p   /o:p

Уровни понимания o:p/

o:p   /o:p

Общий вектор общественного сознания в России направлен на невротическое вытеснение исторической памяти. Было и прошло. Да и был ли мальчик? А если и был, что о нем помнить?

Мемориал, где прошла московская премьера, озабочен сохранением памяти. Документированием эпохи жертв и палачей. Не должно быть забыто, уйти в песок. Помнить слезу ребенка и страдание матери. Коммунистический режим, импортированный из Кремля в Восточную Европу, виновен не только в гибели и страданиях прошедших через тюрьмы и лагеря десятков миллионов людей, в разрушении жизней их оставшихся на свободе родственников, но в растлении народов, в растлении не только палачей, но и жертв, в мистификации памяти.

Документирование истории репрессий — благородный и самодостаточный проект: художественная сторона дела опциональна и необязательна.

Но фильм Лозиньского далеко выходит за идеологические рамки. В нем есть то, за что мы любим кино, за что любим искусство: мастерски рассказанная история — увлекательная, захватывающая, заставляющая зрителей забыть себя, погрузиться в вымышленный мир, улыбаться, ужасаться, недоумевать, сопереживать, жить жизнью героев.

Только мир на экране не вымышленный.

Есть еще один уровень с точки зрения художественной — важнейший: психологическая драма.

И еврейский сюжет с тщательно выверенной драматургией. Как если бы это был художественный фильм. Да ведь по существу — художественный.

o:p   /o:p

o:p   /o:p

Еврейский сюжет o:p/

o:p   /o:p

Еврейский сюжет внутренним жизненным сценарием Тони определенно не предусмотрен — грубо навязан извне, настигает Тоню, куда бы ни ступала ее нога.

На каждом жизненном повороте Тоня пытается убежать от (из) еврейского сюжета — он ее драматически настигает. То есть что значит — «пытается убежать»? Никаких сознательных попыток — просто еврейская мотивация, еврейские идеалы, еврейский интерес в ее жизни отсутствуют начисто. Постоянно делает нееврейский выбор и каждый раз, помимо своей воли, оказывается в ситуации, когда, субъективно далекая от еврейства, она определяется внешними обстоятельствами как еврейка, — это внешнее вмешательство в существенной мере определяет ее жизнь. Она предпринимает попытку бегства, кажется, удалось — и вот она опять там же.