Новый Мир ( № 8 2013) - Новый Мир Новый Мир

(III) Помнит дождь, неприветливый сеятель,

      Безымянная манна его,

      Как лесистые крестики метили

      Океан или клин боевой.

Начнем с попытки объяснения 3 — 4-й строк этой строфы: словосочетание «клин боевой» наводит на мысль, что «крестики», метящие воздушный «океан», — это аэропланы с деревянными («лесистыми») крыльями и фрагментами корпуса. Но «лесистые крестики» — это, без сомнения, и деревянные могильные кресты. Таким образом, небо и земля как место гибели и даже возможного упокоения сражающихся солдат вновь и уже более явственно предстают в стихотворении отраженными друг в друге (еще более прямо об этом будет сказано в V строфе). Если принять эту интерпретацию, то «дождь» из первой строки третьей строфы без насилия над текстом превратится в «неприветливого сеятеля» сбрасываемых с аэроплана бомб, без разбора дарующих свою страшную «безымянную манну» находящимся внизу солдатам. Тогда эпитет «безымянная» (смерть) из второй строки этой строфы встает в один ряд с эпитетом «неизвестный» (солдат) из заглавия всего стихотворения.

(IV) Будут люди, холодные, хилые,

      Убивать, холодать, голодать —

      И в своей знаменитой могиле

      Неизвестный положен солдат.

В этой строфе для нас самое интересное — соотношение прошедшего и будущего времен. Ничто не мешало Мандельштаму начать третью строку со слова «хоть», и тогда бы смысл высказывания был предельно ясным: люди все равно будут убивать друг друга, хотя трагический символ прошедшей войны (могила неизвестного солдата), казалось бы, мог послужить для сражающихся предостережением.

Но у Мандельштама, кажется, речь идет о другом: люди еще только «будут» убивать друг друга на полях сражений, а «неизвестный солдат» уже «положен» в своей «знаменитой могиле». Подобно тому как одно пространство (земля) в стихотворении отражается в другом (небе), а небо — в земле, будущее в «Стихах о неизвестном солдате» отражается в прошлом, а прошлое — в будущем  (ср. далее в финальной строфе стихотворения: «…и столетья / Окружают меня огнем» — и предшествующие и грядущие).

(V) Научи меня, ласточка, хилая,

     Разучившаяся летать,

     Как мне с этой воздушной могилой

     Без руля и крыла совладать.

В этой строфе (где впервые в стихотворении появляется «я») план укрупняется: перед нами уже не обобщенные поле битвы, звезды, дождь и люди, а конкретный падающий самолет и погибающий в нем летчик. Особое внимание обратим на словосочетание «воздушной могилы» из 3-й строки этой строфы, в котором сконденсировано намеченное ранее со(противо)поставление земли и неба. Поскольку теперь убивают и в небе, прямо там можно хоронить, как раньше хоронили в земле (к которой неуклонно приближается «ласточка»-аэроплан). Не обойтись в данном случае и без указания на многократно отмеченный подтекст — «Демон» Лермонтова с его строками: «На воздушном океане / Без руля и без ветрил / Тихо плавают в тумане / Хоры стройные светил».

(VI) И за Лермонтова Михаила

      Я отдам тебе строгий отчет,

      Как горбатого учит могила

      И воздушная яма влечет.

Еще один крупный план. Цитата из «Демона» ассоциативно притягивает в стихотворение упоминание о Лермонтове — поэте и воине, за судьбу которого автор (тоже поэт) готов дать «строгий отчет» погибающей ласточке-аэроплану (или читателю? или Богу на Страшном суде?) Здесь впервые в «Стихах о неизвестном солдате» намечается собственное местоположение Мандельштама относительно участников всех прошлых и будущих войн. Он — рассказчик о трагических событиях. Авиационный термин уже и того времени «воздушная яма» перекликается в строфе с «воздушной могилой» из предыдущего четверостишия.

(VII) Шевелящимися виноградинами

       Угрожают нам эти миры,

       И висят городами украденными,

       Золотыми обмолвками, ябедами,

       Ядовитого холода ягодами

       Растяжимых созвездий шатры —

       Золотые созвездий жиры…

Здесь — возвращение общего плана. Изображаются звезды — символ карающего неба, доносчики на Страшном суде («ябеды») и, возможно, — похожие на падающие звезды, сбрасываемые с аэропланов бомбы. Кроме того, поэт развивает возникшую еще в зачине стихотворения тему еды и голода на войне («всеядный» (I) — «манна» (III) — «голодать» (IV) — «виноградинами», «ягодами», «жиры» (VII). Но наверное, самое главное для нас — это отметить впервые заявленную в комментируемом фрагменте тему губительного света, падающего на землю с неба, не света жизни (традиционная интерпретация этого мотива в поэзии), а света смерти. В VII фрагменте содержится ответ на вопрос II строфы: «для чего» звездам «нужно глядеть» на поле боя? Для того чтобы угрожать человечеству карой небесной.

(VIII) Аравийское месиво, крошево,

        Свет размолотых в луч скоростей,

        И своими косыми подошвами

        Луч стоит на сетчатке моей.

В строфе развивается тема смертоносного света, в 1 — 2-й строках, как становится ясно из черновиков к стихотворению, освещающего давние наполеоновские кровопролитные битвы в Египте и Сирии добивающего (в 3 — 4-й строках) до современности, бьющего в глаза современному поэту-рассказчику.

(IX) Миллионы убитых задешево

      Протоптали тропу в пустоте —

      Доброй ночи, всего им хорошего

      От лица земляных крепостей.

В строфе, во-первых, возобновляется со(противо)поставление неба (как «пустоты») и земли («землянки» здесь — это и окопы на поле боя, и могилы) и, во-вторых (в 3 — 4-й строках), вводится тема милосердной ночной (и земляночной) тьмы, неброско противопоставленной жестокому свету.  В первой строке IX строфы начинает разворачиваться циническая тема коммерческой выгоды войны («задешево»), которая будет продолжена в X,  XIV и XVI строфах.

(X и XI)        Неподкупное небо окопное,

             Небо крупных оптовых смертей —

             За тобой, от тебя, целокупное,

             Я губами несусь в темноте —

             За воронки, за насыпи, осыпи,

             По которым он медлил и мглил, —

             Развороченных — пасмурный, оспенный

             И придымленный гений могил.

Попробуем прочитать эти две, на первый взгляд, очень темные строфы, опираясь на нашу интерпретацию предыдущих фрагментов «Стихов о неизвестном солдате» и тем самым проверяя их на убедительность.

«Небо окопное» — это «воздух» из «землянок» (ср. в I строфе), который образует нерасчленимую целокупность с подлинно небесным «воздухом» (ср. в том же I четверостишии). Целокупность эта складывается потому, что в небе теперь, как и на земле, убивают («небо смертей»).

Эпитеты «неподкупное» и «крупных оптовых» продолжают коммерческую тему, начатую в IX строфе.

Строки «За тобой, от тебя, целокупное, / Я губами несусь в темноте» развивают автометаописательную тему поэта, рассказывающего о войне (ср. в VI строфе) в спасительной тьме (ср. в IX строфе), сменившей апокалипсическую вспышку света (ср. в VII и VIII строфах). А в целом образ несущегося в темном небе над полем битвы поэта, обрамленный мотивами, уже встречавшимися нам в VI строфе, «лермонтовской» строфе «Стихов о неизвестном солдате», как представляется, провоцирует читателя вообразить себе главного героя произведения, цитировавшегося в этой строфе, — демона.

(XII) Хорошо умирает пехота,

       И поет хорошо хор ночной

       Над улыбкой приплюснутой Швейка,

       И над птичьим копьем Дон-Кихота,

       И над рыцарской птичьей плюсной.

       И дружит с человеком калека —

       Им обоим найдется работа,

       И стучит по околицам века