Пёсья матерь - Павлос Матесис

Ее мама мыла посуду, а Рарау разглядывала журнал тетушки Фани, купленный ради схем для вышивания. Она листала журнал, потому что со всеми этими гусеничными тракторами и техникой для расширения дорог слушать радио было невозможно.

Тогда один сосед тетушки Фани окликнул их: тетя Фани, скорее сюда, бульдозер! У нее была бумага из мэрии, и она предъявила ее главным рабочим, она жила в доте на законных основаниях, как пострадавшая от партизан.

– А вы идите к себе, – сказала она Рарау, – у вас нет бумаг из мэрии, беги спасай ваши вещи.

Рарау схватила маму за руку, и они отправились к своему доту. Но чуть только мать начинала бежать, Рарау одергивала ее. Они шли обычным шагом, и когда добрались до поворота, увидели, как два бульдозера поднимаются к их доту. Женщины остановились, Рарау крепко держала мать за руку. Сказала:

– Мы не пойдем.

Тут они увидели, как бульдозеры, сначала один, а потом и второй, приближаются к их доту. Ничего не было слышно − они были достаточно далеко. И когда первый бульдозер ударился о дот, мгновение он словно сомневался, но потом накренился назад, давая машине проехать прямо по нему. И после того как его крест-накрест переехал и второй бульдозер, на месте дота засияла равнина. Только тогда Рарау и ее мать снова двинулись к тому месту, где еще совсем недавно стоял дот.

– Я не хотела ничего спасать, ни одного клочка наших пожитков, – сказала Рарау матери. И когда они подошли, бульдозеры покатили дальше, куда-то в другое место.

– Тут кто-нибудь жил, не знаешь? – спросил Рарау один из водителей.

– Нет, не знаю. Да нет, никто тут не жил, – ответила она, а ее мать закивала головой, как бы говоря «да, да, именно так».

– В службе реконструкций было заявлено, что здесь никто не проживает, – сказал он. – Но мне будто бы на мгновение почудились голоса, ты что-нибудь слышал? – спросил он водителя другого бульдозера.

– Да разве сквозь этот рев машины услышишь что! – отмахнулся другой. – Какие голоса, ты что, в призраков веришь? Поехали давай.

И они уехали.

Рарау с матерью вернулись к тетушке Фани, и та приютила их на ночь. А через неделю пришла радостная весть: они наконец получили пенсию.

На то место, которое бульдозеры превратили в равнину, несколько вечеров кряду приходили собаки, скорее всего, бродячие, настойчиво все обнюхивали и уходили ни с чем. А когда приехал дорожный каток, собаки больше не возвращались.

Никогда я еще не жила в доме с деревянным полом. С паркетом! И как только первый раз зашла, говорю, Рубиночка, да ты высоко поднялась: и так я растрогалась, что забылась и даже не назвала себя Рарау.

А мама и глазом не повела. Мамочка, сказала я ей, вот ваш дом. В Афинах. Теперь мы будем здесь жить, мы тут хозяйки, здесь мы умрем, как аристократки и истинные дамы, и отсюда нас вынесут вперед ногами, когда придет время. Поэтому я хочу, чтобы вы чувствовали себя счастливой, мама. Счастливой знатной дамой и победительницей.

Я сменила ей имя. Мадам Мина. Моя мама, мадам Мина, говорила я в пекарне, придет забрать жареное мясо. И даже тетушку Фани заставила: моя мама − мадам Мина. И на надгробном кресте тоже написала «мадам Мина М.». Без фамилии: просто М. Чтобы прошлое ее не преследовало.

С деньгами, что мне дал господин Маноларос с продажи нашего дома в Бастионе, я первым делом купила место на кладбище и только потом двушку. Я, сказала себе, снова провинциалкой не стану, даже после смерти. Это было простое районное кладбище, но я по сей день говорю коллегам: моя мама, знаете ли, похоронена на Первом кладбище. Отчасти чтобы враги лопнули от зависти, отчасти чтобы как-то возвысить в социальном плане память о своей маме.

Могилу я купила как-то случайно. Мы тогда жили в домике тетушки Фани. Маленьком, но очень уютном, и, конечно, со всем ее провинциальным барахлом, безделушками и мебелью, которые она притащила из Бастиона. Тетушка Фани как была провинциалкой, так провинциалкой и осталась. Говорю вам, так и есть, хоть душа у нее золотая и она нас приютила, как только мы приехали в Афины. Она охотно приняла нас, и мы жили у нее около двух лет, до тех пор, пока мама не получила пенсию и не продался наш дом. Она сама настояла на том, чтобы жить вместе, для компании, мы бы доставили ей огромную радость, сказала она, несмотря на то, что прямо по соседству стоял заброшенный дом − копия ее собственного. Мы свою мебель, ковры и драгоценности распродали в Бастионе перед отъездом.

Как бы там ни было, мы в огромном долгу перед ней за ее теплоту и гостеприимство – целых два года!

Уезжая из Бастиона, я захватила только личную одежду, а мама – свадебную фотографию. Всю остальную одежду раздарила нуждающимся соседкам.

И как только господин Маноларос объявил мне о продаже дома, единственное, о чем я подумала, была моя курочка. К ней отнеслись с должным уважением? Но потом сказала себе: да какое дело моей курочке до их уважения! Сейчас она уже, наверное, у самого центра Земли, подумала я, пусть попробуют ее отыскать и осквернить ее память своими бульдозерами и экскаваторами.

Как только мы устроились, я купила мебель. Кровать взяла только одну, но двуспальную, для нас обеих, с очень толстым матрасом. Теперь тебе только женишка не хватает, чтобы его опробовать, сказал мне стегальщик, который нам этот матрас принес. Консоль я купила уже позднее, при правлении Маркезиниса[58], тогда я уже окончательно выплатила двушку. Поздравляю, поскорее тебе найти хорошего мужа и наслаждаться приданым, сказала мне уборщица.

Да, я наняла уборщицу. Она приходила только два раза в месяц. Я хотела сделать маме подарок, думала, что сделаю ей приятное, но только расстроила. Вообще я это сделала, скорее, для остальных жильцов дома. Моей маме понадобится уборщица, когда я буду в турне, сказала я мадам (тоже мне, нашлась «мадам»!), которая держала в нашем доме молочную лавку.

Теперь я уже работала в театре. Тут снова приложил свою руку господин Маноларос; он в своем репертуаре, желаю ему всего наилучшего. У него тоже дела шли в гору, он теперь занимал пост депутата столицы, мы с вами одновременно прокладываем себе дорогу к вершине, господин президент, говорила я ему. Президентом он не был, но всем политикам нравится, когда им приписывают ведущие роли. Зови его господин президент,