Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

class="a">[800]. При всемерном отстаивании авторитарного принципа[801] чиновники присваивают себе право ограничивать действия конкретного монарха, выступая от имени закона, защиты «интересов короля» и «общего блага королевства»[802].

Водоразделом во взаимоотношениях верховных ведомств и короля принято считать середину XV в. Именно тогда происходят качественные изменения в системе власти во Франции, и вековая практика регистрации королевских указов становится источником устойчивой оппозиции верховных ведомств законодательной инициативе короля. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить единичные трения при прохождении указов в предыдущие правления, связанные почти исключительно с дарениями из земель или доходов домена[803], и постоянные конфликты Людовика XI с верховными ведомствами, отраженные в его обширной переписке, чьим лейтмотивом сделались приказы, просьбы и увещевания утвердить и зарегистрировать указы. Характерно, что и здесь оппозиция ведомств определялась тем же кругом проблем: домен, привилегии, финансы. Но степень непримиримости позиции конфликтующих сторон резко возрастает. К тому же, мне не удалось обнаружить ни одного случая, когда король Людовик XI согласился бы с аргументами чиновников и изменил бы свое решение.

В переписке Людовика XI с верховными ведомствами обращает на себя внимание признание королем их функции охранять его интересы и права. Так, несколько раз король обращается к Парламенту с призывом защитить регальные права короны Франции при распределении вакантных бенефициев. В ответ на апелляцию кардинала Кутанса в курию Рима на решение короля Людовик XI обращается в Парламент к президенту, генеральному прокурору и адвокату короля с призывом «защитить наши права, коими с древности всегда обладали наши предки», и возбудить в верховном суде иск против кардинала, призвав для помощи и консультаций членов Парижского университета[804]. Еще один иск в курию Рима на решение короля по поводу двух освободившихся по смерти владельцев бенефициев был подан в 1478 г., и вновь Людовик XI просит Парламент заняться этим делом, охранив «права, прерогативы, ордонансы… и декреты о статусе галликанской церкви»[805].

Точно так же Людовик XI передает в Парламент своим адвокатам и генеральному прокурору, а также канцлеру, защиту прав вдовы сеньора де Бельвиля, обещанную за передачу ею в домен земель Монтегю, что способствовало умиротворению области Пуату[806]. Наконец, король без колебаний направил в Парламент, по просьбе генерального прокурора, дело поверженного врага, Карла Смелого, герцога Бургундского, для обвинения в преступлении против величия (lèze-majesté) и призвал служителей верховного суда «охранять наши права»[807].

Таким образом, Людовик XI не сомневался в приверженности своих служителей духу и букве законов королевства и в готовности охранять их «от всех и против всех». И он умело использовал это положение в своих интересах. Однако при столкновении с оппозицией верховных ведомств, Людовик XI исходил из принципа суверенной власти монарха, не ограниченной никакой иной властью в королевстве. Ее суть выражалась в формуле, встречающейся почти во всех письмах-приказах: «такова наша воля» (tel est nostre plaisir)[808]. Поскольку воля короля также подкреплялась юридическими нормами, в столкновениях с верховными ведомствами наглядно проявлялась разная интерпретация одних и тех же законов.

Наибольшее число столкновений, когда ведомства отказывались регистрировать и оглашать королевский указ, вызывала охрана домена и поступлений с него, а также иные права и прерогативы короля Франции. Приведу несколько характерных примеров. В 1462 г. Палата счетов и Парламент упорно отказывались утверждать дарение короля графу Танкарвалю прав низшей и высшей юрисдикции в его графстве, чем вызвали неудовольствие Людовика XI, требовавшего в своих письмах больше не нарушать волю короля и предписавшего «умолкнуть» генеральному прокурору и адвокату короля (en imposant sur ce silence)[809]. При аналогичном конфликте вокруг дарения графства Комменж Жану, бастарду Арманьяку, когда Палата счетов обосновывала свой отказ ссылками на указы Карла VII, присоединившего это графство к домену, и на свою клятву «не допускать отчуждений домена», Людовик XI в своем письме освобождает их от этой клятвы для данного случая, ибо «такова его воля»[810]. Канцлер Морвилье отказался скрепить печатью дарение королем двух островов мадмуазель де Виллекье, возлюбленной Карла VII, а затем Франсуа, герцогу Бретонскому, пока не удостоверится, что Людовик XI сам пошел на такое уменьшение своих доходов[811]. Парламент отказывался утвердить указ, дарующий герцогу Рене Анжуйскому, королю Сицилии и дяде короля, и его потомкам право скреплять указы печатью из желтого воска[812]. Также он долго отказывался утверждать и оглашать указ короля о привилегиях университета в Бурже, присланный «на вечную память», как и привилегии аббатства Нотр-Дам-де-Виктуар в сеньории Орбек[813]. Столь же длительное время Парламент отказывался верифицировать указы короля о повышении статуса шателлении Клери, о передаче баронии Нёф-ле-Шатель в графство Монфор, принадлежащее герцогу Бретонскому, земель и рент в Баньеле Бастарду Бургундскому[814].

Не менее упорно защищались и доходы короля от «неоправданных» милостей. Парламент несколько раз отказывался утвердить королевские указы о даровании привилегий жителям Пикардии, Артуа и Булоннэ, хотя в своих письмах Людовик XI открыто называет причину такой «милости» — вознаграждение за то, что «они держат сторону» короля[815]. Аналогично верховный суд отказывался утвердить продление еще на 20 лет сокращения на 50% выплат в казну с доходов зятя короля Жака, сеньора д'Эстутвиля; или дар виконтства де Вир Пьеру де Рогану, маршалу Франции, что вызвало особое неудовольствие короля; или дарения графства Этамп Жану де Фуа, настаивая на передаче его только наследникам по мужской линии[816]. Парламент протестует против снятия ареста с имущества Анн де ла Тура, графа де Бофора и виконта Тюренна, хотя это решение, как сказано в королевском указе, принято после обсуждения на Королевском совете, т. е. по вполне законной процедуре; равно как и против передачи двум королевским чиновникам конфискованного у сторонников герцога Бургундского имущества в Майенсе[817]. Щедрые дары аббатству в Понтиньи (ренты в 1200 ливров) король дважды обосновывал в письмах своей набожностью, но Парламент не регистрировал указы. Та же реакция последовала на крупные земельные дары церкви Нотр-Дам в Клери, хотя письма были написаны королем «собственноручно» (signées de nostre main)[818].

Естественно, охрана домена и поступлений от него в казну являлись главным объектом забот и в Палате счетов. Будь то дарения земель или доходов с них, особых привилегий или освобождения от уплаты долгов, ведомство неизменно выступает против уменьшения королевского домена и сопротивляется регистрации таких писем до последней возможности[819]. Палата счетов отказывалась долгое время утвердить счета мэтра артиллерии Гаспара Бюро, ссылаясь на невыплаченные долги в казну (28 704 ливра 16 су, а также 11 938 ливров 4 су), и вдове казначея