Протопоп Аввакум и начало Раскола - Пьер Паскаль

Коротко говоря, жизнь иностранцев стала невероятно тяжелой, что же касается русских, то, по свидетельству пожилых людей, они никогда так строго не выполняли требований Великого поста, как теперь. «Некоторые даже, желая, чтобы их считали святыми, изнуряли себя чуть ли не до смерти. Другие же, будучи истощены за пост, предавались на Пасхальной неделе таким излишествам в еде, что они тут же умирали»[660]. Как рассказывают в это время, самые набожные отказались даже от сахара, так как для его очистки и отбелки употребляют яичный белок[661].

В феврале при стечении всего народа перенесли в особую раку мощи патриарха Ермогена, замученного и брошенного на произвол судьбы поляками[662]. Собор решил, что такие же почести должны быть оказаны митрополиту Филиппу и патриарху Иову. В этом сказывалось широкое желание искупить все преступления Смутного времени, ибо Иов был также отрешен от должности и выслан захватчиком Лжедмитрием. Но тут сказывалась и другая тенденция: возвеличить владык, которые героически пали жертвой гражданской власти – гражданской власти, которая действовала и поныне. И, наконец, это было новым поводом для торжественных богослужений.

11 марта Никон отправился в Соловки в сопровождении пышной свиты из мирян и духовенства: с ним были бояре, один архимандрит, один игумен, один протоиерей, множество монахов, священников, дьяконов, юродивый Христа ради Вавила, или Василий Босой, обычное доверенное лицо царя и патриарха; также шестнадцать певчих, десятка два стрелецких старшин и сотня стрельцов [135]. Никон вез особое письмо к усопшему митрополиту Филиппу от патриарха, так же как и письма от царя, в котором последний обращался к митрополиту Филиппу с трогательной и безыскусной мольбой: «Молю, чтобы ты снисшел сюда, дабы разрешить грех предка моего царя и великого князя Иоанна Васильевича, совершенный им в час безрассудства, зависти и неукротимой ярости (…) Склоняю пред тобой свое царское достоинство за того, кто согрешил перед тобой, чтобы твое явление среди нас простило бы ему его вину и чтобы было стерто посрамление, которое тяготеет на нем, за то, что он изгнал тебя (…) Молю тебя, о священная глава, и склоняю честь моего достоинства перед твоими честными мощами. Склоняю пред тобою, дабы умилостивить тебя, всю свою власть (…) То я, царь Алексий, желаю видеть тебя и пасть ниц перед твоими святыми мощами»[136].

Немного позднее митрополит Варлаам отправился с боярином Салтыковым в Старицу, чтобы взять мощи патриарха Иова (Иов не канонизирован)[663].

VIII

Аввакум в Юръевце

Поскольку время прибытия Аввакума в Москву неизвестно, трудно сказать, каких именно происшествий он был свидетелем. Несомненно, во всяком случае, одно: он не мог быть безучастным к событиям, происходившим в этот исключительный момент.

Наконец, наступил день поставления его в сан протоиерея, который был важен для него. Согласно установленному распорядку, архидиакон и протодиакон подвели его к патриарху или к служащему епископу, находившемуся посредине церкви. Началась литургия. В момент выхода с Евангелием он трижды низко поклонился иерарху, который сначала его благословил, затем поднялся и, положив руку ему на голову, произнес молитву: «Владыко Господи Боже наш, иже священничество даровавый роду нашему (…) обдержи благодатию своею сего брата нашего (Аввакума) и чистотою украси его (…) и добру ему образу быти сподоби и даруй ему в старости добрей преити житие свое». После этого иерарх благословил поручи, сказав: «Благословен будет служитель Божий протопоп Аввакум для служения в Юрьевской святой церкви Входа Господня во Иерусалим, во имя Отца и Сына и Святого Духа». Затем он еще раз возложил на него руку и трижды провозгласил: «Достоин!» и певчие трижды пропели «Достоин!» После этого новый протоиерей был введен через Царские врата внутрь алтаря, где он приступил к богослужению с другими священнослужителями[664]. Таким образом, дело шло не о простом назначении на должность административным путем, но о возвышении в новый священнослужительский сан – нечто среднее между рукоположением во священника и во епископа. Поэтому-то Аввакум всю свою жизнь настаивал, вовсе не из тщеславия, но в качестве отличительной черты присущего ему священства, на признании своего протоиерейского сана.

Протоиерейский сан был связан с целым рядом характерных отличий. Протоиерею полагались особые признаки его достоинства: набедренник, символ духовного меча, которое есть Слово Божие[665], двурогий посох с рукояткой в форме буквы Т, почти как епископский жезл[666]. Он имел право носить уже не суконную камилавку, как простые священники, а бархатную из зеленого, красного или черного материала. Священники испрашивали у него благословения и стояли перед ним с обнаженной головой. Народ оказывал протоиерею особое уважение[667].

Согласно Стоглаву, протоиерей имел право юрисдикции над всем белым духовенством своего благочиния; он должен был наблюдать за тем, чтобы оно точно выполняло свои обязанности, и в случае повторного неповиновения он был обязан доводить это до сведения епископа; ему также надлежало поучать народ[668]; в иных случаях его полномочия были весьма широки: Савва Ефимов, нижегородский протоиерей, сыгравший в 1611 году, наряду с Мининым, значительную историческую роль, получил в августе 1606 года от царя Василия открытый лист, в силу которого настоятели и «священники всего города» обязаны были ему повиноваться, под страхом пени. Протоиерей, в случае повторного неповиновения и небрежности, имел право «посадить священников и дьяконов на одну неделю в тюрьму» и вытребовать для этого стрельцов[669]. Полномочия Аввакума, конечно, не были меньше; есть все основания полагать, что они были указаны в патриаршей грамоте. Эти полномочия давались и белому духовенству довольно широко, ввиду того, что в области имелись только второразрядные монастыри и скиты.

Но, в особенности ввиду задач настоящего момента, протопопы должны были осуществлять реформу, как то: вводить единогласие, осуществлять требования стоять чинно с благоговением в церкви, выполнять заветы Церкви, бороться с пьянством и с уже запрещенными увеселениями. Для того, чтобы проводить это в жизнь, Аввакум был облечен известной долей гражданской власти: он имел право наблюдать за действиями воеводы, и последний был обязан с ним советоваться. Таким образом, он становился одним из главных исполнителей большого плана, задуманного боголюбцами.

Ему в это время был тридцать один год, тем не менее сочли, что его можно облечь в наивысший сан, который только может получить женатый священнослужитель, ибо сан епископа давался монашествующим. Со своей стороны, Аввакум питал к тем, кто его облекал этим новым саном, глубокое уважение, смешанное с сыновней привязанностью. Можно себе представить, с каким пылом и с какой убежденностью он ринулся в бой.

Нам неизвестна точная дата, когда новый протопоп с протопопицей Анастасией и тремя детьми: Иваном, Агриппиной и Прокопием пустились в путь в Юрьевец. Это должно было произойти после окончания заседаний Собора во вторую половину марта. В Юрьевец они должны были приехать в конце месяца[670]. Таким образом, Аввакум смог совершить богослужение в Вербное воскресенье в своем соборе, посвященном Входу Господню в Иерусалим. Это как раз был храмовой праздник[671].

Юрьевец в начале того века был главным городом малозначащего уезда. Он стоял на склонах отлогих гор и у подножия крутого холма, возвышавшегося над правым берегом Волги, приблизительно на полдороге между Костромой и Нижним Новгородом. В XVII веке его положение на большой реке против притока Волги Унжи, откуда он получал лес с Севера, и близость его к сельскохозяйственной и промышленной области Шуи были для него большим преимуществом. Если Вологда насчитывала около 300 дворов, то в Юрьевце был 141 двор. В нем было все, что свойственно внушительному городу: кремль со стенами и башнями, построенными частично из камня и частично из глины, с естественными или вырытыми рвами; затем шел город в собственном смысле этого слова, то есть посад, окруженный частоколом; наконец, были предместья. Управлялся он воеводой с помощью 9 дьяков, двух уголовных судей, тюремного начальника и палача. Стража его состояла из одного сотника и полусотни стрельцов. Весь этот военный аппарат можно было оправдать воспоминаниями о Смутном времени: зимой 1609–1610 годов, в то время как многие соседние города, такие как Шуя, Суздаль, Владимир, изменили законному царю Василию, в Юрьевце ремесленник Красный призвал горожан к оружию и очистил окрестности от банд. Горожане Юрьевца были богаты и состоятельны. У них было на рыночной площади 57 лавок, 6 балаганов, 13 длинных прилавков, на которых и поныне еще можно встретить скромных продавцов, раскладывающих свои продукты, и 8 сараев. Кроме того, было 25 кузниц, в 16 из них работа шла полным ходом. Славились и процветали местные фабрики набивного ситца и красильни. Юрьевецкие купцы отправлялись вверх по течению вплоть до Костромы и Ярославля, а вниз – до Балахны и Нижнего. Они получили привилегию во время своих путешествий, за исключением случаев, когда их заставали на месте преступления, подлежать суду только московских властей или же властей их собственного города. Четверо старост возглавляли четыре разных района города. Город с гражданской точки зрения жил полной жизнью.