Протопоп Аввакум и начало Раскола - Пьер Паскаль

Тогда произошли совершенно поразительные события: 12 июля 1651 года, в память своего отца, царь Алексей освободил от «правежа» кабатчиков, долг которых не превышал шести рублей, вознаградив за свой счет должников[598]. Несколько позднее заведующий Монетным двором признался царю, что он недавно утаил 15 000 рублей, добавив, что он их возвращает в настоящий момент с процентами[599]. Кабатчики, заключенные в Москве в покаянной избе за неплатеж, согласились между собой преподнести тюремным церквам книгу Пролог[600].

V

Духовенство занимает первое место в государстве

В христианском государстве духовенство должно занимать первое место. Древняя Московия, при великих князьях, конечно, знала до известной степени дискуссии относительно отношений между церковью и государством, но фактически царь и митрополит действовали совместно. Царь был защитником справедливости и православия и светской десницей Церкви; именно он созывал соборы и принимал участие в назначении митрополита. Митрополит был подданным царя, но он направлял его на путь веры и христианской нравственности: митрополиты Петр и Алексей в высокой степени способствовали созданию Московского государства. Позднее, во время царей, это согласие никогда не нарушалось, но гражданская власть с течением времени стала доминирующей. У церковной власти оставался только идеальный моральный авторитет, недостаточный, однако, чтобы обуздать такого государя, как Иван Грозный; авторитет этот в значительной мере ослаб во время Смуты[601]. Если Филарет разделял со своим сыном Михаилом почести и функции верховной власти, то это было сделано для того, чтобы совершенно подчинить государству бюрократически организованную церковь. Представление же об этом кружка ревнителей было совершено противоположным; по его мнению, государство должно было быть подчинено церкви. В виду того, что царь был членом кружка, конфликта не могло быть. Поэтому кружок сначала не счел нужным восставать против соответствующих постановлений Уложения, которые, подчиняя монастыри гражданскому приказу, ощутимо ограничивали права духовенства. Это казалось неважным, ибо царем ведь руководил Стефан Вонифатьев, ибо царь ведь набирался каждую пятницу добрых советов Никона, ибо царь ведь слушал с благоговением поучения Неронова. Вопрос ставился не о принципах, а о реальной конкретной жизни. Во всем том, что их волновало в политике, ревнители добивались своего. Следовательно, церковь, по их мнению, обрела в государстве свое естественное место. Поворот в сторону новых концепций наметился не со стороны ревнителей, а со стороны патриарха.

Тогда как во время предыдущего царствования оставляли на произвол судьбы православных, уступленных по Столбовскому перемирию Швеции[602], теперь царь Алексей отказывался вернуть обратно тех, кто искал на русской земле убежища от преследования лютеран. Он предпочитал частично выкупать их за наличные деньги, частично же за зерновой хлеб. И вот, 27 февраля 1650 года мелкий люд Пскова, недовольный тем, что в Швецию отправлялось столько хлеба, в то время как в самой Руси народ из-за неурожая терпел голод, направил архиепископу и воеводе жалобу. Это было началом настоящего возмущения, которое повторилось в Новгороде две недели спустя по той же самой причине. Новгород скоро успокоился благодаря объяснениям царя и присутствию духа митрополита Никона. Этот последний сумел сохранить за собой, несмотря на Уложение, все права юрисдикции, касающиеся духовенства и лиц, находившихся в зависимости от монастырей[603], и даже сумел избавиться от некоторой зависимости в отношении воевод[604], поставив свою власть на еще неведомую высоту. Во время беспорядков он представлялся подлинным представителем центральной власти, заменяя бессильных воевод, переписываясь с царем, рекомендуя умеренность и милосердие. Так как он был государственным деятелем так же, как и главой церкви, то популярность его от этого только увеличивалась. И наоборот, в Пскове, где не было человека такой закваски, восстание продолжалось[605]. Ввиду того, что воеводы потерпели неудачу, царь поручил духовенству привести мятежников к повиновению: 12 июня 1650 года царь предложил патриарху послать к восставшим протопопа Михаила Рогова и архимандрита Сильвестра, дабы они умолили псковитян открыть ворота города и выдать зачинщиков, под угрозой отлучения от церкви. Иосиф повиновался на следующий же день, но признался, что он не упомянул об угрозе отлучения не из-за неповиновения, но единственно из-за боязни преждевременно лишить надежды на прощение виновных; если же они будут упрямиться, то он не замедлит «со всем духовенством вкупе» предать их анафеме и навсегда отлучить их от общения церковного.

Эти слова имели своей целью ясно дать понять царю, что только одна церковь была вершительницей такой меры наказания, как отлучение, и что не царю надлежало давать ему об этом приказ[606]. Если царь в этом деле действовал согласно со своим духовником Стефаном, то получилось, что последний в этот день споткнулся об тот самый принцип главенства, который он проповедовал.

Превосходство церкви должно было выражаться некоторой внешней пышностью. Увеличили число торжеств и крестных ходов. 7 ноября 1649 года был причислен к лику святых Кирилл Новоезерский, основатель монастыря близ Белозерска[607]. В небольшом городке Кашине, к северу от Москвы, бережно хранили могилу княгини Анны, почитаемой за то, что она отвратила нашествие поляков во время Смуты, а также за чудесные исцеления, совершенные ее заступничеством. По приказу царя 21 июня 1649 г. архиепископ Тверской отправился в сопровождении двух игуменов осмотреть мощи княгини Анны и нашел их нетленными и неврежденными. На следующий год царь самолично отправился в Кашин, чтобы принять участие в перенесении мощей в новую церковь, выстроенную специально, чтобы принять их. Имела место торжественная канонизация[608]. 22 августа 1650 года было установлено празднование образа Грузинской Божией Матери, и в честь ее была составлена особая служба[609].

25 октября 1650 года ввиду недорода, появления саранчи, наводнения и пожаров, падежа лошадей и скота повсюду был издан приказ строго и неукоснительно поститься в продолжении Филиппова поста, усердно посещать церкви и читать за обедней, а также всенощной особые просительные ектении[610]. Были также обнародованы правила о благоговейном поклонении Святым Дарам при встрече с ними на улице. «Когда священник выйдет из церкви с тем, чтобы нести больному причастие, перед ним должен идти дьячок со светильником, с десятком прихожан в качестве охраны, которые добровольно предложат свои услуги страха Божьего ради и в надежде на милость Его. (…) прохожие же, будь они пешие или конные или в повозках едущие, должны уступать дорогу, поклониться Святым Дарам[611] и воздать им должное почитание». 16 января 1652 года царь с царицей, с патриархом Иосифом и митрополитом Никоном в сопровождении 13 бояр, 10 окольничьих, 100 стольников, 50 стряпчих и 65 дворян направились в Звенигород, чтобы присутствовать при извлечении из земли останков св. Саввы. Можно себе представить всю торжественность подобного извлечения из недр земли останков святого, затем перенесения его мощей в собор и патриаршее служение! Все это состоялось 20 января[612].

Как раз ко времени этой установки на особое церковное благолепие и относится возвышение многочисленных монастырей до положения первоклассных, управляемых архимандритами. Без сомнения, Никон со своей страстью внешне возвышать церковь где только можно способствовал этому: в его Новгородской епархии в течение только одного 1651 года игумены монастырей Соловецкого, Успенского Тихвинского, Николо-Вяжицкого и Антониевского были рукоположены в архимандриты[613]. Также стали архимандритами в 1649 году в Ростовской епархии игумен монастыря св. Кирилла Белозерского, в 1651 году в Вологодской епархии настоятель Спасо-Прилуцкого монастыря и, наконец, в 1650 году в игумен монастыря св. Саввы Сторожевского[614]. Это движение продолжалось еще и в 1652 году. Архимандрит облачался посреди церкви, стоя на орлеце, небольшом круглом коврике, предназначенном для епископов, носил митру и посох, благословлял дикирием и трикирием, что увеличивало пышность богослужения. Между прочим, этот сан был более авторитетен и для гражданских властей. В городе, где не было воеводы, архимандрит и протоиерей могли оказывать громадное влияние.