Ночные журавли - Александр Владимирович Пешков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алтайцы верят, что за потерявшего разум человека должны «дать выкуп» его родные. Отец Семы сидел в тюрьме, мать ездила недавно на свидание, вернулась беременной…
Вася хотел спросить, не холодно ли ему, но остерегся. А вдруг это удивит или расстроит звездного мальчика?
Светило солнце, но рядом с ним чувствовались сумерки. Смутно различались горы. Терялась улица, и как-то ненужно, даже опасно, словно битое стекло, блестели настороженные окна домов.
Вася порылся в кармане и вынул пятачок, с досадой на себя, оттого что не может проникнуть в странный мир мальчика.
Получив денюшку, Сема долго разглядывал монетку, клоня голову на бок с какой-то куриной внимательностью и высокомерностью. Странные потемки сгущались. Хотелось скорее пойти дальше. С суеверной опаской попытаться вникнуть в свое ощущение жизни: а нет ли пробоины и в моем разуме?
– Пойду я, – произнес Вася медленно и раздельно. – Надо корову искать… Корова ушла…
«Корову!» – эхом повторил Сема, радостно принимая знакомый звук.
Он отвернулся, глядя в сторону острова, и Вася быстро шагнул прочь, стыдясь и боясь того, как поглядит ему вслед звездный мальчик. Ведь неизвестно же, отчего и на ком может прозреть взгляд блаженного.
16
От яркого солнечного блеска снежные вершины отливали цветом слоновой кости. Кудлатый туман скапливался у подножий и медленно поднимался тонкими струйками по отрогам – всякий раз, когда наплывали на солнце тучи.
Вася почти догадался, где искать корову. Но решил не говорить пока даже жене. Потому что не сможет объяснить причину своей догадки.
В таком случае он шел к теще.
Низенький домик ее стоял на берегу ручья, в густой листве сирени и яблонь. Рыжий мох на темной полосатой крыше придавал домику схожесть с колорадским жуком на картофельной ботве.
– Здорово, Кондратьевна! – Вася здоровался с тещей издали.
Сухонькая шустрая старушка стояла на крыльце под навесом из старого шифера, ставшего пегим от голубиного помета:
– Что, корова сбёгла? – остро глянула сквозь толстые очки в хлипкой оправе.
На плечах у нее сидел рыжий кот.
– Прыгай, гутарю! – тряхнула плечом. – Нет. Не хочет, барин, лапы марать!..
Вася потер ухо и сморщился:
– Налей грушовки. – Не любил он говорить с тещей на трезвую или больную голову.
– С утра уже?..
Скинув кота, старушка пошла в дом. Зятя не приглашала, мол, и так зайдет.
В доме привычный полумрак; Вася уселся на табурет возле маленького кухонного окна.
– Зажги свет-то.
– А тебе коголь усматривать?
Теща была экономной во всем; да и угощать не торопилась.
Тянула душу:
– Стопку, поди, и так различишь!
Вася опять потер ухо.
– Голову продуло, – поморщился он от запаха старого жилья, – токает что-то!
– А не ходи комачом!
Кондратьевна скрипнула дверцей шкафа:
– Возьми вот, натрись. Тройной одеколон!
Вася пожал плечами, вспомнив отцовский рецепт: скрутить воронкой промасленную бумагу, вставить в ухо и поджечь! Но чтобы не перечить теще, принял благодарно из жилистых рук флакон с замасленной этикеткой, пахнувший укропом и пижмой.
17
Тещин дом был доверху набит всяким старьем. Ржавые замки без дужки и без ключей. Чугунные утюги, словно броненосцы на рейде. Сломанный телевизор, в пыльном чреве которого все же тлели, как угольки, какие-то лампочки и мигали обморочные пятна на экране. Под кроватью лежали проржавевшие дырявые кастрюли, похожие на шлемы тевтонских рыцарей из-за оторванных крученых ручек. На тумбочке стояли магазинные весы с красными уточками, клевавшие носами порознь. А рядом с ними выстроились по росту, с изящным блеском, металлические гирьки.
Всю жизнь она работала продавцом в магазине. Никого не обманула, а вот личного счастья отвесить – не сыскалось даже малой гирьки!
Теща с жалостью глядела на одеколон, смотри, мол, не выпей:
– Снег вот-вот лягет, а стожок из дальнего лога так и не вывезли!
– Коня вот одолжу на ферме, так и вывезем, – привычно оправдывался зять.
– А ты и рад с утра к стопке!
Тещин голос, как недолгое похмелье, погудит и отпустит.
Кондратьевна нацедила банку розовой настойки. Поставила два стаканчика.
Тоже душа озябла:
– Не подкатывайся! Кажный раз на коня валишь… Ты начальник или хто? Возьми трактор!
– Вот ведь как, – попытался угодить ей зять, выпив угощение, – груша кислая, а винцо сладенькое!
– Ее резать надо и сушить, – охотно подсказала теща, – тада она вкус набирает.
Она тоже выпила через сжатые губы. Повеселела, чуть поправив на голове старый мохеровый берет.
– Жениха-то, поди, хорошим винцом угощала? – намекнул Вася на недавнее сватовство.
Из соседней деревни приезжал к ней свататься один дедок. Они, оказывается, в юности знавались.
Теща засмеялась, склонив немного голову, будто виноватая в чем-то, но и довольная тем:
– Жених-то молодой! – Как сушеные груши, зарделись щеки. – Да пахнет от него старьем!..
– Уж ты учуяла, – засомневался зять, украдкой оглядывая залежи жуткого хлама.
– От меня тож не сиропом, – согласилась теща.
Но гнула свое:
– Неуклюжий какой-то стал! Пошел по избе, взбуровил все мои половички!
– Что уж, еле ходит?
Она встрепенулась:
– Я-то, как ласточка, летаю в своей пещерке… А от него синильной кислотой воняет!
Чем воняло у тещи, Вася говорить не стал.
– Значит, не понравился жених! – запустил разговор по второму кругу.
– Да верно гутарят: кто на старости переедет на другое место, долго не проживет!
Она помолчала скорбно, мол, одной тоже трудно. Но опять улыбнулась, вспоминая сватовство:
– В подарок привез две конфетки! Сухие такие… с каменного веку, наверно! Я их таджикам отдала.
За огородом, под навесом, дымился костер. Рабочие-строители варили обед и громко смеялись молодыми сильными голосами.
– Вижу, картошки дала им, прошлогодней! – подивился Вася тещиной доброте.
Старушка нахмурилась:
– Ох и надоели они мне! Галдят уж больно! До чего ж болтливы, у нас бабы у колодца не такие говорливые!
– Зато и деньги получаешь с них, – потянулся зять к розовой банке.
– Копила-копила, – подставила теща и свою стопку. – А помру, так ты даже выкидывать ничего не станешь! Сравняешь бульдозером, как мусорную кучу!
Сквозь толстые мутные линзы проступили с какой-то мгновенной ясностью ее голубые сметливые глаза.
Вася махнул рукой:
– Да живи ты!.. Кто ж на зароде стоять-то будет?
Кондратьевна выпила; засмеялась хрупким девичьим смехом:
– Жених-то, как дрова мои увидел, так и говорит: мол, заберем их! Значит, дело, остальное все бросим!..
Вася обнял ее, чувствуя, как вздрагивают худенькие плечи под старой кофтой, пахнущей змеиным ядом:
– Нечего! Не отдадим тебя…
– А мне и семидесяти еще нет! – отпихивалась теща. – Что ты меня в древнухи-то записал?
– Тьфу ты черт! – Вася покрутил в руке пустой стаканчик. – Опять не угодил.
18
Слегка саданув его в плечо кулачком, теща ласково сощурилась, довольная своей строгостью. (А было время – когда
